"Вы социально опасны", -сказал врач-психиатр,
...крепко связав мне руки за спиной
ВЕРА ЛАВРЕШИНА
Без активного вмешательства психиатрии последний, майский поход на Триумфалку в рамках "Стратегии-31" всё же не обошёлся. На моей памяти это уже шестой по счёту вызов полицией перевозки (персонально для меня) в дурку, причём дважды привозили-таки меня в больницу (имени Ганнушкина) со связанными руками. Врачебную комиссию я тоже проходила дважды в этом году - на предмет моей вменяемости, и, как ни странно, всё ещё гуляю на воле, без смирительной рубашки. Была признана "дважды психически здоровой". Хоть справку у них бери, что я не двинутая...Но - я им никогда не представляюсь, ни полицаям, ни айболитам, никаких документов не подписываю, поэтому "дурацкую" справку взять не могу. Да и не хочу.
В сводках задержаний на Триумфальной скупо сообщалось, что было задержано более 130 человек и что до утра в полицай-участках были оставлены трое в Пресненском ОВД, среди них - Олег Прудников, Серж Константинов и непредставившаяся женщина, а в Таганском - две не назвавшие себя девушки. Всем задержанным готовилась в суде статья 19.3 - неповиновение сотрудникам полиции. За что - почему-то не сообщалось.
Не названные в мониторинге задержаний дамы - это я, Надежда Низовкина и Татьяна Стецура. Иногда кажется, что дружественные сетевые сайты стараются спасти нас как бы от нас самих, не сообщая ни наших имён, ни некоторых нюансов нашего задержания - например, объвления сухой голодовки, разбитых в полицай-классе стендов, а также вызова нам психиатрического спецназа. Возможно, это мелочи, не заслуживающие особого упоминания. Но я всё же о них упомяну - постфактум - чуть подробнее.
Начну по порядку. Автозак, в который меня доставили спустя минут 10 моего пребывания на Триумфальной, весь состоял из "буйных". В наилучшем значении этого слова. Произволу сопротивлялись дружно все, без исключения. Из знакомых мне лиц я увидела сквозь решётку двери Олега Прудникова, потом притащили Диму Смирнова и Руслана Исламова. Я осталась сидеть на ступеньках при входе в автобус, вцепившись в поручни так, что полицаям не удалось оторвать меня от них и затолкать в клетку. Это мешало втаскивать новых людей в автозак, к моей нескрываемой радости. Надир Фаттяхетдинов так и ушёл, пользуясь суматохой вокруг блокировки двери (хотели его, только-только освободившегося после 15 суток пребывания на Симферопольском, 2-Г, задержать опять!) Когда нас привезли ко входу в Пресненское ОВД, все сидящие в автобусной клетке, кажется, двенадцать человек, отказались называть себя и выходить по одному, как приказывали. "Или всех сразу выведете, или никто не выйдет!" - сказали они.
Полицейские всполошились, стали снимать факт массового сопротивления на камеру, пугать сроками. Я по-прежнему сидела на ступеньках автобуса, прямо перед ними, держась за поручни, отказалась выходить, объясняя это моей тактикой бойкота нелегитимной власти. Всё это они для устрашения писали на плёнку и обещали засадить меня надолго за "мой экстремизм". В конце концов вчетвером отнесли меня в комнату для допросов, в которой я потом и провела ночь. Остальных постепенно препроводили в актовый зал. Большинство оставили на ночь.
Ко мне с оформлением протоколов в тот вечер особо не лезли, так как в допросной комнате я легла на узенькие нары, рассчитанные ровно на полчеловека (чтобы на них невозможно было заснуть) и на вопросы входивших полицаев вообще не реагировала. Объявила в знак протеста сухую голодовку. Они оставили меня в покое до утра, потом попытались разок допросить утром - безрезультатно, и, отчаявшись, вызвали мне психиатрическую перевозку. Возможно, перевозка укатила бы ни с чем, как это много раз уже происходило, но медики затеяли повторять, настырно, как попугаи, своё требование ко мне - назвать имя и адрес. Имя и адрес. Имя и адрес. Наконец терпение моё иссякло, и я предупредила их, что информационный стенд на стене - под угрозой. Если они не прекратят без конца задавать один и тот же вопрос, я разломаю их полицай-витрину.
