Альви Каримов: Я пришел дать вам волю (часть третья)
Альви Каримов
Я пришел дать вам волю
Документальный очерк из книги «Ахмат Кадыров»
Презентация книги состоялась 6 августа 2009 года в Грозном. Автор как бы ведет читателя шаг за шагом рядом с Ахматом-хаджи Кадыровым, позволяя наблюдать, чем жил, что предпринимал для спасения своего народа этот великий человек, оставивший глубокий след в истории Чеченской Республики.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Кровь непонятной войны
Тем временем, война в Ичкерии становилась все более непонятной как для солдат и офицеров, так и для боевиков.
В Новых Атагах и Грозном с российскими генералами систематически встречались представители Дудаева, а после его гибели и представители Яндарбиева. Масхадов и генерал Романов вели переговоры. Аркадий Вольский и Усман Имаев договаривались в Грозном. Масхадов открыто ездил по улицам Грозного, выступал на митингах. Известные полевые командиры находились в Шали и диктовали местным властям, назначенным из Москвы, свои условия.
В конце лета 1996 года наступило некоторое затишье в военных действиях. Стороны договорились воздерживаться от обстрелов. Но в середине июля по центру села Махкеты Веденского района неожиданно был нанесен бомбовый удар. Погибли более десяти девушек в возрасте до 20 лет, которые, услышав гул приближающихся бомбардировщиков, спустились в один подвал. Бомба попала в этот дом. Это всколыхнуло всю республику. Командование утверждало, что не было бомбового удара, но затем оправдывало случившееся тем, что якобы боевиками была расстреляна руководительница одного из районов Грозного. Позже выяснилось, что она жива, здорова и проживает в Москве.
Кадыров приехал в Махкеты. Он назвал эту трагедию одной из самых тяжелых для всего чеченского народа. В Цоци-Юрте мне уже приходилось принимать участие в похоронах около ста человек. Но это были молодые люди, погибшие в бою.
- Убийство более десяти девушек, еще не видевших жизни… Какой грех, совершенный человеком, можно сравнить с этим, - говорил он.
Кадыров высказывал мнение, что «удар нанесен с целью вынудить боевиков снова взять в руки оружие и начать обстрелы воинских колонн, блокпостов, мест дислокации федеральных сил». Он утверждал, что военное командование заинтересовано в продолжении войны бесконечно, так как это возможность быстрого карьерного роста и личного обогащения. Кадыров приводил примеры многих генералов, которые за короткий период времени превратились из командиров дивизионного звена в командующих армиями, округами, стали высшими должностными лицами в системе МО и МВД.
- Если вы хотите идти у них на поводу, то действительно нужно брать оружие и воевать, но тогда девочки будут гибнуть бесконечно и вы никогда не получите возможность завести семьи, строить дома, работать и жить, - говорил он.
Но в тот день среди слушавших было очень мало тех, кто считал, что не следует адекватно реагировать на случившееся.
Позже на одной из пресс-конференций в Грозном, занятом боевиками в августе 1996 года, Масхадов утверждал, что решение о штурме чеченской столицы было принято в связи с событиями в Махкетах.
В первых числах августа 1996 года вся Чечня говорила о том, что в самое ближайшее время начнется штурм Грозного отрядами ополчения.
Разговоры об этом велись практически везде - на центральном рынке, в Доме правительства, во всех населенных пунктах Чечни. Приближающиеся перемены почувствовали и отдельные члены правительства. Так, один из вице-премьеров возглавляемого Завгаевым правительства выступил на совещании командного состава боевиков в Шали и заявил, что «одни прозревают рано, другие поздно», но он, «хоть и поздно, но прозрел».
Ни для кого не было секретом то, что Масхадов принял окончательное решение повести отряды в Грозный. Как позже выяснилось, сам он ногой не ступал в город, а все время находился в одном из сел Шалинского района.
Вечером 5 августа на улицах Грозного появились первые группы боевиков. Они ни от кого не прятались. А к ночи стали прибывать все новые и новые отряды. Они обходили многочисленные блокпосты и просачивались в центр города. К утру бои шли практически во всех частях города. Боевики окружили Дом правительства, МВД и другие правоохранительные ведомства. В гостинице, расположенной в непосредственной близости от МВД, оказались заблокированными журналисты.
Генерал Пуликовский дал мирному населению сорок восемь часов для выхода из города, предоставив гуманитарный коридор в селе Старая Сунжа. Но при этом никто не мог ответить, как люди должны добираться из Старопромысловского, Заводского, Октябрьского районов города в Старую Сунжу? Как пройти через весь город, в котором шли интенсивные бои и круглосуточно рвались снаряды, бомбы, мины, не говоря уже о стрельбе из автоматического оружия?
Вместе с обозревателем журнала «Итоги» Галиной Ковальской мы пробирались в центр города. Шли со стороны автостанции «Южная». Слева площадь Минутка. Справа общежитие университета, Дом культуры Общества слепых, а прямо напротив стоял девятиэтажный дом. Теперь от него не осталось и фундамента. Площадь Минутка находилась в руках подразделений федеральных сил. На улице Гудермесская лежали многочисленные тела погибших людей в камуфлированной форме. Понять, кто они - военные или боевики, было невозможно.
Когда мы с Ковальской ползком пробирались мимо кафе «Махачкала», из разбитого окна на первом этаже неожиданно появился ствол автомата Калашникова. Нам приказали зайти в подъезд находящегося рядом девятиэтажного дома. Молодой человек пригрозил, что расстреляет нас, если мы попытаемся сбежать. В подъезде нас встретил другой вооруженный человек. Тут мы поняли, что попали в руки боевиков.
Нас подняли на девятый этаж, завели в одну из квартир. Посередине комнаты стояло черное пианино. Везде разбросаны книги. Видимо, хозяин был преподавателем нефтяного института, так как литература было о нефтедобыче, переработке, о бурении скважин.
Нам сразу же предъявили обвинение в шпионаже и сообщили, что расстреляют после возвращения командира.
Ковальскую и меня развели по разным комнатам, спрашивали, кто направил, с какой задачей, кому должны передать собранные разведданные. Меня периодически били по ребрам. Все попытки объяснить, что мы не состоим в штате ни одной из мировых разведок, что являемся журналистами, пресекались незамедлительно.
- Все вы говорите, что журналисты, а на самом деле собираете данные о нашем расположении и передаете их военным. А затем они наносят по нам бомбовые и артиллерийские удары, - говорил небритый молодой человек, беспорядочно нажимая при этом клавиши пианино.
Он никуда не спешил. Судьба города была решена, и он это хорошо понимал. Транзисторный приемник начал передавать выпуск новостей. Ведущий сообщал, что в районе стадиона «Динамо» боевики ведут непрерывный обстрел здания, в котором находятся журналисты и все попытки уговорить полевых командиров выпустить корреспондентов не дают результатов.
После этих слов я вообще пожалел, что представился журналистом. Командир уже бил не за то, что я пытаюсь выдать себя за корреспондента, будучи на самом деле шпионом, а за то, что якобы мои коллеги по радио говорят неправду.
- Кто им не позволяет выйти? Это неправда! Да пусть хоть сейчас идут! Их не выпускают сами военные, чтобы скрываться за их спинами, - говорил он, нанося в очередной раз удар по голове.
В это время пришел какой-то новый боевик. По его внешнему виду, натовскому камуфляжу и пистолету системы «Стечкина» я понял, что это не простой боевик, а кто-то повыше рангом.
Он спросил, кто мы такие. Я повторил свой рассказ. Объяснил, что пробирались в центр, чтобы собрать материал для своих изданий и агентства. Вошедший назвал мне несколько фамилий журналистов и спросил, где они работают. Я ответил. Он опять спросил, у кого из руководителей Ичкерии я ранее брал интервью. Я перечислил, начав с Дудаева и Масхадова.
Затем, уже из другой квартиры, он связался с кем-то по рации. Было слышно, что называют наши фамилии. Несколько минут спустя он вернулся и сказал, что мы можем идти, но это опасно, так как везде работают снайперы.
