Момент первый связан с музыкой только тем, что рассказывает как два студента Петербургской консерватории Сергей Прокофьев и Макс Шмидтгоф отправились зимой 1913 года в путешествие по Крыму, по очереди отображая впечатления в дневнике в виде разбитой на главы дорожной повести. В запись от 28 января вошли две главы:
Глава 5. В автомобиле
Макс:
У подъезда пыхтел красный ландоле. Мы уселись в него, заехали на почту, я послал пять рублей, и мы покатили по шоссе, ведущему к перевалу. Погода была отличная, автомобиль катился прекрасно, и мы были довольны и тем, и другим. По мере приближения к горам пейзаж становился живописней. Мы переехали несколько раз через Салгир. Стал появляться снег. Количество его всё увеличивалось и наконец колёса ландоле стали недвусмысленно поскальзывать. На станции Таушан-Базар мы остановились на десять минут, и шофёр с помощником надели на колёса цепи. Цепи эти не удерживали нас, как свойственно этому предмету, а наоборот, давали нам возможность двигаться вперёд. Мы быстро перемахнули перевал (2350 футов) и, обдуваемые тёплым ветерком и глядя на синее море, стали спускаться к Алуште.
Погуляв по набережной и найдя Алушту тёплой, но малоинтересной, мы отправились дальше, заметив, что другой красный автомобиль с двумя пассажирами собирается выехать вслед за нами. Вскоре мы убедились в этом: таинственные незнакомцы нас нагоняли определённо. Наш шофёр из патриотизма пустил свою машину вовсю, и мы испытали жуткое наслаждение бешеной езды по крутым поворотам нависшего над пропастью шоссе. Гонка продолжалась почти до самого поворота на Гурзуф. Нас встряхивало, как котят; чемодан на крыше исполнял танец семи покрывал. Когда он сбросил последний брезент, помощник шофёра с ловкостью обезьяны взлез на крышу и привёл там всё в порядок. Но все геройские усилия не помогли: мы были оглушены упорным гудком и обогнаны, после чего свернули в Гурзуф утешаться завтраком во «Второй» гостинице.
Я:
Съеденная нами белуга согрелась в коньяке и белом вине, и сообщила нам своё хорошее расположение духа, а синяя морская гладь манила нас в лодку. Уклонившись от приглашения турецкой фелюги, мы сели в русскую лодочку и скользнули по приветливому морю. Грот Пушкина очень мил, а другой, рядом, поменьше, - местными остряками названный гротом мадам Пушкиной, дал повод вспомнить Наташу Гончарову. Потом мы заезжали на кремнистые Оддолары и пытались взобраться на них, а когда пристали к берегу, то должны были торопиться с отъездом, ибо солнце просилось уже спать. Зелёный парк остался нами не осмотренным, а беспокойная машина повлекла нас в Ялту. К быстрой езде мы уже привыкли и равнодушно разговаривали о посторонних вещах.
Знаменитая Ялта нам понравилась. Мы заняли номер в «России», но тут с отвращением констатировали нашу финансовую несостоятельность, которая грозила отсутствием возможности вернуться в Петербург. После неприятного обсуждения решено было выгадывать на питании, урезав свои роскошные «нососутки». Написав гору открыток, пошли их бросать, гулять по набережной и наслаждаться Ялтой.
Глава 6. На тройке.
Путь в Алупку был мил, но немилосердно длинен, сравнительно с автомобильной скачкой. Погода дурнела, холодела и слезилась. Дворец в Алупке хорош, а парк прямо очарователен и, будучи необыкновенно привлекательным для лета, заставил нас строить планы на этот счёт. Появление солнца согрело нас чисто южным теплом и мы, оценив Алупку лучшей инстанцией южного побережья, уселись в наш экипаж.
Макс:
Описывая невероятную спираль, мы поднимались на Байдарский перевал. Опять стал появляться снег. Серёжа укутался в плед, и мы вспоминали быструю езду предыдущего дня. Когда совсем уже стемнело, в восемь часов, мы увидели яркий свет фонарей, экипаж прогромыхал под сводом ворот, и мы подъехали к так называемой гостинице.