30 апреля. Поэт поэту-1
В последний день апреля почему-то много у меня набралось стихотворений, посвященных или обращенных к другим поэтам. Начну с посвящений классикам. Первым, естественно, будет Пушкин, счастливое путешествие к которому вспоминал в своей поэме "Две сосновые шишки" архангельский поэт Александр Росков. Вспоминал за год до своей трагической гибели в 2011 году (ДТП) .
Две сосновые шишки
Roscov
Посвящается Людмиле - моей жене и другу
Поднимались в Пскове с ранней рани,
и, едва на свет открыв глаза,
порешили ехать дикарями
в Пушкинские горы и леса.
Раз уж оказались рядом с ними
в кои веки, пусть не по пути,
но вот так вот взять, проехать мимо -
нам Господь такого не простит.
Жалко то, что мы - не экскурсанты.
Вот бы группой человек в полста
развесёлым этаким десантом
ехать в заповедные места.
Ты да я, да мы с тобою вместе -
вот такой смешной у нас десант.
А до места - километров двести,
а точнее - двести пятьдесят.
Главное всегда - задаться целью,
цель - она и манит и зовёт.
Ну а там с отвагой и весельем,
с холодком под ложечкой - вперёд!
В граде Пскове на автовокзале -
месте встреч коротких и разлук
люди нам, конечно, подсказали:
- Вот автобус до Великих Лук.
К Пушкину проехать очень просто,
сели и поехали, а там
по дороге, через город Остров
привезут вас к нужным вам местам.
В принципе, мы так и поступили,
коль расклад один, и он таков.
Вскоре в серых клубах майской пыли
за спиной остался город Псков,
через час мы в Острове, в «стекляшке»
придорожной пили крепкий чай.
Через два с «полтиной» дал отмашку
нам шофёр: «Приехали! Слезай!»
И, включив отчаянную скорость,
скрылся в им же поднятой пыли.
«Остановка Пушкинские Горы» -
надпись чуть заметную прочли
мы на стенке деревянной будки,
в ней, на лавке, спал громадный пёс.
Мы, конечно, оба: «Что за шутки?» -
задали себе немой вопрос,
оглядев невзрачные строенья
вкруг нас, да над ними - тополя.
И, конечно, наше настроенье
тут же опустилось до нуля:
мы ж себе в дороге представляли:
вот приедем только, и тот час
чуть ли не живые - ОН с Натальей
возле остановки встретят нас.
Оказалось всё совсем иначе.
Нам мужик похмельный подсказал:
-Видите во-он - здание маячит? -
все его сперва тут за спортзал
принимают. Вам туда, наверно…
Мы пошли, послушные, туда.
Ну а там всё оказалось скверно:
-Выходной. Сегодня никуда
не везут, и турбюро закрыто, -
-на дворе уборщица с метлой
нам сказала важно и сердито,
указав метёлкой на пробой
с навесным замком в двери «спортзала».
- Как бы до Михайловского нам? -
мы спросили. А она сказала:
-Километров десять. Ну, вас, прям,
угораздил бог. Сходите лучше
на могилку к Пушкину. Не зря
ж день терять. Кто с вас такой «везучий»?
Вот отсюда до монастыря
километра полтора, не дале,
там и сам, и папа с мамой их…
(Да, в монастыре мы побывали,
и об этом мной написан стих,
и написан и опубликован
в книжке и в журнале. Но сейчас
я в то время возвращаюсь снова,
чтоб продолжить начатый рассказ
наш об однодневном посещенье
сказочных - не скажешь лучше - мест)
* * *
Нам монашек (лишь из уваженья
что мы - дикарями) через лес
показал короткую дорогу
к пушкинской усадьбе: «Тут вёрст пять,
коли не устали ещё ноги -
можете шагать себе, шагать
по дорожке этой до Бугрово,
там - налево будет поворот,
за деревней с мельницею снова
в лес войдёте. Там уж до ворот
самого Михайловского - рядом.
Ну, так с Богом! Да, ещё забыл:
с «пограничным» встретитесь нарядом -
попросите, чтобы пропустил:
день сегодня неэкскурсионный,
ну да вы же не лихой народ -
северяне, муж с женой законной…»
И мы бойко двинулись вперёд.
В мае, да в начале, ещё голы
лес и дол у нас на северах.
Ну а здесь… Денёк такой весёлый,
воздух напитался и пропах
ароматом трав и первоцвета,
ветерок бежит по сосняку,
и кукушка открывает лето
близким и отчётливым «ку-ку».
