Упыри - Балаган
В) проводить некромантические ритуальчики, создавать игровые события, конфликты, нагнетать напряжение, мелкопоместненько шутить и насмеивать ряху, быть Прохором.
В) Прохор Могила:
клан - Тзимитсу
На землях, что во власти Царя батюшки, завсегда нам жилось хорошо, вольготно. Людишек без счету в опричнину деды наши погубили, да и на наш век еще больше пришлось. По лесам Уральским да у подножий гор, деревенек тогда было не счесть. Вольготно, хорошо...
Отец мой, коего пожрал я во гневе и в жажде мести страшной, многими землями владел, а изба его была трёх этажей, много залов и комнат вмещала и из дикого камня сложена была. Сомны духов земли служили ему: домовые, лешаки, ведьмы и ведуны всевозможные, но больше всего зверья всякого. Волки, совы, птица хищная, а особенно любы медведи ему былиНаиблагостнейшим развлечением своим он травлю ворогов медведями почитал. Сильным колдуном был отец мой, в страхе народец держал, людишкам спуску не давал, да и бояр в узде держал и в черном теле.
.
Случилось так, что пришел к нему гость нежданный, коего и увидеть не чаяли, а он раз и явился. Правду говорят, незваный гость хуже татарина. Да только дал кров ему батюшка мой, крови вкусил с ним и долгие были у них беседы. Но всему приходит конец, и гость тот в путь дальний отправился, а в дар за гостеприимство и радушие оставил после себя фолиант черный, из кож людских сшитый. Был тот фолиант посвящен науке злобной, что с душами мертвых общаться учит, серечь Некромантии. Тут и время мое пришло, для великой чести. Избрал меня отец наш, из десятков братьев моих, родных, двоюродных и троюродных, все мы к его роду принадлежали. В ту же ночь, как испытания кровавые подошли к концу и обратил он меня, в свое подобие кровопийское.
Да только учить меня ему было не досуг, вручил мне батюшку книгу ту черную и повелел знать в ней всё, от корки и до корки. И хоть силы во мне прибавилось во сто крат, но перечить ему я не решался. Прилежно взялся я за изучение черной науки и во многом преуспел. Стали меня души бояться и приказы мои исполнять, мертвые вставали из могил, что людишки, что зверье дикое, все одно поднимались по моему зову. И понял я тогда, что стал и вправду достоин своего отца. Да только погряз батюшка наш в своих развлечениях и озорствах, так в одну ночь, всей семьи моей смертной не стало, разом. Затравил он матушку с батюшкой, и братишек с сестренками, скормил медведям своим любимым. Не подал я виду тогда, да утаил в душе злобу и жажду мести ироду сильномогучему.
Стал я тогда еще прилежней учить книгу черную, пока сила моя не превзошла колдовство моего отца. Скликал я ночами души к себе, обещал, запугивал, силой и лестью собрал немалое сомнище их. Приготовить множество тел мертвых решил, чтобы выйти на битву с батюшкой, да только раньше того он понял, что готовлюсь я побить его стражу, да и его заодно. Призвал к себе меня батюшка, и потребовал ответа, но не по сердцу ему ответ мой пришелся. Тогда выпустил он зверье свое на меня, чтобы затравить строптивого сына аки холопа нерадивого.
Да только готов я был к такому и призвал души мертвых, что моего приказа ожидали. Ударили духи по живым телам, вышибая дух и исторгая все соки живительные из них, а навьи могучие схватились с домовиками, да овинниками и с прочими демонами, что служили моему господину. Ударил тогда колдовством своим батюшка и затряслась земля под ногами, да только не дал я ему времени творить волшбу. Набросились на него трупы медведей, в которые я духам велел войти и анимировать их тела, своей черной волей. Стали клыки, да когти лютые его терзать, на землю валить, но не из таких был мой батюшка, головы он волкам да совам отрывал голыми руками, медведей туши через всю залу швырял, как котят своих людишки швыряют.
Подскочил я тогда к нему и вонзился в его беззащитное горло, потекла по жилам моим его кровь, почувствовал как слабеет отец мой, а я лишь сильнее становлюсь. Вот уж и сопротивления не стало и закончил я дело начатое, как и желал того пожрав отца собственного по крови.
Много ночей прошло, ушел я из тех земель, оставив дом отчий на поживу людишкам, да лихоимцам. Сибири просторы манили меня, своей дикостью и лесами густыми. Голоса зверей и птиц слышал я всюду, да крови народца многострадального голоса тоже рядом были. Спустился тогда я с гор по эту сторону и отправился в путь, покорять Сибирь матушку.
