от дяди Миши: рассказ про (пред)войну
А тут - второй рассказ. Спасибо, дядя Миша. Спасибо, Наташа. Обнимаю обоих.
Михаил Придонов
ЖАРКОЕ ЛЕТО СОРОКОВОГО
Нещадно палило раскаленное летнее солнце. Жгучие лучи его, плотно накрывали, как осколками, всю территорию поля, обжигали тела красноармейцев, лежащих повзводно, в скошенной траве среди редкого кустарника. Не было ни одного квадратного сантиметра тени и лучи солнца свободно проникали сквозь ткань гимнастерок, пилоток красноармейцев, которые лежали, почти неподвижно, маскируясь, чем только можно было, от солнца и невидимого противника, открытая местность с редким, низкорослым кустарником не могли защитить людей от палящих лучей солнца. Вокруг не было не то, что леса, даже отдельных деревьев не видать, укрыться от солнца было, почти, невозможно. Приходилось терпеть, через силу. Другого не дано. Все это делалось в целях маскировки. Воду высасывали из фляжек, если у кого осталось. Иногда приходилось делиться с изнуренным товарищем последним глотком воды.
Как только смеркалось все приходило в движение. Привозили обед и ужин вместе и, главное, бочку с водой. Можно было напиться вдосталь. Надо было привести себя в порядок, умыться, заполнить фляжки водой, это самое главное, строиться и готовиться к ночному маршу. Продвигались на запад, в сторону границы. Видно намечалось что-то серьезное. Ночью, взволнованные крестьяне, встречали колонны красноармейцев. Крестьяне, волновались, беспокоились. Не понимали, что происходит. Нас же удивляло то, что все мужчины были одинаково одеты в белые подштанники, кальсоны. Только позже выяснилось, что это молдаване, и ходят они в штанах из домотканого материала - холста. А мы- то думали.
Три дня назад, сигналист поднял их по «боевой» тревоге, беспрестанно повторяя и повторяя сигнал тревоги: та-та-та та-ти-та, значит надо шевелиться. Недаром сигналист старается во-всю. Трубит беспрестанно. К обычным учебным тревогам мы уже привыкли. Учебные тревоги играли, чуть ли не каждый день, и днем и ночью, в целях тренировки, не считаясь со временем. Нужно было научиться, при необходимости, действовать быстро, четко, автоматически. Даже наши кони, тогда все было на конной тяге, уже были приучены, как только раздается сигнал тревоги, конь уже ржет, бьет копытом, рвется к своему рабочему месту. К подводе, к двуколке. Только отвяжи его. А вот с нами было сложнее - нас все никак не могли научить шевелиться по-быстрому. Все спали на ходу. Боевая тревога, не шутки. Спать нельзя, надо шевелиться по-боевому. Собрали технику, телефонные аппараты, кабель, подготовили радиостанции. Свою радиостанцию -5АК- установленную на машине, трехоске, перегнали на станцию, установили на платформе, закрепили растяжками и… готовы к бою. Все бегом, в эшелон, который уже заждался нас на путях и, в добрый путь. Труба в поход зовет. По вагонам!
Прощай спокойное, мирное время. Три месяца, как закончилась зимняя, финская война. Казалось теперь все. Будет легкая жизнь. Из Лубен нас перегнали, также по тревоге, в Кировоград. Городок побольше, интереснее. Лагеря и учебный полигон, стрельбище рядом. Вот и гоняли нас каждое утро на полигон. Иногда маршем, спокойно, а иногда, когда начальству загорится, (это если от жены дома нагоняй получил или еще чего не дала) торопит, тренировки ради, за все тренировка отвечает- значит давай, вперед, марш-броском. Значит бегом. Бегом хорошо, но нужно быть внимательным, чтобы не размоталась обмотка. Горе солдатское. Смотри, тот, который сзади бежит, наступит на твою обмотку и … растянешься во весь рост, или, в лучшем случае, задние подадут команду: «скат спустил!». Быстренько на обочину, перематывать чертову обмотку и бегом догонять. А если грязь. Так с грязью и загипсуешь ногу. Твое место в строю уже заждалось.
Полигон на берегу реки Ингулец. Можно искупаться, поплавать, постирать гимнастерку, если удастся, можно и позагорать. Потом, шире шаг, и в столовую на обед. Самый главный сигнал - бери ложку, бери хлеб… А после обеда, святое время, мертвый час. Не хочешь мертвый - назови, тихий. Но полежать надо, обязательно. Лень только постель заправлять, Не т о старшина загоняет. Не за горой и свободное время - можно позаниматься, почитать, письмецо матери написать, мол, жив, здоров, хожу без штанов, чего и вам желаю. Вот такая была в ходу шутка, это помимо серьезных, деловых вестей, забот. Как урожай? Как детки малые? Да мало забот осталось дома у красноармейца. Все на плечах женщины, жены, матери.