Психологическое давление на меня продолжилось, и я исполнила обещанное. Кусок пластика от стенда, отломленный мной, полетел в стенку, а куски его - рикошетом - в майора полиции и психиатра. Меня тут же швырнули наотмашь "фэйсом об тэйбл", скрутили так, что дышать было нельзя, руки жёстко связали за спиной, и они быстро стали опухать и болеть. Этот добрый Айболит в синем халатике потом, в машине, вёзшей меня в дурдом, всё показывал мне царапину на руке. Отскочивший от стенки пластик сделал ему "бо-бо". Вот он, мой экстремизм, к чему приводит: сразу двое потерпевших! Бедненькие, едва выжили после моей атаки! "Вы социально опасны", -приговаривал при этом он. "Так отдайте меня под суд за мелкое хулиганство, - посоветовала я, - при чём тут психиатрия?" Он покачал головой и сказал: "Я просто выполняю свою работу. Защищаю государство от таких личностей, как вы". - "А когда мы придём к власти, что будете делать?" - "Тогда я буду служить вам".
Какая милая, до наивности, беспринципность! Он, я вижу, убеждён, что демократишки всякие, если победят путинских, больно не накажут их, коллаборационистов!
- Не надейтесь, что добренькое хомячьё оставит ваше служение путинским безнаказанным. Мы, кстати, не хомячьё. Властью хомячьё обладать не может. Даже стремиться к власти не может.
...Комиссия из двоих врачей состоялась быстро, по приезде в клинику, ещё днём, меня признали вменяемой и отпустили домой. На назывании имени уже не настаивали, поняв, что анонимность моя - это политическая позиция, такая особая тактика. Внимательно изучили найденный в рюкзаке плакат с призывом к бойкоту властям и активном неповиновении. "Что ж, можете идти, вы нам здесь не нужны",- сказали мне.
Часа в три дня я была уже на свободе.
Вскоре мне удалось узнать, благодаря Надиру Фаттяхетдинову, внимательно следившему за перемещением задержанных, что не назвавшие себя в Таганском отделении девушки - Таня Стецура и Надя Низовкина - были доставлены в суд, но вместо суда - просто отпущены. То, что они держали сухую голодовку в Таганском ОВД, с момента попадания в автозак не выполнили ни одного приказа полицаев, не представлялись и проявляли резкое неповиновение, что им пришлось разбить два стенда в "ленинской комнате", дабы убедить полицию содержать их в подобающем для нарушителей месте - в клетке (где заканчивается изматывание нервов допросом), - ни в одной сводке новостей не упоминалось. А ведь это - это детали метода преодоления режима, борьбы с ним, причём борьбы вполне успешной: наши враги начинают слышать наши требования, понимать и выполнять их, так почему же, спрашивается, нам не рассказать об этом другим людям, которые, возможно, захотят к нам присоединиться? Чем больше нас будет, тем скорее мы опрокинем эту бесславную власть. Между тем, информация о наших "противостояниях оккупантам" бывает либо очень уж односложная, либо просто замалчивается.
Таня и Надя обратились к информационным сайтам с просьбой называть наши имена, когда становится известным факт нашего задержания. Наша демонстрационная анонимность - это символический жест, жест отказа властям в признании их легитимности, знак бойкота путинскому режиму. Мы не называем себя в полицейском участке, но ни от кого не прячемся в сети, не конспириуемся, всегда выступаем под своими именами, говорим и делаем, то, что считаем необходимым. Если информационно не поддерживать нас, когда мы в руках полиции и на сухой голодовке, - то это как раз и может развязать руки тем, кому мы могли уже здорово надоесть своим настойчивым противостоянием беззаконникам.
Присоединяюсь к просьбе Тани Стецуры и Нади Низовкиной не замалчивать впредь факты нашего задержания, а также местонахождения и все прочие детали происходящего.