Пришел я ночью темной в скит, под холмом свое убежище нашедший. Скит большой, богатый, людишек много, ухожено все, делянки, сыромятня, кузня своя. Глаз радуется смотреть, как работают послушнички. Истинную натуру свою не стал показывать я в ту ночь, и привели меня к настоятелю, главному в их ските, уклад определяющему. Да только встал я на пороге как вкопанный, когда увидел, что за настоятель здесь обретается.
Гость незваный, странник, что книгу черную батюшке моему оставил на погибель его, да на мое возвышение. Взглянули мы в очи друг другу и понял я, видит он мой грех черный, как на челе написанным. Не стал ничего настоятель говорить о злодействе моем, гостем ему быть предложил, да собеседником ночным. Так и остался я в ските, на долгие двенадцать лет. Стал мне тот настоятель учителем, вели беседы мы многомудрые и опыты чернокнижные ставили на капищах языческих и погостах заброшенных. Зверем диким питались, да татарами, что хуже волка лютого. Осуждал он мое нетерпение и злобу, что на батюшку затаил я, учил прощению и умеренности. Да только не нужна была мне та наука, а интересовала меня только его чернокнижная мудрость - некромантия.
Новые дороги открыл мне учитель, пути в Навь, приемы хитрые, как души из тел исторгать, да в предметы заточать, как кровью своей мертвые духи к жизни возвращать на многие дни и месяцы. Рассказывал об удивительных способностях, что древние некроманты демонстрировали при дворе его великого учителя. Про народ свой рассказывал и про ошибку, что стоила им всего их наследия и нежизни большинству из них. Как генуйцы малодушные охотились на них, точно на диких зверей, и как убивали братьев его и сестер. Поклялся я тогда, что отомщу за их великий род, да только обругал меня учитель последними словами, напомнив о терпении и прощении.
Понял я тогда, что слаб стал учитель мой, немощен и умом своим повредился от горя великого. Жалко мне стало старого некроманта и в полнолуние прервал я жизнь его, пробудившись раньше и клыки свои в горло ему вонзив. Открыл глаза мой учитель, положил мне руку на голову и улыбнулся, как никогда раньше не улыбался. Понял я тогда, что наконец-то счастлив он и хоть и предал я его, но вины во мне не стало более, ибо избавил его от мук.
Отправился я тогда дальше в путь, в глубь лесов Сибирских, на земли, что губернией томской звались. Пришел во град, что на слияния двух рек стоял, на Ушайке, да на Томи реке. Грешны людишки были в Томской губернии, в скоромном меры не знали, и бают, что даже в Великий Пост себе ни в чем не отказывали! Развратили их кровососы местные, в упадке своем доходили они до края самого. Безумие среди них поселили те, кого они рабами своими почитали. Знать местная видимость порядка создавала, возглавляемая Вентры зазнавшимся, а в Избах по деревням да весям окрестным, бояре нашего рода держали при себе слугами безумцев крови Малковы древнего. Заковывали их в цепи, да думали, что власть над ними имеют, а все наоборот оказалось. От тех лихоимцев цепных зло все и происходило.
А паче того узрел я в боярах местных паразита ужасного. Не ведали владетели земель томских, что гложат их изнутри демоны, приют на осколках душ развращенных нашедших, дети великого пожирателя. Пожирали их духи нечестивые с самого сердца, с самой души потаенной, но то сокрыто было от взоров их. Предавались изменению плоти своей и чужой они с радостью, аки дети малые, что из глины человечков уродливых лепят. Возомнили себя подобными Господу в первые дни творения, за что и поплатились в скорости.
Пришли тогда в град на Томи послы заморские. Одни были ликом черны, да с саблями кривыми, в одежах бусурманских, другие уродливы сверх меры, даже для крови Носферату чудовищами казавшиеся, третьи крикуны, да плясуны разные от Брухи и Тореадоров крови были. Вели речи охульные против царя батюшки, против власти любой, да против законов и традиций, о коих я и слыхом не слыхивал. Призывали вступить в борьбу, да силой ратной всех одолеть, пожрать отцов своих, подобно повелителям Тени, которых они всем в пример ставили. Но погнали их тогда со двора правителя томского, а предводителя ихнего, бусурманина черноликого проткнули кольями, накуски изрубили и сожгли, чтоб неповадно было речи такие произносить, а слуг его рассеяли да гнали до самых лесов. Негоже так с послами чужеземными поступать, за что поклялся я месть свершить и наказать местного узурпатора, а заодно и бояр его, прихлебателей.
