25 августа. В день упаданья яблок
Уж август в половине. По откосам
по вечерам гуляют полушалки.
Пришла пора высокородным осам
навязываться кухням в приживалки.
Как женщины глядят в судьбу варенья:
лениво-зорко, неусыпно-слепо -
гляжу в окно, где обитает время
под видом истекающего лета.
Лишь этот образ осам для пирушки
пожаловал - кто не варил повидла.
Здесь закипает варево покруче:
живьём съедает и глядит невинно.
Со мной такого лета не бывало.
- Да и не будет! - слышу уверенье.
И вздрагиваю: яблоко упало,
на «НЕ» - извне поставив ударенье.
Жить припустилось вспугнутое сердце,
жаль бедного: так бьётся кропотливо.
Неужто впрямь небытия соседство,
словно соседка глупая, болтливо?
Нет, это - август, упаданье яблок.
Я просто не узнала то, что слышу.
В сердцах, что собеседник непонятлив,
неоспоримо грохнуло о крышу.
Быть по сему. Чем кратче, тем дороже.
Так я сижу в ночь упаданья яблок.
Грызя и попирая плодородье,
жизнь милая идёт домой с гулянок.
15 - 25 августа 1981 года, Таруса. Белла Ахмадулина.
«Ночь упаданья яблок», посвящение Семену Липкину.
Как взглядом окно ни разнашивай,
В окне не расширишь картины.
Малиновка грудкой оранжевой
Прижалась к созвездью рябины.
Ну да, что ни гроздь - то созвездие,
Рубиновы отсветы ягод,
И о катастрофе известие
Хочу отодвинуть я на год.
Сама себе лгу, что состарились
Глаза и душа поглупела,
И что мировой апокалипсис
Я в тесном окне проглядела.
25 августа 2005 года, Инна Лиснянская.
Идут дожди,
идут два дня,
Уже и море мне не в радость,
Когда к ногам летит, звеня,
Холодных брызг
зеленоватость.
Из развлечений - только те,
Какие есть у выпивохи:
Сидеть и слушать в темноте
Ночные шорохи и вздохи.
Так листья, падая, шуршат.
Вот рассветет, и ты увидишь,
Как в август входит листопад.
Он скорой осени подкидыш.
25 августа 2009 года, Макс Зимов
Ветер двух тысячелетий,
Пыль далеких пирамид,
Вся тоска, что есть на свете,
Навалилась и болит.
Ключ в двери,
"прощай" в записке,
В сумке бритва и очки,
В голове дурные мысли,
У калитки мужички.
Кто тоскует - тот тостует,
Если может, пьёт до дна.
Вот и осень.
Дует-дует
от окна.
Осень смыла
Всё, что было,
Ничего не дав взамен.
Печь давным-давно остыла,
Ты устала от измен.
А рябина грозди ягод
разбросает под дождём.
Подождём,
как карты лягут
прежде чем оставить дом.
Вот увидишь, наколдует
Что-то важное она.
Только поздно.
Дует-дует
от окна.
25 августа 2009 года, «Дует-дует», Макс Зимов
В больничном длинном коридоре на расстоянии руки и чей-то смех, и чьё-то горе равновелико далеки. Гудок последний жизни тленной и тихий вздох над белым лбом - тут это всё в иной Вселенной, в другом пространстве мировом. Так привыкаешь к горю вскоре, так поедает сердце ржой, что горе кажется не горем, а жизнью дальнею чужой. Она стучит в ворота наши, она течёт по сторонам, но путь чужой, чужую чашу не нам топтать и пить не нам. Крепись же, сердце ретивое, гляди спокойно и светло, как наше горе - всем чужое - уже котомку собрало.
25 августа 2012 года, «В коридоре», Алексей Ивантер
Вечер. Чаевничаем. Открыта коробка зефира.
В блюдце пюре из антоновки в цвет янтаря.
И светел цветник одинокой квартиры
маленькой женщины одинокой,
затерянной в травах, камнях и морях,
в песках, в метеоритных потоках
летящей вселенной. И словно во сне
вяжутся петли беседы негромкой.
За тюлевой занавеской в окне
детский сад - здесь гурьбою теснятся потомки
упрямого кактуса-декабриста,
давно уж сосланного на балкон.
А в комнате, под потолком,
бойкой кисти местного живописца
незабудки глазастые пухлым букетом.
В красном углу под иконами - ветка
пластмассовой розы, и свечка из города Ерусалима.
И теплится тонкий пучок негасимый
вербы пасхальной в хрустальном стакане.
А над портретом единственной доченьки Ани,
подростком умершей, увы,
с усильем взрастает из-под листвы
цветик мать-мачехи на фотообоях.
А в вазе горят принесенные мною
астры рубиновые венцы,
и лепестков, этих чувственных губ,
жаркий лепет, и стеблей объятья...
И хладные струи влечет темноводный Коцит,
и смотрят, и смотрят на том берегу
безмолвно стоящие братья!
Но как победительный сон,
за кругом земель и времен -
слышен серебряной ложечки звон,
и вьется чаинок круженье,
и блики, и милые легкие тени
струятся над чашкой янтарного чая.
И блещет в журчанье бесед
предвечное Слово, что было в начале,
и за плечами
встает немерцающий Свет.