ВЕРА ЛАВРЕШИНА
Без активного вмешательства психиатрии последний, майский поход на Триумфалку в рамках "Стратегии-31" всё же не обошёлся. На моей памяти это уже шестой по счёту вызов полицией перевозки (персонально для меня) в дурку, причём дважды привозили-таки меня в больницу (имени Ганнушкина) со связанными руками. Врачебную комиссию я тоже проходила дважды в этом году - на предмет моей вменяемости, и, как ни странно, всё ещё гуляю на воле, без смирительной рубашки. Была признана "дважды психически здоровой". Хоть справку у них бери, что я не двинутая...Но - я им никогда не представляюсь, ни полицаям, ни айболитам, никаких документов не подписываю, поэтому "дурацкую" справку взять не могу. Да и не хочу.
В сводках задержаний на Триумфальной скупо сообщалось, что было задержано более 130 человек и что до утра в полицай-участках были оставлены трое в Пресненском ОВД, среди них - Олег Прудников, Серж Константинов и непредставившаяся женщина, а в Таганском - две не назвавшие себя девушки. Всем задержанным готовилась в суде статья 19.3 - неповиновение сотрудникам полиции. За что - почему-то не сообщалось.
Не названные в мониторинге задержаний дамы - это я, Надежда Низовкина и Татьяна Стецура. Иногда кажется, что дружественные сетевые сайты стараются спасти нас как бы от нас самих, не сообщая ни наших имён, ни некоторых нюансов нашего задержания - например, объвления сухой голодовки, разбитых в полицай-классе стендов, а также вызова нам психиатрического спецназа. Возможно, это мелочи, не заслуживающие особого упоминания. Но я всё же о них упомяну - постфактум - чуть подробнее.
Начну по порядку. Автозак, в который меня доставили спустя минут 10 моего пребывания на Триумфальной, весь состоял из "буйных". В наилучшем значении этого слова. Произволу сопротивлялись дружно все, без исключения. Из знакомых мне лиц я увидела сквозь решётку двери Олега Прудникова, потом притащили Диму Смирнова и Руслана Исламова. Я осталась сидеть на ступеньках при входе в автобус, вцепившись в поручни так, что полицаям не удалось оторвать меня от них и затолкать в клетку. Это мешало втаскивать новых людей в автозак, к моей нескрываемой радости. Надир Фаттяхетдинов так и ушёл, пользуясь суматохой вокруг блокировки двери (хотели его, только-только освободившегося после 15 суток пребывания на Симферопольском, 2-Г, задержать опять!) Когда нас привезли ко входу в Пресненское ОВД, все сидящие в автобусной клетке, кажется, двенадцать человек, отказались называть себя и выходить по одному, как приказывали. "Или всех сразу выведете, или никто не выйдет!" - сказали они.
Полицейские всполошились, стали снимать факт массового сопротивления на камеру, пугать сроками. Я по-прежнему сидела на ступеньках автобуса, прямо перед ними, держась за поручни, отказалась выходить, объясняя это моей тактикой бойкота нелегитимной власти. Всё это они для устрашения писали на плёнку и обещали засадить меня надолго за "мой экстремизм". В конце концов вчетвером отнесли меня в комнату для допросов, в которой я потом и провела ночь. Остальных постепенно препроводили в актовый зал. Большинство оставили на ночь.
Ко мне с оформлением протоколов в тот вечер особо не лезли, так как в допросной комнате я легла на узенькие нары, рассчитанные ровно на полчеловека (чтобы на них невозможно было заснуть) и на вопросы входивших полицаев вообще не реагировала. Объявила в знак протеста сухую голодовку. Они оставили меня в покое до утра, потом попытались разок допросить утром - безрезультатно, и, отчаявшись, вызвали мне психиатрическую перевозку. Возможно, перевозка укатила бы ни с чем, как это много раз уже происходило, но медики затеяли повторять, настырно, как попугаи, своё требование ко мне - назвать имя и адрес. Имя и адрес. Имя и адрес. Наконец терпение моё иссякло, и я предупредила их, что информационный стенд на стене - под угрозой. Если они не прекратят без конца задавать один и тот же вопрос, я разломаю их полицай-витрину.