Втерся я тогда в доверие к боярам местным, на охоты и пиры стал к ним приезжать, распознали они во мне могучего брата своего, приняли с радостью. Много злобы и безумия повидал я тогда, много коварства черного в душах их было. А потому с радостью они мое предложение приняли, свергнуть владыку местного, растерзать его и слуг его. Выпустили они цепных лихоимцев своих, да шляхту чудовищную на улицы города, беспорядки чинить, да людишек запугивать, чтобы власть Вентры старого пошатнуть. Уничтожали друг друга слуги их, рвали на части упырей Вентры того, а те рубили шашками шляхту и взбесившихся Малковых детей, из пищалей палили по ним. Но полегли все слуги владетеля томского и заперся он тогда у себя в хоромах с птенцами своими избранными. Да только озаботился я о том, чтобы ни один из боярских прихвостней не вернулся, Навьи лютые дух из них вышибали, стала шляхта одержима душами черными и порвала лихоимцев всех, а потом из тел измененных вышли и попадали те замертво.
Тогда собрал я бояр и отправился в хоромы те. По пути обрастали бояре шипами и когтями страшными, хребты их изгибались, хитином покрывались аки жуки, да лапы паучьи отращивали. Лики их исказились от злобы, клыки огромные выпустив и гребни затылочные выпростав. Рвались дорогие меха и сукно на телах их, но не до того им было, к битве лютой готовились бояре, зная, что сильнейших своих слуг Вентра тот при себе оставит. Ворвались бояре в хоромы, двери вышибив, встретили их слуги картечью, да кольями, завязалась схватка рукопашная, только с двумя старейшими боярами мы в схватку не вступили, а прошли мимо дерущихся аки звери дикие, поднялись по лестницам и в зал, где владыка томский скрывался, вошли.
Увидел нас он, воссиял ликом своим и словно благодать во мне поселилась, так по нраву он мне пришелся, голосом властным отдал приказ он боярам сражаться друг с другом на смерть, не щадя живота своего. Сошло с меня наваждение его в этот миг, воля моя сбросила оковы прельщающие и понял я кто он есть на самом деле. Грязными манипуляциями он словно куклами боярами управлял в этот миг, а те рвали друг друга на части. Тогда бросился я к нему, схватил за горло хваткой стальной и ударил промежь ушей, а он мне в ответ ударил, да так, что искры из глаз посыпались. Тогда рванул я кафтан свой, так что порвался он и слетел с меня и на лицо ему набросил и закручивать вокруг чела его стал. Как в мешке он оказался, руками молотить начал, три раза меня задев, да так, как будто мешком с углем огрели, а то и лесиной пудовой. Но перехватил я его сзади и хребет ему поломал поднатужившись, а после вонзил в глотку его клыки свои и начал жадно жизнь из него высасывать.
Так и закончился бой тот, многие бояре полегли, все изранены были страшно, у кого рук не стало, кому ногу оторвало, кто-то серебром нашпигован был сверх всякой меры. Но вернуться никто уже в избы не мог, потому что рассвет наступал и первые лучи солнца скользили по улицам града на Томи. Тогда стал я хватать лампы со стен и разбивать вдребезги, зело занялся пожар. Сбежал я по лестнице вниз, бросил лампу на порог за собой, чтобы ни один кровопийца за мной не последовал, да только жжение светила нашего на спине тут же почувствовал. Прыгнул я тогда в колодец, а бояр оставил гореть в пламени очищающем.
На следующую ночь поднялся из колодца глубокого, посмотрел на остов обгорелый, хором владетельных, и убрался подальше от проклятого места этого. Долго по губернии путешествовал я тогда, властвуя над людишками единолично. Прозвали меня тогда Бич Верхневартовска, Пожиратель Семёновки, Разоритель Тунгусского Бора, Мясник из Молчаново, Новониколаевский убийца. Много где я побывал и нигде порядка не было, а потому мог я свои эксперименты ставить некромагические и людишками питаться вволю. Но времена пришли другие, упрочилась власть Царя батюшки, разрослись Томск с Красноярском и власть в них пришла сильная, пришлось осмотрительней быть и людишек без счета не портить. Тогда отправился я в леса глухие, на самый юг Томской Губернии, в глухой поселок - Новониколаевскъ, и в лесами под ним избу себе возвел, где туши шляхты мной поднятой забальзамировал, слуг пожрал, а сам лег в спячку многолетнюю, в ожидании лучших времен.