Я хотел как можно быстрее покинуть эту квартиру, поэтому сказал, что, если они разрешат, мы будем осторожно пробираться дальше.
Когда дошли до выхода из дома, Ковальская сказала мне, что нужно где-нибудь переждать, не выходя на видимую с девятого этажа территорию. Она опасалась, что в нас могут открыть огонь, чтобы затем заявить об обстреле журналистов федералами. Я тоже этого опасался, но не хотел вслух говорить Галине, чтобы она не переживала. Мы вышли из дома через окно квартиры на первом этаже. Залегли, прижавшись к фундаменту. Это место было недосягаемо для стрельбы из окон верхних этажей и с крыш домов, расположенных на Минутке.
К вечеру мы были на перекрестке улиц Сунженская и Бутырина на Бароновке. Пока шли и ползли, насчитали на Тбилисской и Сунженской улицах семь трупов гражданских лиц, включая двух женщин. На улице Гурина встретили молодую женщину, которая толкала впереди себя тачку. На ней лежало завернутое в окровавленное одеяло тело мужчины. Мы спросили, куда она направляется. Оказывается, выстрелом снайпера был убит ее муж, вышедший день назад на улицу в поисках воды для грудной девочки. Она назвала его имя и фамилию. Я запомнил, что он был Апти, то ли Омаров, то ли Амаров. Женщина направлялась в сторону Старой Сунжи, чтобы там попросить местных жителей предать земле тело покойного супруга.
Галина пыталась отговорить ее от этой затеи, предлагала нашу помощь в захоронении во дворе одного из ближайших разрушенных домов.
Но она и слушать не захотела, утверждая, что абсолютно не пытается спрятаться от пуль и снарядов.
- Я так хотела смерти в ту минуту, когда увидела его, истекающего кровью, но меня не тронула ни одна пуля. Зачем мне жизнь без мужа, дома, родителей? Как я буду растить девочку? - отрешенно говорила она.
Между улицами Тбилисской и Сунженской находилось подразделение внутренних войск. Командовал этим батальоном некий офицер, представившийся Абдурахманом из Буйнакска. Его штаб располагался в доме на углу улиц Бутырина и Сунженская. На этот раз нас задержали подчиненные Абдурахмана. Опять то же самое, что и на Минутке. Те же допросы, те же пинки, те же обвинения. Только на этот раз нас с Ковальской обвиняли в том, что мы являемся шпионами ичкерийцев.
Держали в подвале разрушенного частного двухэтажного дома. Утром Абдурахман принес нам рыбные консервы, трехлитровый баллон вишневого компота, полбуханки хлеба. Он сообщил, что по каким-то каналам проверил и ему подтвердили, что мы действительно являемся журналистами. Он отвел нас к женщине по имени Тамара и попросил оставить у себя, пока мы не пожелаем идти дальше.
Мы с Галиной решили пробираться к центру города. По улице Сунженская периодически, поднимая облака пыли, проносились «Уралы» в сопровождении танков или бронетранспортеров. Это была единственная дорога, по которой осуществлялся подвоз с Ханкалы боеприпасов и продовольствия еще продолжающим сопротивляться подразделениям в центре города, а также эвакуация раненых и вывоз тел погибших воинов. От большого количества бронетехники на дороге образовались две колеи. Жара и гусеницы полностью уничтожили проезжую часть.
Четыре квартала до улицы Старосунженская мы пробирались почти ползком. Опасались, что какой-нибудь боец или боевик, увидев нас в оптический прицел, произведет выстрел. Рвущихся минометных мин и свистящих шальных пуль и так хватало.
Когда мы лежали у ворот старого полуразрушенного дома, услышали слабый женский голос, которой звал нас во двор. Я повернул голову в ту сторону и увидел пожилую женщину, напоминавшую привидение. Она рукой делала знаки, чтобы мы заползли во двор. Женщина представилась тетей Аней. Ей было на вид более восьмидесяти лет. Во дворе также находился ее сын лет пятидесяти. Мы узнали, что сын никогда не был женат. Они остались здесь, потому что им некуда выехать. В России их никто не ждал. Кроме того, сыну жалко было бросить старенький «Москвич-412». Он купил его, когда работал на заводе «Красный молот». Продали по госцене как передовику производства.
Женщина больше всего ворчала из-за сообщений радио о гуманитарном коридоре для выхода мирных граждан. Она утверждала, что слышала, как военные начальники по радио сообщали о том, что в городе уже не осталось мирных жителей. Все покинули Грозный. Старушка была уверена в том, что после этих заявлений город сравняют с землей, нанося по нему непрерывные бомбовые удары.
Бомбы и артснаряды и так рвались практически непрерывно. Горели дома. Горел газ, вырываясь из пробитых осколками труб.
На перекрестке Первомайской и Кабардинской горел четырехэтажный дом, в одной из квартир которой ранее жил экс-президент Ичкерии Зелимхан Яндарбиев. В классах школы №41 везде были разбросаны книги, перевернуты парты, в большинстве помещений пробиты проемы в стенах. Кто-то из небритых мужчин узнал Ковальскую. По его словам, она была в его родном селе во время выборов в марте 1996 года, когда избирали депутатов и Главу Чеченской Республики. Он сказал, что потом читал в журнале статью, и она якобы была объективно написана.
Галина сказала, что беспокоится за судьбу журналистов, находящихся в подвале гостиницы на противоположной стороне стадиона. Я также отметил, что лично знаю Сергея Трофимова из ИТАР-ТАСС и Абрека Бойкова из «Вестей» и могу поручиться за то, что они выполняли только профессиональные обязанности.
Наш собеседник, видимо, был командиром небольшой группы боевиков. Он сказал, что за них никому не надо ручаться и будто бы никто не препятствует их выходу из здания. Я возразил, отметив, что им нужно создать условия для безопасного выхода, затем живыми и здоровыми позволить покинуть город.
- Мы не чиним препятствия, но им лучше пересидеть там, так как в них могут выстрелить любые провокаторы, - сказал он.
Ночь мы с Галиной провели в одном из домов по улице Пушкина. В этом доме раньше жила олимпийская чемпионка по спортивной гимнастике Людмила Турищева. Почти половина пятиэтажного дома была разрушена прямым попаданием бомбы. Всю ночь с небольшими перерывами по городу наносились артиллерийские и авиационные удары.
На рассвете через площадь Орджоникидзе мы добрались до разрушенного моста. С правой стороны моста была узкая полоса, по которой можно было перейти на противоположный берег реки. Вблизи разрушенного наркодиспансера к нам присоединились две женщины с мальчиком и пожилой мужчина. По их словам, они вторые сутки пробирались с Башировки в сторону Старой Сунжи, чтобы попытаться выйти из города.
Мы опять вернулись на Сунженскую улицу. В этой части города активные военные действия в течение нескольких дней не велись. Вечером, слушая миниатюрный приемник «Филипс», мы узнали, что Александр Лебедь направляется в Ичкерию для встречи с Асланом Масхадовым. В республике до сих пор все встречи между военным командованием России и ичкерийскими лидерами проходили в селе Новые Атаги. Мы с Галиной решили пробираться туда, если удастся выйти из города.
Сутки мы с ней шли опять же мимо Минутки в сторону 56 участка в Октябрьском районе. Начиная от перекрестка улиц Мусорова и 8 Марта, в этом направлении двигался нескончаемый поток людей. Они стремились выйти из города, будучи уверенными, что его практически сравняют с землей. Беженцы несли на руках грудных детей, на самодельных тачках везли больных, стариков. Дорога шла в гору, поэтому нужно было приложить огромные усилия, чтобы толкать впереди себя тачку или нести на руках по многокилометровому пути детей. Дети плакали, просили есть и пить. Но ни воды, ни пищи не было.
Систематически над колонной кружили вертолеты. Они наносили ракетные удары по территории бывшего телецентра, лесному массиву на вершине горы. При появлении вертолетов у многих детей начиналась истерика.