25 августа 2013 года, «Цветник», rassvet45
по вечерам гуляют полушалки.
Пришла пора высокородным осам
навязываться кухням в приживалки.
Как женщины глядят в судьбу варенья:
лениво-зорко, неусыпно-слепо -
гляжу в окно, где обитает время
под видом истекающего лета.
Лишь этот образ осам для пирушки
пожаловал - кто не варил повидла.
Здесь закипает варево покруче:
живьём съедает и глядит невинно.
Со мной такого лета не бывало.
- Да и не будет! - слышу уверенье.
И вздрагиваю: яблоко упало,
на «НЕ» - извне поставив ударенье.
Жить припустилось вспугнутое сердце,
жаль бедного: так бьётся кропотливо.
Неужто впрямь небытия соседство,
словно соседка глупая, болтливо?
Нет, это - август, упаданье яблок.
Я просто не узнала то, что слышу.
В сердцах, что собеседник непонятлив,
неоспоримо грохнуло о крышу.
Быть по сему. Чем кратче, тем дороже.
Так я сижу в ночь упаданья яблок.
Грызя и попирая плодородье,
жизнь милая идёт домой с гулянок.
15 - 25 августа 1981 года, Таруса. Белла Ахмадулина.
«Ночь упаданья яблок», посвящение Семену Липкину.
Как взглядом окно ни разнашивай,
В окне не расширишь картины.
Малиновка грудкой оранжевой
Прижалась к созвездью рябины.
Ну да, что ни гроздь - то созвездие,
Рубиновы отсветы ягод,
И о катастрофе известие
Хочу отодвинуть я на год.
Сама себе лгу, что состарились
Глаза и душа поглупела,
И что мировой апокалипсис
Я в тесном окне проглядела.
25 августа 2005 года, Инна Лиснянская.
Идут дожди,
идут два дня,
Уже и море мне не в радость,
Когда к ногам летит, звеня,
Холодных брызг
зеленоватость.
Из развлечений - только те,
Какие есть у выпивохи:
Сидеть и слушать в темноте
Ночные шорохи и вздохи.
Так листья, падая, шуршат.
Вот рассветет, и ты увидишь,
Как в август входит листопад.
Он скорой осени подкидыш.
25 августа 2009 года, Макс Зимов
Ветер двух тысячелетий,
Пыль далеких пирамид,
Вся тоска, что есть на свете,
Навалилась и болит.
Ключ в двери,
"прощай" в записке,
В сумке бритва и очки,
В голове дурные мысли,
У калитки мужички.
Кто тоскует - тот тостует,
Если может, пьёт до дна.
Вот и осень.
Дует-дует
от окна.
Осень смыла
Всё, что было,
Ничего не дав взамен.
Печь давным-давно остыла,
Ты устала от измен.
А рябина грозди ягод
разбросает под дождём.
Подождём,
как карты лягут
прежде чем оставить дом.
Вот увидишь, наколдует
Что-то важное она.
Только поздно.
Дует-дует
от окна.
25 августа 2009 года, «Дует-дует», Макс Зимов
В больничном длинном коридоре на расстоянии руки и чей-то смех, и чьё-то горе равновелико далеки. Гудок последний жизни тленной и тихий вздох над белым лбом - тут это всё в иной Вселенной, в другом пространстве мировом. Так привыкаешь к горю вскоре, так поедает сердце ржой, что горе кажется не горем, а жизнью дальнею чужой. Она стучит в ворота наши, она течёт по сторонам, но путь чужой, чужую чашу не нам топтать и пить не нам. Крепись же, сердце ретивое, гляди спокойно и светло, как наше горе - всем чужое - уже котомку собрало.
25 августа 2012 года, «В коридоре», Алексей Ивантер
Вечер. Чаевничаем. Открыта коробка зефира.
В блюдце пюре из антоновки в цвет янтаря.
И светел цветник одинокой квартиры
маленькой женщины одинокой,
затерянной в травах, камнях и морях,
в песках, в метеоритных потоках
летящей вселенной. И словно во сне
вяжутся петли беседы негромкой.
За тюлевой занавеской в окне
детский сад - здесь гурьбою теснятся потомки
упрямого кактуса-декабриста,
давно уж сосланного на балкон.
А в комнате, под потолком,
бойкой кисти местного живописца
незабудки глазастые пухлым букетом.
В красном углу под иконами - ветка
пластмассовой розы, и свечка из города Ерусалима.
И теплится тонкий пучок негасимый
вербы пасхальной в хрустальном стакане.
А над портретом единственной доченьки Ани,
подростком умершей, увы,
с усильем взрастает из-под листвы
цветик мать-мачехи на фотообоях.
А в вазе горят принесенные мною
астры рубиновые венцы,
и лепестков, этих чувственных губ,
жаркий лепет, и стеблей объятья...
И хладные струи влечет темноводный Коцит,
и смотрят, и смотрят на том берегу
безмолвно стоящие братья!
Но как победительный сон,
за кругом земель и времен -
слышен серебряной ложечки звон,
и вьется чаинок круженье,
и блики, и милые легкие тени
струятся над чашкой янтарного чая.
И блещет в журчанье бесед
предвечное Слово, что было в начале,
и за плечами
встает немерцающий Свет.
25 августа 2013 года, «Цветник», rassvet45