В) Прохор Могила:
клан - Тзимитсу
На землях, что во власти Царя батюшки, завсегда нам жилось хорошо, вольготно. Людишек без счету в опричнину деды наши погубили, да и на наш век еще больше пришлось. По лесам Уральским да у подножий гор, деревенек тогда было не счесть. Вольготно, хорошо...
Отец мой, коего пожрал я во гневе и в жажде мести страшной, многими землями владел, а изба его была трёх этажей, много залов и комнат вмещала и из дикого камня сложена была. Сомны духов земли служили ему: домовые, лешаки, ведьмы и ведуны всевозможные, но больше всего зверья всякого. Волки, совы, птица хищная, а особенно любы медведи ему былиНаиблагостнейшим развлечением своим он травлю ворогов медведями почитал. Сильным колдуном был отец мой, в страхе народец держал, людишкам спуску не давал, да и бояр в узде держал и в черном теле.
.
Случилось так, что пришел к нему гость нежданный, коего и увидеть не чаяли, а он раз и явился. Правду говорят, незваный гость хуже татарина. Да только дал кров ему батюшка мой, крови вкусил с ним и долгие были у них беседы. Но всему приходит конец, и гость тот в путь дальний отправился, а в дар за гостеприимство и радушие оставил после себя фолиант черный, из кож людских сшитый. Был тот фолиант посвящен науке злобной, что с душами мертвых общаться учит, серечь Некромантии. Тут и время мое пришло, для великой чести. Избрал меня отец наш, из десятков братьев моих, родных, двоюродных и троюродных, все мы к его роду принадлежали. В ту же ночь, как испытания кровавые подошли к концу и обратил он меня, в свое подобие кровопийское.
Да только учить меня ему было не досуг, вручил мне батюшку книгу ту черную и повелел знать в ней всё, от корки и до корки. И хоть силы во мне прибавилось во сто крат, но перечить ему я не решался. Прилежно взялся я за изучение черной науки и во многом преуспел. Стали меня души бояться и приказы мои исполнять, мертвые вставали из могил, что людишки, что зверье дикое, все одно поднимались по моему зову. И понял я тогда, что стал и вправду достоин своего отца. Да только погряз батюшка наш в своих развлечениях и озорствах, так в одну ночь, всей семьи моей смертной не стало, разом. Затравил он матушку с батюшкой, и братишек с сестренками, скормил медведям своим любимым. Не подал я виду тогда, да утаил в душе злобу и жажду мести ироду сильномогучему.
Стал я тогда еще прилежней учить книгу черную, пока сила моя не превзошла колдовство моего отца. Скликал я ночами души к себе, обещал, запугивал, силой и лестью собрал немалое сомнище их. Приготовить множество тел мертвых решил, чтобы выйти на битву с батюшкой, да только раньше того он понял, что готовлюсь я побить его стражу, да и его заодно. Призвал к себе меня батюшка, и потребовал ответа, но не по сердцу ему ответ мой пришелся. Тогда выпустил он зверье свое на меня, чтобы затравить строптивого сына аки холопа нерадивого.
Да только готов я был к такому и призвал души мертвых, что моего приказа ожидали. Ударили духи по живым телам, вышибая дух и исторгая все соки живительные из них, а навьи могучие схватились с домовиками, да овинниками и с прочими демонами, что служили моему господину. Ударил тогда колдовством своим батюшка и затряслась земля под ногами, да только не дал я ему времени творить волшбу. Набросились на него трупы медведей, в которые я духам велел войти и анимировать их тела, своей черной волей. Стали клыки, да когти лютые его терзать, на землю валить, но не из таких был мой батюшка, головы он волкам да совам отрывал голыми руками, медведей туши через всю залу швырял, как котят своих людишки швыряют.
Подскочил я тогда к нему и вонзился в его беззащитное горло, потекла по жилам моим его кровь, почувствовал как слабеет отец мой, а я лишь сильнее становлюсь. Вот уж и сопротивления не стало и закончил я дело начатое, как и желал того пожрав отца собственного по крови.
Много ночей прошло, ушел я из тех земель, оставив дом отчий на поживу людишкам, да лихоимцам. Сибири просторы манили меня, своей дикостью и лесами густыми. Голоса зверей и птиц слышал я всюду, да крови народца многострадального голоса тоже рядом были. Спустился тогда я с гор по эту сторону и отправился в путь, покорять Сибирь матушку.