Два дня спустя мы добрались до поселка Гикало, расположенного у противоположного подножия горы Сюйра-Корт. Мимо поселка проходит дорога Грозный-Шатой. На улицах поселка находились тысячи беженцев. Местные жители выносили им хлеб, воду, поили чаем тех, кто немного задерживался, перед тем как продолжить пеший путь в сторону Старых Атагов, Чечен-аула и других населенных пунктов. В течение двух-трех часов мы отдохнули у одного из местных жителей и продолжили путь. Вдоль дороги валялись сгоревшие и раздавленные бронетехникой легковые машины. Во встречном направлении группами и поодиночке шли молодые люди, которые направлялись в Грозный. Только единицы из них были вооружены. Они из восточной части Ичкерии ночью перебирались по висящему через реку Аргун трубопроводу на левый берег и, минуя расположенный на трассе «Кавказ» пост, шли в город.
Поздно вечером добрались до Старых Атагов. Переночевали в здании школы и рано утром, перейдя по пешеходному мосту через Аргун, оказались в Новых Атагах. В это время подвесной мост стал одним из самых оживленных мест на юге Чечни. По нему шли тысячи людей, которые далее добирались в восточные районы. В селе Новые Атаги улицы напоминали центр какого-то крупного города. На всем протяжении многокилометровой улицы Ленина двигались толпы беженцев. В местной администрации нам сказали, что только постоянных беженцев в этом селе 22 тысячи человек. А само население Новых Атагов составляло семь тысяч человек. Мы с Галиной добрались до дома Ризвана Лорсанова, с которым она была хорошо знакома. В его доме ранее неоднократно встречались российские генералы и Аслан Масхадов.
Ризван сказал, что ему неизвестно, кто и когда прибудет, но есть признаки того, что предстоит большое событие. Ближе к вечеру он отвел нас в сторону и, взяв слово, что без его разрешения мы не озвучим информацию, сообщил, что Масхадов уже прибыл в Новые Атаги и что ждут прибытия Лебедя. Где конкретно в этот момент находился Масхадов, ему не было известно. По крайней мере, он поклялся в этом, когда Галина попросила устроить нам интервью еще до прибытия Лебедя.
Полеты Лебедя
Когда стемнело, во двор въехала белая «Нива». Из нее вышел Аслан Масхадов. С ним было несколько охранников. Нам он сказал, что Лебедь уже на территории Чечни и, якобы опасаясь, что его могут обстрелять, едет окольными дорогами. В десятом часу ночи по рации Масхадову сообщили, что в районе плотины через реку Аргун на южной окраине Старых Атагов остановлена колонна, в которой находятся Александр Лебедь и другие лица. Они якобы направляются в этот населенный пункт на встречу с Масхадовым. Он отдал приказ проводить их в Новые Атаги. Позже он сказал, что Старые Атаги были названы в качестве предполагаемого места встречи, чтобы не произошла утечка информации и не была совершена провокация.
Около десяти часов ночи машины подъехали. Прибыли Лебедь, Ахмат Кадыров, Надиршах Хачилаев и еще несколько человек. С Ахматом приехал и его сын Рамзан. Он был в гражданской одежде, без автомата. Нам показалось, что под легкой курткой он держал так называемый милицейский автомат с коротким стволом.
Ичкерия в те дни представляла собой сплошной театр военных действий без фронтов, линий обороны и наступления. Подразделения федеральных сил и группы боевиков были практически везде. Маршрут, по которому Лебедь и Кадыров прибыли в Новые Атаги, был одним из самых опасных. По нему артиллерия могла нанести удар, не выясняя, кто едет.
Если бы Лебедь и Кадыров никогда в своей жизни не совершили иные, достойные мужчин поступки, их все равно можно было уважать только за смелость темной ночью проехать по предгорью через Шали, мимо бывшего учебного центра СКВО, через Чири-Юрт в Новые Атаги. Теоретически вероятность добраться живыми до места назначения была равна нулю, но, несмотря на это, они этот путь проделали.
Кадыров рассказал мне, что встретил Лебедя на границе с Дагестаном и оттуда провез его, выбирая дорогу по своему усмотрению.
- Когда мы встретились, Лебедь спросил, как поедем. Я ответил, что, если он поручает военным выбрать дорогу, берет их в качестве конвоя, то никакую ответственность за него я уже нести не могу. Если же он доверяется мне, то я гарантирую безопасность и с ним ничего не случится, если я буду жив, - рассказал Кадыров.
Беседа между Александром Лебедем, Масхадовым и Кадыровым продолжалась более часа. Во время переговоров супруга Лорсанова Ризвана - Марет подала им ужин. В меню были только чеченские национальные блюда. Ахмат попросил ее исключить из меню все, что не входит в чеченскую кухню.
- Европейские блюда он отведает в Москве, а здесь пусть попробует жижиг-галныш, чепалгаш, - заметил он.
Мы с Галиной спросили Ахмата, какую цель ставит перед собой чеченская сторона, встречаясь с Лебедем.
Он ответил, что самая главная цель - это остановить войну. Кадыров напомнил, что каждый день войны уносит жизни сотен мирных жителей, а также огромного количества военнослужащих. Так не может бесконечно продолжаться. Это не нужно ни России, ни Ичкерии.
По словам Кадырова, абсолютно никаких разговоров о статусе Ичкерии Масхадов и Лебедь не вели, заранее договорившись, что не будут эту тему обсуждать, так как оба не имеют полномочий решать такую проблему.
- Мы договорились, что с сегодняшнего дня будем добиваться прекращения военных действий, разблокирования Грозного, а для принятия решения по этим вопросам Лебедь после встречи с президентом Борисом Ельциным снова приедет в Ичкерию, - подчеркнул Кадыров.
Он говорил, что настоятельно попросил Александра Лебедя решить вопрос захоронения тел погибших военнослужащих и мирных граждан. По словам Кадырова, на улицах Грозного не было тел боевиков, так как их сразу же подбирали и передавали родственникам для захоронения, а если вывоз с места боестолкновения был невозможен, предавали земле во дворах жилых домов.
- Мертвые не могут быть военными, боевиками, военнослужащими. Они уже предстали перед Богом, независимо от того, кем являлись и что творили. Судить о мертвых не нам. Всем им судья Всевышний. Поэтому ничего более кощунственного, чем оставлять на улицах при сорокаградусной жаре разлагающиеся тела, нет, - сокрушался Кадыров.
В это время подошли Лебедь и Масхадов. Александр Иванович, услышав слова Кадырова, остановился и сказал, что уже утром будет в Москве и отдаст приказ согласиться на прекращение огня и сбор трупов. Уточнив при этом, что не все приказы, отданные в Москве, сразу выполняются на местах.
Несмотря на позднюю ночь, Лебедь, Кадыров, его сын Рамзан, Хачилаев и сопровождавшие их лица выехали из Новых Атагов и направились в Шали. Они выбрали для возвращения совершенно новый маршрут. Мы с Галиной Ковальской вместе с Лорсановым в его «Ниве» проехали в их колонне до поворота на Шали. Машины остановили в ста метрах от поста. В этот момент с поста раздалась пулеметная очередь. Ризван выскочил из машины и начал кричать: «Не стреляйте, с нами Лебедь». На посту все знали Ризвана в лицо и по голосу. Узнав его голос, они стали кричать в ответ: «Что за Лебедь?»
Услышав ответ, минут десять молчали, видимо, связывались по рации с командованием. Затем дали команду подъехать. Мы вернулись в Новые Атаги. Там под навесом дома Ризвана при свете керосиновой лампы сидел и пил чай Масхадов.
Общеизвестно, что Масхадов отличался разговорчивостью. Мог часами говорить одно и то же. Но таким многословным я его не видел ни до, ни после той ночи. Нам все уже давно надоело, хотелось спать, а он снова и снова рассказывал, что теперь война закончится, с Россией установят мирные отношения, и Ичкерия получит признание мирового сообщества.
Я спросил, говорил ли он на эту тему с Лебедем?
- Мы заранее договорились, что не заикнемся об этом. Это было главное условие встречи. Но это вопросы следующих переговоров, - ответил Масхадов.