И чем дальше в лес, тем сосны выше,
толще ёлки, ствол - не обхватить.
Крону такой ели, словно крышу
солнышко не может просветить.
И на языке вдруг вязнет снова
словно в школе (память поднатужь!)
пушкинское: «глушь лесов сосновых»
а она, и в самом деле - глушь.
Даже нынче, в двадцать первом веке
эта глушь бросается в глаза:
в память о великом человеке
лес стоит, как двести лет назад
охраняем грифом «заповедник».
Мы идём, глядим по сторонам:
не дай бог, из-за сосны соседней
выйдет и покажется вдруг нам
хитрая волшебница Наина,
пальчиком поманит за собой,
уведёт в болотную трясину…
Только…вот и вышли мы с тобой
к столбику со стрелкой «На Бугрово».
И тропинка шире стала вдруг
перед нами распахнулся снова
жёлтый одуванчиковый луг.
А в Бугрово - тут не скажешь прозой -
нам предстала старина сама:
чёрные от времени берёзы
и соломой крытые дома,
изгороди, мельница с запрудой,
и ручей, бегущий по лотку
из большого - за плотиной - прУда -
вот уж где раздолье рыбаку!
И рыбак нас встретил на пригорке -
удочка через плечо висит,
а в руке - ведро, и в том ведёрке
плещутся живые караси.
Эх, мужик, какое счастье это -
жить здесь, у природы на виду
и ловить, считай, почти всё лето
карасей. Где? - В пушкинском пруду!
И топтать ту самую дорогу,
по которой… Завидки берут!
Мы прошли вперёд ещё немного,
миновали мельницу и пруд
и уткнулись (можете представить?)
в избу с броской вывеской «Трактиръ»
Вещи нам пришлось свои поставить
в угол, и устроить тут же пир
на веранде: гречневая каша,
чай из самовара и блины.
Нам теперь дальнейший путь не страшен,
мы теперь, «наетые», должны
прошагать оставшийся отрезок -
нашего «короткого» пути
сквозь километровый перелесок.
Да не в перелесок - в бор почти
мы, став на тропу, попали снова,
тропка - сплошь из желтого песка.
Вдруг над нами - раз-два, и готово! -
чёрные нависли облака,
грянул гром, да гулко эдак, словно
колотушкой дали в медный таз.
Мы б промокли, если б не часовня
под навесом спрятавшая нас.
Ты, пока шёл дождик, прочитала,
на стене: фамильная она
и принадлежала Ганнибалам-
Пушкиным в былые времена.
Было б время - мы б с благоговеньем
тут сидели час, а то и два,
Только дождь прошёл в одно мгновенье,
да и нам… Нам хватит ли едва
дня, чтобы к ночлегу в Псков приехать.
Встали и пошли! Раз - поворот,
два… Тропа идёт по старым вехам-
меткам, и Михайловское - вот! -
впереди - и мелкие постройки,
и усадьба, грот, горбатый мост.
А вот в этом домике - постой-ка! -
да, охрана, да, дежурный пост,
в форме человек и с пистолетом
и с унылой фразою одной:
«Никого в усадьбе нынче нету
у экскурсоводов - выходной!»
Но спросив, откуда мы и кто мы,
разрешил усадьбу посетить:
будьте, дескать, чуть ли как не дома,
только по газонам - не ходить!
Между прочим, человек приятный,
денег за осмотр не попросил,
даже предложил для нас обратно
вызвать по мобильнику такси,
если по шоссе - оно тут рядом -
до «спортзала» - тыща «рэ» всего.
Мы пока сказали, мол, «не надо»,
обещав подумать до того,
как наступит время возвращаться…
А пока… Позвольте нам пока
с Пушкиным побыть и пообщаться…
Да, конечно, минули века,
многое в усадьбе изменилось
с той поры, уже не говоря,
что гореть не раз ей приходилось,
и её топтали прохоря*
земляков и Шиллера и Ницше.
Складывались заново дома.
Но земле сей стоит поклониться,
потому, что Муза здесь сама,
русская классическая Муза
гостьею желанною жила
и друзей «прекрасного союза»
в дом, в «лачужку бедную» вела -
навестить опального поэта.
Дельвиг! По сугробам! Боже мой!
Если бы таким вот майским летом,
нет - морозной, снежною зимой
ночью, через лес густой, без страха,
на санях, не шля вперёд гонца.
Пушкин, нагОло надев рубаху,
что - мороз! - летит к нему с крыльца,
с этого крыльца или с другого -
разницы большой, конечно, нет…
И его - любимца муз благого
здесь везде, хоть виртуально - след.
