(no subject)
Вспоминаю палатку с вином на троллейбусной остановке. Я шёл к ней и воды расступались. Это было так давно! Лет, наверное, пятнадцать назад. Когда весь алко-бизнес держался на вине и димедроле. О, каким это казалось свежим и оригинальным решением. Особенно после разбодяженной ханки. Это был противовес. Ты сходил со ступенек троллейбуса, словно с эшафота, - и вот поощрение! Идёшь. Подколотый, подпитый. Хороший человек. И баба, что сцеживает тебе стакан, улыбается беззубо. «Вота, сынок, вота, что надоть-то…» - пришипётывает пританцовывая от холода. Это было так давно! И многих, что ходили к палатке по расступающимся водам, тоже давно нет. Вроде пустяк, а взгрустнулось почему-то… И Санька недавно встретил, а он разжирел сильно… Спасибо хоть, что живой.
Маринки вот нет. И Солдата. И Хриплого. Хриплого, говорят, зарезали где-то под Красноярском. Толи в Мордовии… Блатной балаган какой-то! По слухам, влепили ему четыре сверху, и ехал он на строгий… И, толи этап беспредельный, толи сам какую поганку замутил, - а он мог, сами подумайте, если на общей сумел себе четвёру накрутить! Короче, пиздос. Похоронили там. Солдат тогда ещё жив был. А вот Маришка - нет. И когда он, Солдат то есть, с пузырём пришёл и про первую чеченскую стал вспоминать - я сразу почувствовал какую-то пиздятину. Потом он встал такой, говорит: «Хриплый всё», и уходит. Занавес. И вот теперь я вдыхаю холодный январский воздух, а он нет… Потому что он лежит и гниёт. И Хриплый лежит где-то, толи в Мордовии, толи под Красноярском и тоже гниёт. И Марина гниёт на Мариупольском в Таганроге. И никогда ничего не будет так, как прежде. А ведь, вроде, такая мелочь - глоток холодного январского воздуха.
Твитнуть
Click to viewМаринки вот нет. И Солдата. И Хриплого. Хриплого, говорят, зарезали где-то под Красноярском. Толи в Мордовии… Блатной балаган какой-то! По слухам, влепили ему четыре сверху, и ехал он на строгий… И, толи этап беспредельный, толи сам какую поганку замутил, - а он мог, сами подумайте, если на общей сумел себе четвёру накрутить! Короче, пиздос. Похоронили там. Солдат тогда ещё жив был. А вот Маришка - нет. И когда он, Солдат то есть, с пузырём пришёл и про первую чеченскую стал вспоминать - я сразу почувствовал какую-то пиздятину. Потом он встал такой, говорит: «Хриплый всё», и уходит. Занавес. И вот теперь я вдыхаю холодный январский воздух, а он нет… Потому что он лежит и гниёт. И Хриплый лежит где-то, толи в Мордовии, толи под Красноярском и тоже гниёт. И Марина гниёт на Мариупольском в Таганроге. И никогда ничего не будет так, как прежде. А ведь, вроде, такая мелочь - глоток холодного январского воздуха.
Твитнуть