Пришел я ночью темной в скит, под холмом свое убежище нашедший. Скит большой, богатый, людишек много, ухожено все, делянки, сыромятня, кузня своя. Глаз радуется смотреть, как работают послушнички. Истинную натуру свою не стал показывать я в ту ночь, и привели меня к настоятелю, главному в их ските, уклад определяющему. Да только встал я на пороге как вкопанный, когда увидел, что за настоятель здесь обретается.
Гость незваный, странник, что книгу черную батюшке моему оставил на погибель его, да на мое возвышение. Взглянули мы в очи друг другу и понял я, видит он мой грех черный, как на челе написанным. Не стал ничего настоятель говорить о злодействе моем, гостем ему быть предложил, да собеседником ночным. Так и остался я в ските, на долгие двенадцать лет. Стал мне тот настоятель учителем, вели беседы мы многомудрые и опыты чернокнижные ставили на капищах языческих и погостах заброшенных. Зверем диким питались, да татарами, что хуже волка лютого. Осуждал он мое нетерпение и злобу, что на батюшку затаил я, учил прощению и умеренности. Да только не нужна была мне та наука, а интересовала меня только его чернокнижная мудрость - некромантия.
Новые дороги открыл мне учитель, пути в Навь, приемы хитрые, как души из тел исторгать, да в предметы заточать, как кровью своей мертвые духи к жизни возвращать на многие дни и месяцы. Рассказывал об удивительных способностях, что древние некроманты демонстрировали при дворе его великого учителя. Про народ свой рассказывал и про ошибку, что стоила им всего их наследия и нежизни большинству из них. Как генуйцы малодушные охотились на них, точно на диких зверей, и как убивали братьев его и сестер. Поклялся я тогда, что отомщу за их великий род, да только обругал меня учитель последними словами, напомнив о терпении и прощении.
Понял я тогда, что слаб стал учитель мой, немощен и умом своим повредился от горя великого. Жалко мне стало старого некроманта и в полнолуние прервал я жизнь его, пробудившись раньше и клыки свои в горло ему вонзив. Открыл глаза мой учитель, положил мне руку на голову и улыбнулся, как никогда раньше не улыбался. Понял я тогда, что наконец-то счастлив он и хоть и предал я его, но вины во мне не стало более, ибо избавил его от мук.
Отправился я тогда дальше в путь, в глубь лесов Сибирских, на земли, что губернией томской звались. Пришел во град, что на слияния двух рек стоял, на Ушайке, да на Томи реке. Грешны людишки были в Томской губернии, в скоромном меры не знали, и бают, что даже в Великий Пост себе ни в чем не отказывали! Развратили их кровососы местные, в упадке своем доходили они до края самого. Безумие среди них поселили те, кого они рабами своими почитали. Знать местная видимость порядка создавала, возглавляемая Вентры зазнавшимся, а в Избах по деревням да весям окрестным, бояре нашего рода держали при себе слугами безумцев крови Малковы древнего. Заковывали их в цепи, да думали, что власть над ними имеют, а все наоборот оказалось. От тех лихоимцев цепных зло все и происходило.
А паче того узрел я в боярах местных паразита ужасного. Не ведали владетели земель томских, что гложат их изнутри демоны, приют на осколках душ развращенных нашедших, дети великого пожирателя. Пожирали их духи нечестивые с самого сердца, с самой души потаенной, но то сокрыто было от взоров их. Предавались изменению плоти своей и чужой они с радостью, аки дети малые, что из глины человечков уродливых лепят. Возомнили себя подобными Господу в первые дни творения, за что и поплатились в скорости.
Пришли тогда в град на Томи послы заморские. Одни были ликом черны, да с саблями кривыми, в одежах бусурманских, другие уродливы сверх меры, даже для крови Носферату чудовищами казавшиеся, третьи крикуны, да плясуны разные от Брухи и Тореадоров крови были. Вели речи охульные против царя батюшки, против власти любой, да против законов и традиций, о коих я и слыхом не слыхивал. Призывали вступить в борьбу, да силой ратной всех одолеть, пожрать отцов своих, подобно повелителям Тени, которых они всем в пример ставили. Но погнали их тогда со двора правителя томского, а предводителя ихнего, бусурманина черноликого проткнули кольями, накуски изрубили и сожгли, чтоб неповадно было речи такие произносить, а слуг его рассеяли да гнали до самых лесов. Негоже так с послами чужеземными поступать, за что поклялся я месть свершить и наказать местного узурпатора, а заодно и бояр его, прихлебателей.
