4 декабря. Старые незнакомки
в московских стихотворных и прозаических зарисовках.
Дыша духами и туманами...
А.Блок
По скользкой улочке Никольской,
По узкой улочке Миусской
В разноголосице московской -
Едва наполовину русской,
Ни с кем из встречных-поперечных
Встречаться взглядом не желая,
Вдоль рюмочных и чебуречных
Плывет гранд-дама пожилая.
Ни грамма грима, ни каприза,
Ни чопорного политеса,
Хотя и бывшая актриса,
Хотя еще и поэтесса,
Среди земных столпотворений,
Среди недужного и злого,
В чаду чужих стихотворений
Свое выхаживает слово.
В былинной шляпке из гипюра
Или другого материала,
Она как ветхая купюра
Достоинства не потеряла.
В нелегкий век и час несладкий
Ее спасает книжный тоник,
Где наши судьбы - лишь закладки
Небрежно вставленные в томик.
4 декабря 2011, "Старая незнакомка", Игорь Царев.
Еду сегодня в автобусе. Народ хмурый с утра. Рядом - пацан в спортивном костюме с нашивкой "ЦСКА. За нацию! За клуб!" и очень, ну очень мрачной рожей, зырит исподлобья. Пара работяг дремлют рядышком на одном сиденье. Старушки с кошёлками, дядька с золотыми зубами, мамаши с детьми, алкаш в огромной меховой шапке - дарагие маи масквичи, кароче.
Две бабушки разговорились, одна сидит совсем древняя, в очках с перевязанной чем-то вроде изоленты оправой, вторая пободрее, едет стоя и в какой-то миг говорит что-то вроде: "А сколько народу-то во время войны полегло, сколько мужиков поубивало, хорошо хоть, помнят про них!" Тут вторую старушку буквально перекрывает и она громко, на весь автобус, скрипучим голоском выдаёт: "Тех, кого на войне немцы убили, вон, целые списки переписывают, про них-то помнят, на каждом углу день победы да день победы, а только позабыли тех, кого родная страна погубила! Позабыли ГУЛаг, такую организацию! А она скольких наших же расстреляла да по лагерям сгноила, и что, кто их имена запишет на стене? А те, кто делал это, все квартиры отдельные получили да с телефонами!"
И тут произошло странное. Эту тираду УСЛЫШАЛИ ВСЕ. Бабушка в очочках сказала и замолкла, её собеседница тоже замолчала, ошеломлённая. И по всему автобусу словно волна какая-то прошла. Пассажиры заволновались, стали оборачиваться, переглядываться. Работяги проснулись. Фанат рядом со мной стал губами жевать, взгляд его приобрёл подобие осмысленности, хотя менее мрачным не стал. Кто-то крякнул: "Ну, бабка!" Кто-то зло выдохнул: "Тебя бы саму в ГУЛаг!" Кто-то шепнул: "Всё правильно говорит..." Автобус остановился у метро. Бабушка слезла с кресла, маленькая, одежонка поношенная, еле ковыляет, но какая-то гордая, так и пошла, ни на кого не глядя. И молодая женщина бросилась помогать ей выйти из автобуса.
Хотя в целом ощущение, что большинство жителей в этом огромном, засможенном, примороженном городе погружены в тяжёлый духовный сон.
28.10.14 Александр Дельфинов, "ГУЛАГ забыли".
1
"Мы с мамой моей такие хулиганки были! Вот оденемся поярче, я во всё красное, она во всё зелёное, платье, шляпка, и выходим на Новый Арбат. Идём по улице, все мужчины познакомиться хотят. А мы идём, ни с кем не разговариваем!"
"Давно это было?"
"Давно... Я ещё девушкой была молодой. А потом мама умерла. Но она и сейчас ко мне приходит".
"Как приходит?"
"Приходит часто. Мы с ней на кухне посидим, а потом гулять пойдём. Она мне много интересного рассказывает".
"А как вы сейчас гуляете?"
"Ну, я чуть впереди иду, а мама сзади, в ухо мне шепчет, только я слышать могу".
2
"Передо мной всегда бежит собака, на два шага вперед, - рассказывала мне она году в 1992. - Однажды собака спасла меня от смерти, я шла на зеленый свет через бульвар за хлебом в булочную, как вдруг собака залаяла, и я остановилась, и прямо передо мной промчался огромный самосвал! Он бы сбил меня, если бы не моя собачка!"
"Круто! - сказал я. - А сейчас собака где?"
"Да вот же она, - Бронислава Анатольевна показала пальцем на пустое место в двух шагах перед собой. - Собаченька!"
Мир полон тайн.