Слава Богу - не экскурсионный
выпал нам с тобой сегодня день,
нет, мы не ходили по газонам,
мы присели просто на ступень
Пушкинской усадьбы, от которой
виды на открывшуюся даль -
на луга, разлившуюся Сороть
за Петровским. (Нам сходить туда
сил уже, конечно, не хватило).
А вот мельня, мельня позвала
ветряком своим (или ветрилом?)
И она, она ещё жила
жизнью нестареющей старушки,
если это можно так сказать.
Жернова - а это не игрушки -
продолжают на земле лежать
лет за сотню, что и не зазорно:
в те благие годы старины
именно они мололи зёрна
Пушкину на пышные блины.
Мы довольны были, даже слишком,
что с тобой в Михайловском! Вдвоём!
Я на память две сосновых шишки
поднял там, где малый водоём
под Горбатым мостиком сияет,
под сосной, на самом берегу…
Жалко уходить. Но время тает,
и часы так бешено бегут.
Мы, конечно, оба приустали,
но решили: ежели за час
лесом пять «км» до сюда дали,
почему мы не дадим сейчас
не за час - за полтора обратно
эти же лесные пять «км»?
А зато как вспоминать приятно
будет потом дома по зиме,
как мы лесом к Пушкину ходили,
тою же тропою, что и он.
В общем, мы на том и порешили.
И, отдав землице сей поклон,
двинулись обратною дорогой,
плюнув на шоссе и на такси.
И пускай вовсю гудели ноги,
но они ещё раз принесли
в монастырь нас, к пушкинской могиле…
А потом обратно к будке той.
И как раз в салон к тому водиле,
как и поутру полупустой,
что обратно пёр из Лук Великих,
мы попали, счастливы - нет слов!
Он летел по трассе, будто дикий,
но довёз живых нас в город Псков.
* * *
Жизнь сложна, порою даже слишком.
То светла она, а то - во мгле.
Но лежат - вот! - две сосновых шишки
у меня на письменном столе.
Я и подобрал их под сосною
под высокой пушкинской сосной.
Это было позднею весною,
в мае, год две тысячи восьмой…
И они мне так напоминают
(посмотрю на них - так каждый раз!)
о том дне, о том зелёном мае,
об усталых и счастливых нас…
*прохоря - сапоги по простому. Пушкиногорье было под немецкой оккупацией во время Великой Отечественной войны
30 апреля 2010 года, Александр Росков.
Две сосновые шишки
Roscov
Посвящается Людмиле - моей жене и другу
Поднимались в Пскове с ранней рани,
и, едва на свет открыв глаза,
порешили ехать дикарями
в Пушкинские горы и леса.
Раз уж оказались рядом с ними
в кои веки, пусть не по пути,
но вот так вот взять, проехать мимо -
нам Господь такого не простит.
Жалко то, что мы - не экскурсанты.
Вот бы группой человек в полста
развесёлым этаким десантом
ехать в заповедные места.
Ты да я, да мы с тобою вместе -
вот такой смешной у нас десант.
А до места - километров двести,
а точнее - двести пятьдесят.
Главное всегда - задаться целью,
цель - она и манит и зовёт.
Ну а там с отвагой и весельем,
с холодком под ложечкой - вперёд!
В граде Пскове на автовокзале -
месте встреч коротких и разлук
люди нам, конечно, подсказали:
- Вот автобус до Великих Лук.
К Пушкину проехать очень просто,
сели и поехали, а там
по дороге, через город Остров
привезут вас к нужным вам местам.
В принципе, мы так и поступили,
коль расклад один, и он таков.
Вскоре в серых клубах майской пыли
за спиной остался город Псков,
через час мы в Острове, в «стекляшке»
придорожной пили крепкий чай.
Через два с «полтиной» дал отмашку
нам шофёр: «Приехали! Слезай!»
И, включив отчаянную скорость,
скрылся в им же поднятой пыли.
«Остановка Пушкинские Горы» -
надпись чуть заметную прочли
мы на стенке деревянной будки,
в ней, на лавке, спал громадный пёс.
Мы, конечно, оба: «Что за шутки?» -
задали себе немой вопрос,
оглядев невзрачные строенья
вкруг нас, да над ними - тополя.
И, конечно, наше настроенье
тут же опустилось до нуля:
мы ж себе в дороге представляли:
вот приедем только, и тот час
чуть ли не живые - ОН с Натальей
возле остановки встретят нас.
Оказалось всё совсем иначе.