Галина спросила, как он и Яндарбиев собираются решить проблему десятков тысяч вооруженных молодых людей, привыкших только воевать.
Он был уверен, что все эти вопросы удастся безболезненно и быстро решить. Масхадов думал, что стоит отдать приказ, и все боевики тут же сложат оружие и станут выращивать хлеб, строить, учиться.
Масхадов также полагал, что Басаев, Гелаев и другие будут ему безоговорочно подчиняться.
Галина спросила о Хаттабе и ваххабизме. Темой ваххабизма в своем журнале она занималась несколько лет.
Масхадов полагал, что Хаттаб и его приближенные покинут Ичкерию сразу же после окончания войны и поедут в другие страны, где продолжаются военные конфликты. Той ночью он чувствовал себя самым всесильным военачальником на свете, поэтому, когда Галина попросила уточнить, как он поступит, если Хаттаб сам не уедет, ответил, что одного его слова будет достаточно для выдворения из Ичкерии Хаттаба и других иностранцев.
В то же время, он не захотел, чтобы мы озвучили эти его слова, сославшись на продолжающиеся военные действия.
Некоторое время спустя Александр Лебедь повторно прибыл в Чечню. Эта поездка, как небо от земли, отличалась от предыдущей. Если первый раз он приехал практически один, не считая нескольких человек из числа личной охраны, не привез с собой ни одного журналиста, и о его визите никто, кроме меня и Ковальской, не писал, то теперь его окружала армия корреспондентов.
С Лебедем также приехали Президент Республики Ингушетия Руслан Аушев, бизнесмен Михаил Гуцериев. Лебедь из Москвы добрался до Ханкалы, оттуда вертолетом - в расположение мотострелковой бригады, дислоцированной между Шали и Новыми Атагами. Остальную часть пути протяженностью шесть-семь километров Лебедь проехал на броне БТРа.
Лебедь побеседовал с Асланом Масхадовым в доме Ризвана Лорсанова. Двор дома был переполнен прессой, военнослужащими, охраной Масхадова, местными жителями. В окружении Масхадова журналистам сказали, что президента Ичкерии Зелимхана Яндарбиева здесь нет. Он примет Лебедя в другом доме, так как секретарь Совета безопасности Российской Федерации (а именно этот пост занимал тогда Лебедь) по рангу ниже президента Ичкерии, и поэтому должен поехать к нему.
Перед прессой по поручению Лебедя и Масхадова выступили Удугов и Харламов, которые заявили, что встреча носила конструктивный характер и обговорены первоочередные шаги, направленные на прекращение войны и установление мира. Затем все направились в один из домов, расположенных на этой же улице в километре от дома Лорсанова.
На всем протяжении пути по обе стороны дороги стояли вооруженные боевики из окружения Яндарбиева.
Яндарбиев принял Лебедя на втором этаже частного жилого дома. Тем временем появились разговоры, что с группой боевиков из Грозного прибыл Руслан Гелаев. Было видно, что окружение Масхадова и ичкерийские министры недовольны его появлением, несмотря на то, что в Грозном шли бои. Другие говорили, что он получил ранение и поэтому вынужден был оставить позиции в столице Ичкерии. Охранники Яндарбиева утверждали, что это царапина, а не ранение. Его никто не вызывал, никто не давал команду оставить порученный ему сектор, говорили они. Уже покидая место переговоров, мы увидели Гелаева. Он рассказывал боевикам подробности какого-то боя. Рука от запястья до локтя была забинтована, но следы крови отсутствовали.
Когда переговоры завершились, Лебедь поужинал с Яндарбиевым. Как и в первый раз, были поданы блюда чеченской национальной кухни. Вино и иные спиртные напитки на столе отсутствовали. Яндарбиев был одет в характерную одежду чеченца - свободные брюки и длинная до колен рубашка, подпоясанная украшенным серебром поясом. На голове, как и во время визита к Борису Ельцину в 1996 году, высокая каракулевая папаха, в руках четки.
Спускаясь со второго этажа, Лебедь остановился перед ичкерийскими министрами и Удуговым.
- Война завершена. На ней мы поставили точку. Я могу отвечать за подразделения Министерства обороны России и других структур, за исключением войск МВД. Куликов категорически против прекращения военных действий. Я вас прошу не поддаваться на провокации, если они будут со стороны внутренних войск и знать, что наша позиция твердая, и направлена на окончание войны, - заявил Лебедь. И добавил, печатая, как на плацу перед строем, каждое слово: - Борис Ельцин тяжело болен. Его дни сочтены. Президентом России должен стать я. И в этом вы должны мне помочь, прекратив полностью военные действия.
На улице Лебедь сел в БТР. Я, Аушев и Гуцериев разместились на броне, и колонна поехала в сторону полка. На всем протяжении длинной улицы имени шейха Али Митаева, по которой следовала колонна, местные жители приветствовали Александра Лебедя и сопровождавших его лиц.
На улице было совсем темно. Между Шали и Новыми Атагами повернули в сторону бывшей птицефабрики «Кавказ», где дислоцировался мотострелковый полк. На вертолетной площадке все сели в один вертолет и полетели на Ханкалу. Маршрут пролегал над Белгатоем, южной окраиной Аргуна и Бердыкелем. Там вертолет встречал глава Чеченской Республики Докку Завгаев.
Все поздоровались с ним. Лебедь не стал вдаваться в подробности своих переговоров с лидерами Ичкерии. Завгаев, в соответствие с нормами чеченского этикета, предложил Аушеву и Гуцериеву зайти к нему и выпить по чашке чаю. Аушев ответил, что спешит. После этого мы простились с Лебедем, сели в поджидавший Аушева вертолет и полетели в Слепцовск.
Летели над Грозным. Внизу, естественно, никаких огней освещения не было. Полыхали десятки пожаров. Горели нефтяные скважины. Видны были трассирующие очереди из стрелкового оружия. Заполнившие город боевики не могли знать, что над ними пролетает вертолет Президента Ингушетии. Он для них являлся воздушной целью.
Гуцериев всю дорогу хохотал, вспоминая, как Завгаев пригласил Аушева в гости.
- Сам прячется на Ханкале, а тебя приглашает. Он что, в палатке собирался нам накрыть стол? - говорил Гуцериев.
Я заметил, что не считаю уместным шутить по этому поводу. Однако Гуцериев продолжал вести подобные разговоры. Тогда я сказал, что Гуцериев ни при каких обстоятельствах не стал бы нелестно отзываться в адрес Завгаева, когда тот являлся первым секретарем обкома КПСС.
Мне была неприятна эта сценка. Пассажиры вертолета просто прокатились в Чечню, получили повод для заявлений, интервью и записей в личных делах о том, что сопровождали Лебедя в охваченный пожаром войны регион. Я уважал Докку Завгаева как опытного политика, грамотного организатора и мудрого человека. И четко осознавал, что второй раз за пять лет его предали те, кому он служил верой и правдой. Первый раз, когда Дудаев и его сторонники захватывали власть, и теперь, когда он, поверив в серьезность намерений федерального центра, согласился возглавить республику. Но он, как и в первый раз, не стал держаться за власть ценой крови собственного народа. Это были трагические дни в его жизни.
Завгаев, человек, который десятилетиями фактически являлся самым авторитетным, влиятельным политиком в республике, теперь вынужден был находиться на Ханкале. Хотя четко осознавал, что спектакль уже начался и будет доигран до конца, независимо от того, сколько для этого придется еще пролить крови российских солдат, чеченских женщин, стариков, детей, да и боевиков, обманутых лозунгами о строительстве независимого государства.
После полуночи приземлились в аэропорту Слепцовска. На летном поле находились машины охранников Аушева и Гуцериева. Президент Ингушетии и депутат Госдумы уехали в Назрань, а я, подождав до утра, вылетел в Москву за новым спутниковым телефоном.
Продолжение следует...
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Литературно- художественный журнал "Вайнах",
№ 8 август 2009 год
Все права защищены. При перепечатке ссылка на сетевую версию журнала "Вайнах" обязательна.
