Каждый, кто видел Париж,
помнит, наверное, про
полиграфию афиш
в сводчатом старом метро.
Всюду грустила Катрин
и ухмылялся Жерар.
Тоже и я господин
был, навещающий бар.
Схожих с тобою точь-в-точь
нынешней - много тогда
от Ярузельского прочь
полек бежало сюда.
Катастрофически тут
быстро дурнели они.
Словом, мемориев ждут
те баснословные дни.
…Вновь сквозь стекло стеарин
манит из тусклых глубин
ужинать; я уже стар.
Та же повсюду Катрин.
Тот же повсюду Жерар.
Но, тяжела налегке,
жизнь ощущается, как
ростовщиком в рукаве
цепко зажатый пятак.
24 ноября 2002. Юрий Кублановский, «Париж через 20 лет».
Их слава ждет. Конечно, мировая.
Иначе быть не может. А пока
Они в субботу вечером играют
На танцах рядом с заводским ДК.
Кумиры всей рабочей молодежи,
Детей с седьмого по десятый класс -
Они на "Битлз" немножечко похожи,
Но только круче, круче в тыщщу раз.
Вы помните? Джинсовые заплатки,
И вшитый в клеши офигенный клин.
И что над каждою убогой танцплощадкой
Взлетал невидимый свинцовый цеппелин...
24 ноября 2011 года, «Бригантина»,
Чен Ким В четыре - очередь за хлебом,
И там встречали мы рассвет.
Я был худым, большим, нелепым,
Тринадцати лохматых лет.
Старухи, завернувшись в шали,
Приткнули плечики к стене.
Они, как лошади, дремали,
Не помышляя обо мне.
Похмельный инвалид Володя
Гармошку тихо теребил
И крепко материл уродин,
Кто в этом всём виновен был.
С подвывом он кричал, и с болью,
Обрубок давешней войны,
Что загубили Ставрополье,
Былую житницу страны!
Я дома повторял: "Вот гады!.."
Но стыд взрывался горячо:
Я ж помнил мамину блокаду
И папин Невский пятачок.
Горбушку посолив покруче
И крошки слизывая с рук,
В окно смотрел я на могучий
И равнодушный к нам Машук,
Мычал фальшиво Окуджаву,
Стихи лелеял в голове...
Кончалась оттепель в державной,
Пока неведомой Москве.
24 ноября 2014 года, «1961-й»,
Ян Бруштейн