Психологическое давление на меня продолжилось, и я исполнила обещанное. Кусок пластика от стенда, отломленный мной, полетел в стенку, а куски его - рикошетом - в майора полиции и психиатра. Меня тут же швырнули наотмашь "фэйсом об тэйбл", скрутили так, что дышать было нельзя, руки жёстко связали за спиной, и они быстро стали опухать и болеть. Этот добрый Айболит в синем халатике потом, в машине, вёзшей меня в дурдом, всё показывал мне царапину на руке. Отскочивший от стенки пластик сделал ему "бо-бо". Вот он, мой экстремизм, к чему приводит: сразу двое потерпевших! Бедненькие, едва выжили после моей атаки! "Вы социально опасны", -приговаривал при этом он. "Так отдайте меня под суд за мелкое хулиганство, - посоветовала я, - при чём тут психиатрия?" Он покачал головой и сказал: "Я просто выполняю свою работу. Защищаю государство от таких личностей, как вы". - "А когда мы придём к власти, что будете делать?" - "Тогда я буду служить вам".
Какая милая, до наивности, беспринципность! Он, я вижу, убеждён, что демократишки всякие, если победят путинских, больно не накажут их, коллаборационистов!
- Не надейтесь, что добренькое хомячьё оставит ваше служение путинским безнаказанным. Мы, кстати, не хомячьё. Властью хомячьё обладать не может. Даже стремиться к власти не может.
...Комиссия из двоих врачей состоялась быстро, по приезде в клинику, ещё днём, меня признали вменяемой и отпустили домой. На назывании имени уже не настаивали, поняв, что анонимность моя - это политическая позиция, такая особая тактика. Внимательно изучили найденный в рюкзаке плакат с призывом к бойкоту властям и активном неповиновении. "Что ж, можете идти, вы нам здесь не нужны",- сказали мне.
Часа в три дня я была уже на свободе.
Вскоре мне удалось узнать, благодаря Надиру Фаттяхетдинову, внимательно следившему за перемещением задержанных, что не назвавшие себя в Таганском отделении девушки - Таня Стецура и Надя Низовкина - были доставлены в суд, но вместо суда - просто отпущены. То, что они держали сухую голодовку в Таганском ОВД, с момента попадания в автозак не выполнили ни одного приказа полицаев, не представлялись и проявляли резкое неповиновение, что им пришлось разбить два стенда в "ленинской комнате", дабы убедить полицию содержать их в подобающем для нарушителей месте - в клетке (где заканчивается изматывание нервов допросом), - ни в одной сводке новостей не упоминалось. А ведь это - это детали метода преодоления режима, борьбы с ним, причём борьбы вполне успешной: наши враги начинают слышать наши требования, понимать и выполнять их, так почему же, спрашивается, нам не рассказать об этом другим людям, которые, возможно, захотят к нам присоединиться? Чем больше нас будет, тем скорее мы опрокинем эту бесславную власть. Между тем, информация о наших "противостояниях оккупантам" бывает либо очень уж односложная, либо просто замалчивается.
Таня и Надя обратились к информационным сайтам с просьбой называть наши имена, когда становится известным факт нашего задержания. Наша демонстрационная анонимность - это символический жест, жест отказа властям в признании их легитимности, знак бойкота путинскому режиму. Мы не называем себя в полицейском участке, но ни от кого не прячемся в сети, не конспириуемся, всегда выступаем под своими именами, говорим и делаем, то, что считаем необходимым. Если информационно не поддерживать нас, когда мы в руках полиции и на сухой голодовке, - то это как раз и может развязать руки тем, кому мы могли уже здорово надоесть своим настойчивым противостоянием беззаконникам.
Присоединяюсь к просьбе Тани Стецуры и Нади Низовкиной не замалчивать впредь факты нашего задержания, а также местонахождения и все прочие детали происходящего.