Я пришел дать вам волю
Документальный очерк из книги «Ахмат Кадыров»
Презентация книги состоялась 6 августа 2009 года в Грозном. Автор как бы ведет читателя шаг за шагом рядом с Ахматом-хаджи Кадыровым, позволяя наблюдать, чем жил, что предпринимал для спасения своего народа этот великий человек, оставивший глубокий след в истории Чеченской Республики.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Кровь непонятной войны
Тем временем, война в Ичкерии становилась все более непонятной как для солдат и офицеров, так и для боевиков.
В Новых Атагах и Грозном с российскими генералами систематически встречались представители Дудаева, а после его гибели и представители Яндарбиева. Масхадов и генерал Романов вели переговоры. Аркадий Вольский и Усман Имаев договаривались в Грозном. Масхадов открыто ездил по улицам Грозного, выступал на митингах. Известные полевые командиры находились в Шали и диктовали местным властям, назначенным из Москвы, свои условия.
В конце лета 1996 года наступило некоторое затишье в военных действиях. Стороны договорились воздерживаться от обстрелов. Но в середине июля по центру села Махкеты Веденского района неожиданно был нанесен бомбовый удар. Погибли более десяти девушек в возрасте до 20 лет, которые, услышав гул приближающихся бомбардировщиков, спустились в один подвал. Бомба попала в этот дом. Это всколыхнуло всю республику. Командование утверждало, что не было бомбового удара, но затем оправдывало случившееся тем, что якобы боевиками была расстреляна руководительница одного из районов Грозного. Позже выяснилось, что она жива, здорова и проживает в Москве.
Кадыров приехал в Махкеты. Он назвал эту трагедию одной из самых тяжелых для всего чеченского народа. В Цоци-Юрте мне уже приходилось принимать участие в похоронах около ста человек. Но это были молодые люди, погибшие в бою.
- Убийство более десяти девушек, еще не видевших жизни… Какой грех, совершенный человеком, можно сравнить с этим, - говорил он.
Кадыров высказывал мнение, что «удар нанесен с целью вынудить боевиков снова взять в руки оружие и начать обстрелы воинских колонн, блокпостов, мест дислокации федеральных сил». Он утверждал, что военное командование заинтересовано в продолжении войны бесконечно, так как это возможность быстрого карьерного роста и личного обогащения. Кадыров приводил примеры многих генералов, которые за короткий период времени превратились из командиров дивизионного звена в командующих армиями, округами, стали высшими должностными лицами в системе МО и МВД.
- Если вы хотите идти у них на поводу, то действительно нужно брать оружие и воевать, но тогда девочки будут гибнуть бесконечно и вы никогда не получите возможность завести семьи, строить дома, работать и жить, - говорил он.
Но в тот день среди слушавших было очень мало тех, кто считал, что не следует адекватно реагировать на случившееся.
Позже на одной из пресс-конференций в Грозном, занятом боевиками в августе 1996 года, Масхадов утверждал, что решение о штурме чеченской столицы было принято в связи с событиями в Махкетах.
В первых числах августа 1996 года вся Чечня говорила о том, что в самое ближайшее время начнется штурм Грозного отрядами ополчения.
Разговоры об этом велись практически везде - на центральном рынке, в Доме правительства, во всех населенных пунктах Чечни. Приближающиеся перемены почувствовали и отдельные члены правительства. Так, один из вице-премьеров возглавляемого Завгаевым правительства выступил на совещании командного состава боевиков в Шали и заявил, что «одни прозревают рано, другие поздно», но он, «хоть и поздно, но прозрел».
Ни для кого не было секретом то, что Масхадов принял окончательное решение повести отряды в Грозный. Как позже выяснилось, сам он ногой не ступал в город, а все время находился в одном из сел Шалинского района.
Вечером 5 августа на улицах Грозного появились первые группы боевиков. Они ни от кого не прятались. А к ночи стали прибывать все новые и новые отряды. Они обходили многочисленные блокпосты и просачивались в центр города. К утру бои шли практически во всех частях города. Боевики окружили Дом правительства, МВД и другие правоохранительные ведомства. В гостинице, расположенной в непосредственной близости от МВД, оказались заблокированными журналисты.
Генерал Пуликовский дал мирному населению сорок восемь часов для выхода из города, предоставив гуманитарный коридор в селе Старая Сунжа. Но при этом никто не мог ответить, как люди должны добираться из Старопромысловского, Заводского, Октябрьского районов города в Старую Сунжу? Как пройти через весь город, в котором шли интенсивные бои и круглосуточно рвались снаряды, бомбы, мины, не говоря уже о стрельбе из автоматического оружия?
Вместе с обозревателем журнала «Итоги» Галиной Ковальской мы пробирались в центр города. Шли со стороны автостанции «Южная». Слева площадь Минутка. Справа общежитие университета, Дом культуры Общества слепых, а прямо напротив стоял девятиэтажный дом. Теперь от него не осталось и фундамента. Площадь Минутка находилась в руках подразделений федеральных сил. На улице Гудермесская лежали многочисленные тела погибших людей в камуфлированной форме. Понять, кто они - военные или боевики, было невозможно.
Когда мы с Ковальской ползком пробирались мимо кафе «Махачкала», из разбитого окна на первом этаже неожиданно появился ствол автомата Калашникова. Нам приказали зайти в подъезд находящегося рядом девятиэтажного дома. Молодой человек пригрозил, что расстреляет нас, если мы попытаемся сбежать. В подъезде нас встретил другой вооруженный человек. Тут мы поняли, что попали в руки боевиков.
Нас подняли на девятый этаж, завели в одну из квартир. Посередине комнаты стояло черное пианино. Везде разбросаны книги. Видимо, хозяин был преподавателем нефтяного института, так как литература было о нефтедобыче, переработке, о бурении скважин.
Нам сразу же предъявили обвинение в шпионаже и сообщили, что расстреляют после возвращения командира.
Ковальскую и меня развели по разным комнатам, спрашивали, кто направил, с какой задачей, кому должны передать собранные разведданные. Меня периодически били по ребрам. Все попытки объяснить, что мы не состоим в штате ни одной из мировых разведок, что являемся журналистами, пресекались незамедлительно.
- Все вы говорите, что журналисты, а на самом деле собираете данные о нашем расположении и передаете их военным. А затем они наносят по нам бомбовые и артиллерийские удары, - говорил небритый молодой человек, беспорядочно нажимая при этом клавиши пианино.
Он никуда не спешил. Судьба города была решена, и он это хорошо понимал. Транзисторный приемник начал передавать выпуск новостей. Ведущий сообщал, что в районе стадиона «Динамо» боевики ведут непрерывный обстрел здания, в котором находятся журналисты и все попытки уговорить полевых командиров выпустить корреспондентов не дают результатов.
После этих слов я вообще пожалел, что представился журналистом. Командир уже бил не за то, что я пытаюсь выдать себя за корреспондента, будучи на самом деле шпионом, а за то, что якобы мои коллеги по радио говорят неправду.
- Кто им не позволяет выйти? Это неправда! Да пусть хоть сейчас идут! Их не выпускают сами военные, чтобы скрываться за их спинами, - говорил он, нанося в очередной раз удар по голове.
В это время пришел какой-то новый боевик. По его внешнему виду, натовскому камуфляжу и пистолету системы «Стечкина» я понял, что это не простой боевик, а кто-то повыше рангом.
Он спросил, кто мы такие. Я повторил свой рассказ. Объяснил, что пробирались в центр, чтобы собрать материал для своих изданий и агентства. Вошедший назвал мне несколько фамилий журналистов и спросил, где они работают. Я ответил. Он опять спросил, у кого из руководителей Ичкерии я ранее брал интервью. Я перечислил, начав с Дудаева и Масхадова.
Затем, уже из другой квартиры, он связался с кем-то по рации. Было слышно, что называют наши фамилии. Несколько минут спустя он вернулся и сказал, что мы можем идти, но это опасно, так как везде работают снайперы.