Нам мужик похмельный подсказал:
-Видите во-он - здание маячит? -
все его сперва тут за спортзал
принимают. Вам туда, наверно…
Мы пошли, послушные, туда.
Ну а там всё оказалось скверно:
-Выходной. Сегодня никуда
не везут, и турбюро закрыто, -
-на дворе уборщица с метлой
нам сказала важно и сердито,
указав метёлкой на пробой
с навесным замком в двери «спортзала».
- Как бы до Михайловского нам? -
мы спросили. А она сказала:
-Километров десять. Ну, вас, прям,
угораздил бог. Сходите лучше
на могилку к Пушкину. Не зря
ж день терять. Кто с вас такой «везучий»?
Вот отсюда до монастыря
километра полтора, не дале,
там и сам, и папа с мамой их…
(Да, в монастыре мы побывали,
и об этом мной написан стих,
и написан и опубликован
в книжке и в журнале. Но сейчас
я в то время возвращаюсь снова,
чтоб продолжить начатый рассказ
наш об однодневном посещенье
сказочных - не скажешь лучше - мест)
* * *
Нам монашек (лишь из уваженья
что мы - дикарями) через лес
показал короткую дорогу
к пушкинской усадьбе: «Тут вёрст пять,
коли не устали ещё ноги -
можете шагать себе, шагать
по дорожке этой до Бугрово,
там - налево будет поворот,
за деревней с мельницею снова
в лес войдёте. Там уж до ворот
самого Михайловского - рядом.
Ну, так с Богом! Да, ещё забыл:
с «пограничным» встретитесь нарядом -
попросите, чтобы пропустил:
день сегодня неэкскурсионный,
ну да вы же не лихой народ -
северяне, муж с женой законной…»
И мы бойко двинулись вперёд.
В мае, да в начале, ещё голы
лес и дол у нас на северах.
Ну а здесь… Денёк такой весёлый,
воздух напитался и пропах
ароматом трав и первоцвета,
ветерок бежит по сосняку,
и кукушка открывает лето
близким и отчётливым «ку-ку».
И чем дальше в лес, тем сосны выше,
толще ёлки, ствол - не обхватить.
Крону такой ели, словно крышу
солнышко не может просветить.
И на языке вдруг вязнет снова
словно в школе (память поднатужь!)
пушкинское: «глушь лесов сосновых»
а она, и в самом деле - глушь.
Даже нынче, в двадцать первом веке
эта глушь бросается в глаза:
в память о великом человеке
лес стоит, как двести лет назад
охраняем грифом «заповедник».
Мы идём, глядим по сторонам:
не дай бог, из-за сосны соседней
выйдет и покажется вдруг нам
хитрая волшебница Наина,
пальчиком поманит за собой,
уведёт в болотную трясину…
Только…вот и вышли мы с тобой
к столбику со стрелкой «На Бугрово».
И тропинка шире стала вдруг
перед нами распахнулся снова
жёлтый одуванчиковый луг.
А в Бугрово - тут не скажешь прозой -
нам предстала старина сама:
чёрные от времени берёзы
и соломой крытые дома,
изгороди, мельница с запрудой,
и ручей, бегущий по лотку
из большого - за плотиной - прУда -
вот уж где раздолье рыбаку!
И рыбак нас встретил на пригорке -
удочка через плечо висит,
а в руке - ведро, и в том ведёрке
плещутся живые караси.
Эх, мужик, какое счастье это -
жить здесь, у природы на виду
и ловить, считай, почти всё лето
карасей. Где? - В пушкинском пруду!
И топтать ту самую дорогу,
по которой… Завидки берут!
Мы прошли вперёд ещё немного,
миновали мельницу и пруд
и уткнулись (можете представить?)
в избу с броской вывеской «Трактиръ»
Вещи нам пришлось свои поставить
в угол, и устроить тут же пир
на веранде: гречневая каша,
чай из самовара и блины.
Нам теперь дальнейший путь не страшен,
мы теперь, «наетые», должны
прошагать оставшийся отрезок -
нашего «короткого» пути
сквозь километровый перелесок.
Да не в перелесок - в бор почти
мы, став на тропу, попали снова,
тропка - сплошь из желтого песка.
Вдруг над нами - раз-два, и готово! -
чёрные нависли облака,
грянул гром, да гулко эдак, словно
колотушкой дали в медный таз.
Мы б промокли, если б не часовня
под навесом спрятавшая нас.
Ты, пока шёл дождик, прочитала,
на стене: фамильная она
и принадлежала Ганнибалам-
Пушкиным в былые времена.