Втерся я тогда в доверие к боярам местным, на охоты и пиры стал к ним приезжать, распознали они во мне могучего брата своего, приняли с радостью. Много злобы и безумия повидал я тогда, много коварства черного в душах их было. А потому с радостью они мое предложение приняли, свергнуть владыку местного, растерзать его и слуг его. Выпустили они цепных лихоимцев своих, да шляхту чудовищную на улицы города, беспорядки чинить, да людишек запугивать, чтобы власть Вентры старого пошатнуть. Уничтожали друг друга слуги их, рвали на части упырей Вентры того, а те рубили шашками шляхту и взбесившихся Малковых детей, из пищалей палили по ним. Но полегли все слуги владетеля томского и заперся он тогда у себя в хоромах с птенцами своими избранными. Да только озаботился я о том, чтобы ни один из боярских прихвостней не вернулся, Навьи лютые дух из них вышибали, стала шляхта одержима душами черными и порвала лихоимцев всех, а потом из тел измененных вышли и попадали те замертво.
Тогда собрал я бояр и отправился в хоромы те. По пути обрастали бояре шипами и когтями страшными, хребты их изгибались, хитином покрывались аки жуки, да лапы паучьи отращивали. Лики их исказились от злобы, клыки огромные выпустив и гребни затылочные выпростав. Рвались дорогие меха и сукно на телах их, но не до того им было, к битве лютой готовились бояре, зная, что сильнейших своих слуг Вентра тот при себе оставит. Ворвались бояре в хоромы, двери вышибив, встретили их слуги картечью, да кольями, завязалась схватка рукопашная, только с двумя старейшими боярами мы в схватку не вступили, а прошли мимо дерущихся аки звери дикие, поднялись по лестницам и в зал, где владыка томский скрывался, вошли.
Увидел нас он, воссиял ликом своим и словно благодать во мне поселилась, так по нраву он мне пришелся, голосом властным отдал приказ он боярам сражаться друг с другом на смерть, не щадя живота своего. Сошло с меня наваждение его в этот миг, воля моя сбросила оковы прельщающие и понял я кто он есть на самом деле. Грязными манипуляциями он словно куклами боярами управлял в этот миг, а те рвали друг друга на части. Тогда бросился я к нему, схватил за горло хваткой стальной и ударил промежь ушей, а он мне в ответ ударил, да так, что искры из глаз посыпались. Тогда рванул я кафтан свой, так что порвался он и слетел с меня и на лицо ему набросил и закручивать вокруг чела его стал. Как в мешке он оказался, руками молотить начал, три раза меня задев, да так, как будто мешком с углем огрели, а то и лесиной пудовой. Но перехватил я его сзади и хребет ему поломал поднатужившись, а после вонзил в глотку его клыки свои и начал жадно жизнь из него высасывать.
Так и закончился бой тот, многие бояре полегли, все изранены были страшно, у кого рук не стало, кому ногу оторвало, кто-то серебром нашпигован был сверх всякой меры. Но вернуться никто уже в избы не мог, потому что рассвет наступал и первые лучи солнца скользили по улицам града на Томи. Тогда стал я хватать лампы со стен и разбивать вдребезги, зело занялся пожар. Сбежал я по лестнице вниз, бросил лампу на порог за собой, чтобы ни один кровопийца за мной не последовал, да только жжение светила нашего на спине тут же почувствовал. Прыгнул я тогда в колодец, а бояр оставил гореть в пламени очищающем.
На следующую ночь поднялся из колодца глубокого, посмотрел на остов обгорелый, хором владетельных, и убрался подальше от проклятого места этого. Долго по губернии путешествовал я тогда, властвуя над людишками единолично. Прозвали меня тогда Бич Верхневартовска, Пожиратель Семёновки, Разоритель Тунгусского Бора, Мясник из Молчаново, Новониколаевский убийца. Много где я побывал и нигде порядка не было, а потому мог я свои эксперименты ставить некромагические и людишками питаться вволю. Но времена пришли другие, упрочилась власть Царя батюшки, разрослись Томск с Красноярском и власть в них пришла сильная, пришлось осмотрительней быть и людишек без счета не портить. Тогда отправился я в леса глухие, на самый юг Томской Губернии, в глухой поселок - Новониколаевскъ, и в лесами под ним избу себе возвел, где туши шляхты мной поднятой забальзамировал, слуг пожрал, а сам лег в спячку многолетнюю, в ожидании лучших времен.