Александр Дельфинов, "Пани Броня", 4 декабря 2014 года.
Дыша духами и туманами...
А.Блок
По скользкой улочке Никольской,
По узкой улочке Миусской
В разноголосице московской -
Едва наполовину русской,
Ни с кем из встречных-поперечных
Встречаться взглядом не желая,
Вдоль рюмочных и чебуречных
Плывет гранд-дама пожилая.
Ни грамма грима, ни каприза,
Ни чопорного политеса,
Хотя и бывшая актриса,
Хотя еще и поэтесса,
Среди земных столпотворений,
Среди недужного и злого,
В чаду чужих стихотворений
Свое выхаживает слово.
В былинной шляпке из гипюра
Или другого материала,
Она как ветхая купюра
Достоинства не потеряла.
В нелегкий век и час несладкий
Ее спасает книжный тоник,
Где наши судьбы - лишь закладки
Небрежно вставленные в томик.
4 декабря 2011, "Старая незнакомка", Игорь Царев.
Еду сегодня в автобусе. Народ хмурый с утра. Рядом - пацан в спортивном костюме с нашивкой "ЦСКА. За нацию! За клуб!" и очень, ну очень мрачной рожей, зырит исподлобья. Пара работяг дремлют рядышком на одном сиденье. Старушки с кошёлками, дядька с золотыми зубами, мамаши с детьми, алкаш в огромной меховой шапке - дарагие маи масквичи, кароче.
Две бабушки разговорились, одна сидит совсем древняя, в очках с перевязанной чем-то вроде изоленты оправой, вторая пободрее, едет стоя и в какой-то миг говорит что-то вроде: "А сколько народу-то во время войны полегло, сколько мужиков поубивало, хорошо хоть, помнят про них!" Тут вторую старушку буквально перекрывает и она громко, на весь автобус, скрипучим голоском выдаёт: "Тех, кого на войне немцы убили, вон, целые списки переписывают, про них-то помнят, на каждом углу день победы да день победы, а только позабыли тех, кого родная страна погубила! Позабыли ГУЛаг, такую организацию! А она скольких наших же расстреляла да по лагерям сгноила, и что, кто их имена запишет на стене? А те, кто делал это, все квартиры отдельные получили да с телефонами!"
И тут произошло странное. Эту тираду УСЛЫШАЛИ ВСЕ. Бабушка в очочках сказала и замолкла, её собеседница тоже замолчала, ошеломлённая. И по всему автобусу словно волна какая-то прошла. Пассажиры заволновались, стали оборачиваться, переглядываться. Работяги проснулись. Фанат рядом со мной стал губами жевать, взгляд его приобрёл подобие осмысленности, хотя менее мрачным не стал. Кто-то крякнул: "Ну, бабка!" Кто-то зло выдохнул: "Тебя бы саму в ГУЛаг!" Кто-то шепнул: "Всё правильно говорит..." Автобус остановился у метро. Бабушка слезла с кресла, маленькая, одежонка поношенная, еле ковыляет, но какая-то гордая, так и пошла, ни на кого не глядя. И молодая женщина бросилась помогать ей выйти из автобуса.
Хотя в целом ощущение, что большинство жителей в этом огромном, засможенном, примороженном городе погружены в тяжёлый духовный сон.
28.10.14 Александр Дельфинов, "ГУЛАГ забыли".
1
"Мы с мамой моей такие хулиганки были! Вот оденемся поярче, я во всё красное, она во всё зелёное, платье, шляпка, и выходим на Новый Арбат. Идём по улице, все мужчины познакомиться хотят. А мы идём, ни с кем не разговариваем!"
"Давно это было?"
"Давно... Я ещё девушкой была молодой. А потом мама умерла. Но она и сейчас ко мне приходит".
"Как приходит?"
"Приходит часто. Мы с ней на кухне посидим, а потом гулять пойдём. Она мне много интересного рассказывает".
"А как вы сейчас гуляете?"
"Ну, я чуть впереди иду, а мама сзади, в ухо мне шепчет, только я слышать могу".
2
"Передо мной всегда бежит собака, на два шага вперед, - рассказывала мне она году в 1992. - Однажды собака спасла меня от смерти, я шла на зеленый свет через бульвар за хлебом в булочную, как вдруг собака залаяла, и я остановилась, и прямо передо мной промчался огромный самосвал! Он бы сбил меня, если бы не моя собачка!"
"Круто! - сказал я. - А сейчас собака где?"
"Да вот же она, - Бронислава Анатольевна показала пальцем на пустое место в двух шагах перед собой. - Собаченька!"
Мир полон тайн.
Александр Дельфинов, "Пани Броня", 4 декабря 2014 года.