Я хотел как можно быстрее покинуть эту квартиру, поэтому сказал, что, если они разрешат, мы будем осторожно пробираться дальше.
Когда дошли до выхода из дома, Ковальская сказала мне, что нужно где-нибудь переждать, не выходя на видимую с девятого этажа территорию. Она опасалась, что в нас могут открыть огонь, чтобы затем заявить об обстреле журналистов федералами. Я тоже этого опасался, но не хотел вслух говорить Галине, чтобы она не переживала. Мы вышли из дома через окно квартиры на первом этаже. Залегли, прижавшись к фундаменту. Это место было недосягаемо для стрельбы из окон верхних этажей и с крыш домов, расположенных на Минутке.
К вечеру мы были на перекрестке улиц Сунженская и Бутырина на Бароновке. Пока шли и ползли, насчитали на Тбилисской и Сунженской улицах семь трупов гражданских лиц, включая двух женщин. На улице Гурина встретили молодую женщину, которая толкала впереди себя тачку. На ней лежало завернутое в окровавленное одеяло тело мужчины. Мы спросили, куда она направляется. Оказывается, выстрелом снайпера был убит ее муж, вышедший день назад на улицу в поисках воды для грудной девочки. Она назвала его имя и фамилию. Я запомнил, что он был Апти, то ли Омаров, то ли Амаров. Женщина направлялась в сторону Старой Сунжи, чтобы там попросить местных жителей предать земле тело покойного супруга.
Галина пыталась отговорить ее от этой затеи, предлагала нашу помощь в захоронении во дворе одного из ближайших разрушенных домов.
Но она и слушать не захотела, утверждая, что абсолютно не пытается спрятаться от пуль и снарядов.
- Я так хотела смерти в ту минуту, когда увидела его, истекающего кровью, но меня не тронула ни одна пуля. Зачем мне жизнь без мужа, дома, родителей? Как я буду растить девочку? - отрешенно говорила она.
Между улицами Тбилисской и Сунженской находилось подразделение внутренних войск. Командовал этим батальоном некий офицер, представившийся Абдурахманом из Буйнакска. Его штаб располагался в доме на углу улиц Бутырина и Сунженская. На этот раз нас задержали подчиненные Абдурахмана. Опять то же самое, что и на Минутке. Те же допросы, те же пинки, те же обвинения. Только на этот раз нас с Ковальской обвиняли в том, что мы являемся шпионами ичкерийцев.
Держали в подвале разрушенного частного двухэтажного дома. Утром Абдурахман принес нам рыбные консервы, трехлитровый баллон вишневого компота, полбуханки хлеба. Он сообщил, что по каким-то каналам проверил и ему подтвердили, что мы действительно являемся журналистами. Он отвел нас к женщине по имени Тамара и попросил оставить у себя, пока мы не пожелаем идти дальше.
Мы с Галиной решили пробираться к центру города. По улице Сунженская периодически, поднимая облака пыли, проносились «Уралы» в сопровождении танков или бронетранспортеров. Это была единственная дорога, по которой осуществлялся подвоз с Ханкалы боеприпасов и продовольствия еще продолжающим сопротивляться подразделениям в центре города, а также эвакуация раненых и вывоз тел погибших воинов. От большого количества бронетехники на дороге образовались две колеи. Жара и гусеницы полностью уничтожили проезжую часть.
Четыре квартала до улицы Старосунженская мы пробирались почти ползком. Опасались, что какой-нибудь боец или боевик, увидев нас в оптический прицел, произведет выстрел. Рвущихся минометных мин и свистящих шальных пуль и так хватало.
Когда мы лежали у ворот старого полуразрушенного дома, услышали слабый женский голос, которой звал нас во двор. Я повернул голову в ту сторону и увидел пожилую женщину, напоминавшую привидение. Она рукой делала знаки, чтобы мы заползли во двор. Женщина представилась тетей Аней. Ей было на вид более восьмидесяти лет. Во дворе также находился ее сын лет пятидесяти. Мы узнали, что сын никогда не был женат. Они остались здесь, потому что им некуда выехать. В России их никто не ждал. Кроме того, сыну жалко было бросить старенький «Москвич-412». Он купил его, когда работал на заводе «Красный молот». Продали по госцене как передовику производства.
Женщина больше всего ворчала из-за сообщений радио о гуманитарном коридоре для выхода мирных граждан. Она утверждала, что слышала, как военные начальники по радио сообщали о том, что в городе уже не осталось мирных жителей. Все покинули Грозный. Старушка была уверена в том, что после этих заявлений город сравняют с землей, нанося по нему непрерывные бомбовые удары.
Бомбы и артснаряды и так рвались практически непрерывно. Горели дома. Горел газ, вырываясь из пробитых осколками труб.
На перекрестке Первомайской и Кабардинской горел четырехэтажный дом, в одной из квартир которой ранее жил экс-президент Ичкерии Зелимхан Яндарбиев. В классах школы №41 везде были разбросаны книги, перевернуты парты, в большинстве помещений пробиты проемы в стенах. Кто-то из небритых мужчин узнал Ковальскую. По его словам, она была в его родном селе во время выборов в марте 1996 года, когда избирали депутатов и Главу Чеченской Республики. Он сказал, что потом читал в журнале статью, и она якобы была объективно написана.
Галина сказала, что беспокоится за судьбу журналистов, находящихся в подвале гостиницы на противоположной стороне стадиона. Я также отметил, что лично знаю Сергея Трофимова из ИТАР-ТАСС и Абрека Бойкова из «Вестей» и могу поручиться за то, что они выполняли только профессиональные обязанности.
Наш собеседник, видимо, был командиром небольшой группы боевиков. Он сказал, что за них никому не надо ручаться и будто бы никто не препятствует их выходу из здания. Я возразил, отметив, что им нужно создать условия для безопасного выхода, затем живыми и здоровыми позволить покинуть город.
- Мы не чиним препятствия, но им лучше пересидеть там, так как в них могут выстрелить любые провокаторы, - сказал он.
Ночь мы с Галиной провели в одном из домов по улице Пушкина. В этом доме раньше жила олимпийская чемпионка по спортивной гимнастике Людмила Турищева. Почти половина пятиэтажного дома была разрушена прямым попаданием бомбы. Всю ночь с небольшими перерывами по городу наносились артиллерийские и авиационные удары.
На рассвете через площадь Орджоникидзе мы добрались до разрушенного моста. С правой стороны моста была узкая полоса, по которой можно было перейти на противоположный берег реки. Вблизи разрушенного наркодиспансера к нам присоединились две женщины с мальчиком и пожилой мужчина. По их словам, они вторые сутки пробирались с Башировки в сторону Старой Сунжи, чтобы попытаться выйти из города.
Мы опять вернулись на Сунженскую улицу. В этой части города активные военные действия в течение нескольких дней не велись. Вечером, слушая миниатюрный приемник «Филипс», мы узнали, что Александр Лебедь направляется в Ичкерию для встречи с Асланом Масхадовым. В республике до сих пор все встречи между военным командованием России и ичкерийскими лидерами проходили в селе Новые Атаги. Мы с Галиной решили пробираться туда, если удастся выйти из города.
Сутки мы с ней шли опять же мимо Минутки в сторону 56 участка в Октябрьском районе. Начиная от перекрестка улиц Мусорова и 8 Марта, в этом направлении двигался нескончаемый поток людей. Они стремились выйти из города, будучи уверенными, что его практически сравняют с землей. Беженцы несли на руках грудных детей, на самодельных тачках везли больных, стариков. Дорога шла в гору, поэтому нужно было приложить огромные усилия, чтобы толкать впереди себя тачку или нести на руках по многокилометровому пути детей. Дети плакали, просили есть и пить. Но ни воды, ни пищи не было.
Систематически над колонной кружили вертолеты. Они наносили ракетные удары по территории бывшего телецентра, лесному массиву на вершине горы. При появлении вертолетов у многих детей начиналась истерика.
