21 января. Через 40 лет
Сорок лет разделяет две записи в дневнике Ролана Быкова, но стержень характера проглядывается, похоже, один: что у студента театрального училища, что у народного артиста СССР
1948:
Я себе страшно гадок - я безволен, я не целеустремлен на деле, хотя сдаю все на 5, даже мастерство.
Я уже так давно гадок себе, я уже так много знаю о себе плохого, и я так немного - просто ничего - буквально, ей-богу, буквально не сделал, что мне страшно, что меня охватывает лень и апатия. Я не говорю, что я плох в обычном смысле этого слова, не особенно, у меня атрофирована всякая воля. Я ни к чему такой! Надо много знать - а я в 18 лет ничего не знаю, у меня ослаблено здоровье, отсутствует искреннее благородство (не вообще, а потому что мне, моему благородству особых ревизий не было, но по некоторым данным я чувствую, что оно не выдержит никакого испытания).
1988:
Как-то странно получается, что работаю из последних сил и ничего не делаю. Все как-то движется само по себе, вырывается из рук. Ведь режиссуры нет. Откуда взяться кинематографу?
Подходит шестьдесят,
И срок последний.
Но все же это срок
И время все же есть!
Мне годы шелестят,
Мол, возраст средний,
Не сделан мой урок,
Не сделан весь!
Надежду не теряй
И веру тоже!
Сруби сухую ветвь
Постылой суеты!
Всего себя отдай,
И Бог поможет,
Да будет еще свет,
Да сбудутся мечты!
И новые слова
Еще найдутся,
Еще прольется кровь
Из многих ран!
Вскипает голова,
И слезы льются.
Люблю тебя я вновь...
Навечно твой Ролан!
Очень меня тревожит все. Но более всего тревожит непорядок в собственной душе. Посмотрел Чаплина, великого и близкого, брата по всему, друга на всю жизнь. И такой острой болью отдалось то, что все время мельчу свою жизнь, что диву даешься. Он многое в жизни организовывал, но лишь вокруг себя и своего дела. Он работал на направлении своих главных возможностей. Не могу, брат мой Чарли, не согласиться с твоим упреком. Все подчиню сейчас главному - созданию своих фильмов.
1948:
Я себе страшно гадок - я безволен, я не целеустремлен на деле, хотя сдаю все на 5, даже мастерство.
Я уже так давно гадок себе, я уже так много знаю о себе плохого, и я так немного - просто ничего - буквально, ей-богу, буквально не сделал, что мне страшно, что меня охватывает лень и апатия. Я не говорю, что я плох в обычном смысле этого слова, не особенно, у меня атрофирована всякая воля. Я ни к чему такой! Надо много знать - а я в 18 лет ничего не знаю, у меня ослаблено здоровье, отсутствует искреннее благородство (не вообще, а потому что мне, моему благородству особых ревизий не было, но по некоторым данным я чувствую, что оно не выдержит никакого испытания).
1988:
Как-то странно получается, что работаю из последних сил и ничего не делаю. Все как-то движется само по себе, вырывается из рук. Ведь режиссуры нет. Откуда взяться кинематографу?
Подходит шестьдесят,
И срок последний.
Но все же это срок
И время все же есть!
Мне годы шелестят,
Мол, возраст средний,
Не сделан мой урок,
Не сделан весь!
Надежду не теряй
И веру тоже!
Сруби сухую ветвь
Постылой суеты!
Всего себя отдай,
И Бог поможет,
Да будет еще свет,
Да сбудутся мечты!
И новые слова
Еще найдутся,
Еще прольется кровь
Из многих ран!
Вскипает голова,
И слезы льются.
Люблю тебя я вновь...
Навечно твой Ролан!
Очень меня тревожит все. Но более всего тревожит непорядок в собственной душе. Посмотрел Чаплина, великого и близкого, брата по всему, друга на всю жизнь. И такой острой болью отдалось то, что все время мельчу свою жизнь, что диву даешься. Он многое в жизни организовывал, но лишь вокруг себя и своего дела. Он работал на направлении своих главных возможностей. Не могу, брат мой Чарли, не согласиться с твоим упреком. Все подчиню сейчас главному - созданию своих фильмов.