28 января. Музыкальные моменты3
Прокофьев за роялем. Рисунок Г.С. Верейского 1927 г.
1927 год. Сергей Профьев приехал в Москву с концертами. 28 января он играет в Большом зале консерватории, позже делает запись в дневнике:
28 января. Утром приходил фотограф. Затем в течение дня я мало куда показывался: вечером первый клавирабенд, а потому надо было сосредоточиться и подтянуться. Довольно много играл на рояле. В «Известиях» статья с моим портретом, имеющая не столько музыкальный, сколько политический вес.
Вечером клавирабенд, в милом русском стиле начинается с опозданием на полчаса. Публика, по-видимому, знакома с этим обычаем и не спешит, заполняет зал медленно, но когда я вхожу, весь Большой зал консерватории полон.
Первым номером идёт 3-я Соната - это Сувчинский когда-то рекомендовал мне все концерты начинать с 3-й Сонаты. Затем - десять «Мимолётностей». Обе вещи встречаются с очень хорошим, но не с горячим приёмом. Следующая затем 5-я Соната встречается вовсе сдержанно, хотя группа, вероятно, человек в пятьдесят, настойчиво аплодирует и кричит, вызывая без конца. Успех начался с Марша из «Трёх апельсинов», который был бисирован - публика сразу заревела и затем в том же градусе прошло всё последнее отделение, состоявшее из мелких вещей и кончившееся «Токкатой». Тут стоял крик и вой, каких я не слыхал никогда. Бисы были следующие: вторая «Сказка», Гавот из «Классической» и, наконец, пятая «Причуда» Мясковского. Дабы последнюю не приняли за мою собственную вещь, я объявил публике её название и автора. Сказал я, по-моему, довольно громко, но потом мне доложили, что половина зала этого не слыхала. Зная, что в зале Мясковский, и помня ещё с давних времён, что он всегда недоволен тем, как его вещи исполняются, я очень волновался, играя «Причуду»; в первой половине немилосердно мазал и путал, но в медленной середине взял себя в руки и конец сыграл довольно прилично. Тем не менее крики и вой не уменьшились и за «Причудой», которую большинство так-таки и приняло за мою вещь, следовало ещё много вызовов, хотя я больше не бисировал.
В артистической опять масса народу, в том числе жена Литвинова, говорившая с Пташкой по-английски. Сам великий аптекарь отсутствовал. Приходил также Юровский, стоящий во главе Государственного Музыкального Издательства. Он представился и сказал, что нам необходимо повидаться, дабы легализовать мои отношения с Государственным Издательством, которое печатает и продаёт мои сочинения. Юровский - господин не без шика, высокого роста, с гладко выбритым лицом и даже головою. Он был очень галантен и сказал, что как только у меня освободится время, он ко мне заедет или будет рад меня видеть у себя в Издательстве.
Вернувшись домой, я презирал себя за волнение. Это, в конце концов, совершенно глупо и нелепо, хотя я и работал над собой перед и во время концерта. А прошлой зимой во время таких спокойных концертов в Америке я думал, что этот призрак ушёл от меня навсегда.