Два дня спустя мы добрались до поселка Гикало, расположенного у противоположного подножия горы Сюйра-Корт. Мимо поселка проходит дорога Грозный-Шатой. На улицах поселка находились тысячи беженцев. Местные жители выносили им хлеб, воду, поили чаем тех, кто немного задерживался, перед тем как продолжить пеший путь в сторону Старых Атагов, Чечен-аула и других населенных пунктов. В течение двух-трех часов мы отдохнули у одного из местных жителей и продолжили путь. Вдоль дороги валялись сгоревшие и раздавленные бронетехникой легковые машины. Во встречном направлении группами и поодиночке шли молодые люди, которые направлялись в Грозный. Только единицы из них были вооружены. Они из восточной части Ичкерии ночью перебирались по висящему через реку Аргун трубопроводу на левый берег и, минуя расположенный на трассе «Кавказ» пост, шли в город.
Поздно вечером добрались до Старых Атагов. Переночевали в здании школы и рано утром, перейдя по пешеходному мосту через Аргун, оказались в Новых Атагах. В это время подвесной мост стал одним из самых оживленных мест на юге Чечни. По нему шли тысячи людей, которые далее добирались в восточные районы. В селе Новые Атаги улицы напоминали центр какого-то крупного города. На всем протяжении многокилометровой улицы Ленина двигались толпы беженцев. В местной администрации нам сказали, что только постоянных беженцев в этом селе 22 тысячи человек. А само население Новых Атагов составляло семь тысяч человек. Мы с Галиной добрались до дома Ризвана Лорсанова, с которым она была хорошо знакома. В его доме ранее неоднократно встречались российские генералы и Аслан Масхадов.
Ризван сказал, что ему неизвестно, кто и когда прибудет, но есть признаки того, что предстоит большое событие. Ближе к вечеру он отвел нас в сторону и, взяв слово, что без его разрешения мы не озвучим информацию, сообщил, что Масхадов уже прибыл в Новые Атаги и что ждут прибытия Лебедя. Где конкретно в этот момент находился Масхадов, ему не было известно. По крайней мере, он поклялся в этом, когда Галина попросила устроить нам интервью еще до прибытия Лебедя.
Полеты Лебедя
Когда стемнело, во двор въехала белая «Нива». Из нее вышел Аслан Масхадов. С ним было несколько охранников. Нам он сказал, что Лебедь уже на территории Чечни и, якобы опасаясь, что его могут обстрелять, едет окольными дорогами. В десятом часу ночи по рации Масхадову сообщили, что в районе плотины через реку Аргун на южной окраине Старых Атагов остановлена колонна, в которой находятся Александр Лебедь и другие лица. Они якобы направляются в этот населенный пункт на встречу с Масхадовым. Он отдал приказ проводить их в Новые Атаги. Позже он сказал, что Старые Атаги были названы в качестве предполагаемого места встречи, чтобы не произошла утечка информации и не была совершена провокация.
Около десяти часов ночи машины подъехали. Прибыли Лебедь, Ахмат Кадыров, Надиршах Хачилаев и еще несколько человек. С Ахматом приехал и его сын Рамзан. Он был в гражданской одежде, без автомата. Нам показалось, что под легкой курткой он держал так называемый милицейский автомат с коротким стволом.
Ичкерия в те дни представляла собой сплошной театр военных действий без фронтов, линий обороны и наступления. Подразделения федеральных сил и группы боевиков были практически везде. Маршрут, по которому Лебедь и Кадыров прибыли в Новые Атаги, был одним из самых опасных. По нему артиллерия могла нанести удар, не выясняя, кто едет.
Если бы Лебедь и Кадыров никогда в своей жизни не совершили иные, достойные мужчин поступки, их все равно можно было уважать только за смелость темной ночью проехать по предгорью через Шали, мимо бывшего учебного центра СКВО, через Чири-Юрт в Новые Атаги. Теоретически вероятность добраться живыми до места назначения была равна нулю, но, несмотря на это, они этот путь проделали.
Кадыров рассказал мне, что встретил Лебедя на границе с Дагестаном и оттуда провез его, выбирая дорогу по своему усмотрению.
- Когда мы встретились, Лебедь спросил, как поедем. Я ответил, что, если он поручает военным выбрать дорогу, берет их в качестве конвоя, то никакую ответственность за него я уже нести не могу. Если же он доверяется мне, то я гарантирую безопасность и с ним ничего не случится, если я буду жив, - рассказал Кадыров.
Беседа между Александром Лебедем, Масхадовым и Кадыровым продолжалась более часа. Во время переговоров супруга Лорсанова Ризвана - Марет подала им ужин. В меню были только чеченские национальные блюда. Ахмат попросил ее исключить из меню все, что не входит в чеченскую кухню.
- Европейские блюда он отведает в Москве, а здесь пусть попробует жижиг-галныш, чепалгаш, - заметил он.
Мы с Галиной спросили Ахмата, какую цель ставит перед собой чеченская сторона, встречаясь с Лебедем.
Он ответил, что самая главная цель - это остановить войну. Кадыров напомнил, что каждый день войны уносит жизни сотен мирных жителей, а также огромного количества военнослужащих. Так не может бесконечно продолжаться. Это не нужно ни России, ни Ичкерии.
По словам Кадырова, абсолютно никаких разговоров о статусе Ичкерии Масхадов и Лебедь не вели, заранее договорившись, что не будут эту тему обсуждать, так как оба не имеют полномочий решать такую проблему.
- Мы договорились, что с сегодняшнего дня будем добиваться прекращения военных действий, разблокирования Грозного, а для принятия решения по этим вопросам Лебедь после встречи с президентом Борисом Ельциным снова приедет в Ичкерию, - подчеркнул Кадыров.
Он говорил, что настоятельно попросил Александра Лебедя решить вопрос захоронения тел погибших военнослужащих и мирных граждан. По словам Кадырова, на улицах Грозного не было тел боевиков, так как их сразу же подбирали и передавали родственникам для захоронения, а если вывоз с места боестолкновения был невозможен, предавали земле во дворах жилых домов.
- Мертвые не могут быть военными, боевиками, военнослужащими. Они уже предстали перед Богом, независимо от того, кем являлись и что творили. Судить о мертвых не нам. Всем им судья Всевышний. Поэтому ничего более кощунственного, чем оставлять на улицах при сорокаградусной жаре разлагающиеся тела, нет, - сокрушался Кадыров.
В это время подошли Лебедь и Масхадов. Александр Иванович, услышав слова Кадырова, остановился и сказал, что уже утром будет в Москве и отдаст приказ согласиться на прекращение огня и сбор трупов. Уточнив при этом, что не все приказы, отданные в Москве, сразу выполняются на местах.
Несмотря на позднюю ночь, Лебедь, Кадыров, его сын Рамзан, Хачилаев и сопровождавшие их лица выехали из Новых Атагов и направились в Шали. Они выбрали для возвращения совершенно новый маршрут. Мы с Галиной Ковальской вместе с Лорсановым в его «Ниве» проехали в их колонне до поворота на Шали. Машины остановили в ста метрах от поста. В этот момент с поста раздалась пулеметная очередь. Ризван выскочил из машины и начал кричать: «Не стреляйте, с нами Лебедь». На посту все знали Ризвана в лицо и по голосу. Узнав его голос, они стали кричать в ответ: «Что за Лебедь?»
Услышав ответ, минут десять молчали, видимо, связывались по рации с командованием. Затем дали команду подъехать. Мы вернулись в Новые Атаги. Там под навесом дома Ризвана при свете керосиновой лампы сидел и пил чай Масхадов.
Общеизвестно, что Масхадов отличался разговорчивостью. Мог часами говорить одно и то же. Но таким многословным я его не видел ни до, ни после той ночи. Нам все уже давно надоело, хотелось спать, а он снова и снова рассказывал, что теперь война закончится, с Россией установят мирные отношения, и Ичкерия получит признание мирового сообщества.
Я спросил, говорил ли он на эту тему с Лебедем?
- Мы заранее договорились, что не заикнемся об этом. Это было главное условие встречи. Но это вопросы следующих переговоров, - ответил Масхадов.