Было б время - мы б с благоговеньем
тут сидели час, а то и два,
Только дождь прошёл в одно мгновенье,
да и нам… Нам хватит ли едва
дня, чтобы к ночлегу в Псков приехать.
Встали и пошли! Раз - поворот,
два… Тропа идёт по старым вехам-
меткам, и Михайловское - вот! -
впереди - и мелкие постройки,
и усадьба, грот, горбатый мост.
А вот в этом домике - постой-ка! -
да, охрана, да, дежурный пост,
в форме человек и с пистолетом
и с унылой фразою одной:
«Никого в усадьбе нынче нету
у экскурсоводов - выходной!»
Но спросив, откуда мы и кто мы,
разрешил усадьбу посетить:
будьте, дескать, чуть ли как не дома,
только по газонам - не ходить!
Между прочим, человек приятный,
денег за осмотр не попросил,
даже предложил для нас обратно
вызвать по мобильнику такси,
если по шоссе - оно тут рядом -
до «спортзала» - тыща «рэ» всего.
Мы пока сказали, мол, «не надо»,
обещав подумать до того,
как наступит время возвращаться…
А пока… Позвольте нам пока
с Пушкиным побыть и пообщаться…
Да, конечно, минули века,
многое в усадьбе изменилось
с той поры, уже не говоря,
что гореть не раз ей приходилось,
и её топтали прохоря*
земляков и Шиллера и Ницше.
Складывались заново дома.
Но земле сей стоит поклониться,
потому, что Муза здесь сама,
русская классическая Муза
гостьею желанною жила
и друзей «прекрасного союза»
в дом, в «лачужку бедную» вела -
навестить опального поэта.
Дельвиг! По сугробам! Боже мой!
Если бы таким вот майским летом,
нет - морозной, снежною зимой
ночью, через лес густой, без страха,
на санях, не шля вперёд гонца.
Пушкин, нагОло надев рубаху,
что - мороз! - летит к нему с крыльца,
с этого крыльца или с другого -
разницы большой, конечно, нет…
И его - любимца муз благого
здесь везде, хоть виртуально - след.
Слава Богу - не экскурсионный
выпал нам с тобой сегодня день,
нет, мы не ходили по газонам,
мы присели просто на ступень
Пушкинской усадьбы, от которой
виды на открывшуюся даль -
на луга, разлившуюся Сороть
за Петровским. (Нам сходить туда
сил уже, конечно, не хватило).
А вот мельня, мельня позвала
ветряком своим (или ветрилом?)
И она, она ещё жила
жизнью нестареющей старушки,
если это можно так сказать.
Жернова - а это не игрушки -
продолжают на земле лежать
лет за сотню, что и не зазорно:
в те благие годы старины
именно они мололи зёрна
Пушкину на пышные блины.
Мы довольны были, даже слишком,
что с тобой в Михайловском! Вдвоём!
Я на память две сосновых шишки
поднял там, где малый водоём
под Горбатым мостиком сияет,
под сосной, на самом берегу…
Жалко уходить. Но время тает,
и часы так бешено бегут.
Мы, конечно, оба приустали,
но решили: ежели за час
лесом пять «км» до сюда дали,
почему мы не дадим сейчас
не за час - за полтора обратно
эти же лесные пять «км»?
А зато как вспоминать приятно
будет потом дома по зиме,
как мы лесом к Пушкину ходили,
тою же тропою, что и он.
В общем, мы на том и порешили.
И, отдав землице сей поклон,
двинулись обратною дорогой,
плюнув на шоссе и на такси.
И пускай вовсю гудели ноги,
но они ещё раз принесли
в монастырь нас, к пушкинской могиле…
А потом обратно к будке той.
И как раз в салон к тому водиле,
как и поутру полупустой,
что обратно пёр из Лук Великих,
мы попали, счастливы - нет слов!
Он летел по трассе, будто дикий,
но довёз живых нас в город Псков.
* * *
Жизнь сложна, порою даже слишком.
То светла она, а то - во мгле.
Но лежат - вот! - две сосновых шишки
у меня на письменном столе.
Я и подобрал их под сосною
под высокой пушкинской сосной.
Это было позднею весною,
в мае, год две тысячи восьмой…
И они мне так напоминают
(посмотрю на них - так каждый раз!)
о том дне, о том зелёном мае,
об усталых и счастливых нас…
*прохоря - сапоги по простому. Пушкиногорье было под немецкой оккупацией во время Великой Отечественной войны
30 апреля 2010 года, Александр Росков.