Галина спросила, как он и Яндарбиев собираются решить проблему десятков тысяч вооруженных молодых людей, привыкших только воевать.
Он был уверен, что все эти вопросы удастся безболезненно и быстро решить. Масхадов думал, что стоит отдать приказ, и все боевики тут же сложат оружие и станут выращивать хлеб, строить, учиться.
Масхадов также полагал, что Басаев, Гелаев и другие будут ему безоговорочно подчиняться.
Галина спросила о Хаттабе и ваххабизме. Темой ваххабизма в своем журнале она занималась несколько лет.
Масхадов полагал, что Хаттаб и его приближенные покинут Ичкерию сразу же после окончания войны и поедут в другие страны, где продолжаются военные конфликты. Той ночью он чувствовал себя самым всесильным военачальником на свете, поэтому, когда Галина попросила уточнить, как он поступит, если Хаттаб сам не уедет, ответил, что одного его слова будет достаточно для выдворения из Ичкерии Хаттаба и других иностранцев.
В то же время, он не захотел, чтобы мы озвучили эти его слова, сославшись на продолжающиеся военные действия.
Некоторое время спустя Александр Лебедь повторно прибыл в Чечню. Эта поездка, как небо от земли, отличалась от предыдущей. Если первый раз он приехал практически один, не считая нескольких человек из числа личной охраны, не привез с собой ни одного журналиста, и о его визите никто, кроме меня и Ковальской, не писал, то теперь его окружала армия корреспондентов.
С Лебедем также приехали Президент Республики Ингушетия Руслан Аушев, бизнесмен Михаил Гуцериев. Лебедь из Москвы добрался до Ханкалы, оттуда вертолетом - в расположение мотострелковой бригады, дислоцированной между Шали и Новыми Атагами. Остальную часть пути протяженностью шесть-семь километров Лебедь проехал на броне БТРа.
Лебедь побеседовал с Асланом Масхадовым в доме Ризвана Лорсанова. Двор дома был переполнен прессой, военнослужащими, охраной Масхадова, местными жителями. В окружении Масхадова журналистам сказали, что президента Ичкерии Зелимхана Яндарбиева здесь нет. Он примет Лебедя в другом доме, так как секретарь Совета безопасности Российской Федерации (а именно этот пост занимал тогда Лебедь) по рангу ниже президента Ичкерии, и поэтому должен поехать к нему.
Перед прессой по поручению Лебедя и Масхадова выступили Удугов и Харламов, которые заявили, что встреча носила конструктивный характер и обговорены первоочередные шаги, направленные на прекращение войны и установление мира. Затем все направились в один из домов, расположенных на этой же улице в километре от дома Лорсанова.
На всем протяжении пути по обе стороны дороги стояли вооруженные боевики из окружения Яндарбиева.
Яндарбиев принял Лебедя на втором этаже частного жилого дома. Тем временем появились разговоры, что с группой боевиков из Грозного прибыл Руслан Гелаев. Было видно, что окружение Масхадова и ичкерийские министры недовольны его появлением, несмотря на то, что в Грозном шли бои. Другие говорили, что он получил ранение и поэтому вынужден был оставить позиции в столице Ичкерии. Охранники Яндарбиева утверждали, что это царапина, а не ранение. Его никто не вызывал, никто не давал команду оставить порученный ему сектор, говорили они. Уже покидая место переговоров, мы увидели Гелаева. Он рассказывал боевикам подробности какого-то боя. Рука от запястья до локтя была забинтована, но следы крови отсутствовали.
Когда переговоры завершились, Лебедь поужинал с Яндарбиевым. Как и в первый раз, были поданы блюда чеченской национальной кухни. Вино и иные спиртные напитки на столе отсутствовали. Яндарбиев был одет в характерную одежду чеченца - свободные брюки и длинная до колен рубашка, подпоясанная украшенным серебром поясом. На голове, как и во время визита к Борису Ельцину в 1996 году, высокая каракулевая папаха, в руках четки.
Спускаясь со второго этажа, Лебедь остановился перед ичкерийскими министрами и Удуговым.
- Война завершена. На ней мы поставили точку. Я могу отвечать за подразделения Министерства обороны России и других структур, за исключением войск МВД. Куликов категорически против прекращения военных действий. Я вас прошу не поддаваться на провокации, если они будут со стороны внутренних войск и знать, что наша позиция твердая, и направлена на окончание войны, - заявил Лебедь. И добавил, печатая, как на плацу перед строем, каждое слово: - Борис Ельцин тяжело болен. Его дни сочтены. Президентом России должен стать я. И в этом вы должны мне помочь, прекратив полностью военные действия.
На улице Лебедь сел в БТР. Я, Аушев и Гуцериев разместились на броне, и колонна поехала в сторону полка. На всем протяжении длинной улицы имени шейха Али Митаева, по которой следовала колонна, местные жители приветствовали Александра Лебедя и сопровождавших его лиц.
На улице было совсем темно. Между Шали и Новыми Атагами повернули в сторону бывшей птицефабрики «Кавказ», где дислоцировался мотострелковый полк. На вертолетной площадке все сели в один вертолет и полетели на Ханкалу. Маршрут пролегал над Белгатоем, южной окраиной Аргуна и Бердыкелем. Там вертолет встречал глава Чеченской Республики Докку Завгаев.
Все поздоровались с ним. Лебедь не стал вдаваться в подробности своих переговоров с лидерами Ичкерии. Завгаев, в соответствие с нормами чеченского этикета, предложил Аушеву и Гуцериеву зайти к нему и выпить по чашке чаю. Аушев ответил, что спешит. После этого мы простились с Лебедем, сели в поджидавший Аушева вертолет и полетели в Слепцовск.
Летели над Грозным. Внизу, естественно, никаких огней освещения не было. Полыхали десятки пожаров. Горели нефтяные скважины. Видны были трассирующие очереди из стрелкового оружия. Заполнившие город боевики не могли знать, что над ними пролетает вертолет Президента Ингушетии. Он для них являлся воздушной целью.
Гуцериев всю дорогу хохотал, вспоминая, как Завгаев пригласил Аушева в гости.
- Сам прячется на Ханкале, а тебя приглашает. Он что, в палатке собирался нам накрыть стол? - говорил Гуцериев.
Я заметил, что не считаю уместным шутить по этому поводу. Однако Гуцериев продолжал вести подобные разговоры. Тогда я сказал, что Гуцериев ни при каких обстоятельствах не стал бы нелестно отзываться в адрес Завгаева, когда тот являлся первым секретарем обкома КПСС.
Мне была неприятна эта сценка. Пассажиры вертолета просто прокатились в Чечню, получили повод для заявлений, интервью и записей в личных делах о том, что сопровождали Лебедя в охваченный пожаром войны регион. Я уважал Докку Завгаева как опытного политика, грамотного организатора и мудрого человека. И четко осознавал, что второй раз за пять лет его предали те, кому он служил верой и правдой. Первый раз, когда Дудаев и его сторонники захватывали власть, и теперь, когда он, поверив в серьезность намерений федерального центра, согласился возглавить республику. Но он, как и в первый раз, не стал держаться за власть ценой крови собственного народа. Это были трагические дни в его жизни.
Завгаев, человек, который десятилетиями фактически являлся самым авторитетным, влиятельным политиком в республике, теперь вынужден был находиться на Ханкале. Хотя четко осознавал, что спектакль уже начался и будет доигран до конца, независимо от того, сколько для этого придется еще пролить крови российских солдат, чеченских женщин, стариков, детей, да и боевиков, обманутых лозунгами о строительстве независимого государства.
После полуночи приземлились в аэропорту Слепцовска. На летном поле находились машины охранников Аушева и Гуцериева. Президент Ингушетии и депутат Госдумы уехали в Назрань, а я, подождав до утра, вылетел в Москву за новым спутниковым телефоном.
Продолжение следует...
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Литературно- художественный журнал "Вайнах",
№ 8 август 2009 год
Все права защищены. При перепечатке ссылка на сетевую версию журнала "Вайнах" обязательна.