Полигон весь изрыт учебными же окопами, которые постарей, даже успели зарости кустарником, а это нас очень даже устраивало - залезешь в окоп со своей рацией, маскировка готова. Один будет морзить на ключе, а второй может подремать, или почитать интересную книжку, или устав, либо наставление подзубрить. Потом поменяются местами, лишь бы командир взвода не застукал, поэтому-то и старались в окопе не курить - дымок демаскировал, выдавал. Так, спокойненько и служили, если не считать воинских эшелонов, которые, один за другим, следовали по мосту на запад. Одно забавное происшествие, однако, приключилось. Мы вышли на стрельбище пораньше, чтобы выспаться, а уже после нас, явились саперы и начали свои учения - стали подрывать мины вокруг. Увидев нас, командир обалдел от ужаса, ведь мог произойти несчастный случай и кто-то мог погибнуть. Хлопот тогда не оберешься. Саперы, оказывается с запозданием, выставили оцепление, а мы оказались незамеченными внутри кольца оцепления. Вот такая была у нас маскировка. Не найдешь. Хорошо, что хорошо кончается.
Так или иначе, погрузились в вагоны и тронулись в путь. Куда, зачем, надолго ли. Никто нам не докладывал. Долаживал, как говорил старшина. Да это и не положено. Наше дело телячье - сказали езжай, значит езжай. Ночью остановка. Бегом выгружаться, только быстро и без шума. Не курить, спички не зажигать! Подвезли кухни с горячим обедом, или ужином, называй как хочешь. Отдельно привезли кипяток - чай. И дальше пешим ходом. До рассвета. Рассвело. Кое-как позавтракали. Команда отдыхать. Часовых для охраны выставили. Утречком топать хорошо, пока прохладно, воздух свежий, чистый, звенит, как колокольчик, пахнет землей, полевыми цветами, травой зеленой, а днем солнышко показывает свой летний нрав, уже совсем не то. Палит солнце, не жалеючи нас, красноармейцев. Вот так целый день, до сумерек жарились и маскировались. Стемнеет, опять в поход. В итоге дошли до Днестра, а Днестр это граница. На противоположном берегу румыны ходят, в карты играют, попивают чего-то там. Огневые точки, у них, замаскированы ветвями, зелеными, а через пару дней вся их маскировка пожухла, пожелтела. Все стало ясно - где пулемет, а где просто стрелковая ячейка, а где ствол миномета торчит. Все оказалось шито белыми нитками. А мы окапываемся, портим сады, огороды, деревья, где надо срубаем. Орудийные дворики готовим. Пушек навезли - тьма-тьмущая. Куда только они подевались в сорок первом году. Мы тоже готовимся. Так несколько ночей окапывались. Ждали. Как стемнеет, подвозят кухни с обедом, с кипятком. Вода самый дефицитный продукт. Её нигде не достанешь, привозят бочками издалека. Говорят, идут переговоры с румынами, договорятся - хорошо, а нет, так придется воевать, освобождать Бессарабию от румынского ига. А теперь, где она эта Бессарабия. Правобережная, что ли, или как её теперь именуют. Все равно хочет независимости. Все хотят, а где она эта независимость. Только на словах. Ведь все в мире взаимозависимо. Уничтожь птичку - червей разведется, посевы пожрут. Это так, к примеру. А мы окапываемся. Мою радиостанцию загнали в силосную яму. Аромат! Не надышишься, а начальство над головой: слушай, сигнал должен быть, не прозевай, приказ о начале наступления должен вот-вот поступить. Прозеваешь - расстреляю! Слушай! Наверно переговоры в завершающей фазе - или туда, или сюда. А вонища в силосной яме, хоть противогаз надевай. Командир он, что, долго не выдерживает, выскакивает на воздух - подышать, и обратно. А сигнала нет. Все в напряжении смотрят на меня, а я что сделаю, если нет сигнала. На рассвете, вдруг, в воздухе появились наши ястребки, краснозвездные, самые лучшие в мире, и все двинулось. Команды так и не было, просто, команду «вперед», подали вторым эшелонам, что стояли позади нас. Нас же оставили прикрывать старую границу. Так, что «заграницу» мы так и не повидали. Простояли на прежнем месте, засыпали, что нарыли. Восстанавливали прежний вид. Воду же привозили в бочках, как прежде. Напиться вдоволь чаю, была большая радость.
В один вечер ребята упросили меня сходить за чаем, благо поваром был мой давний приятель. Земляк. На него и была вся надежда. Набрал я котелков, фляжек и, «вооруженный» до зубов, отправился на кухню за чаем. Достали из НЗ (неприкосновенный запас) галеты, приготовились к торжественному чаепитию. Уже ночь, темно. Прихожу я на кухню, вижу полный котел, 500 литров кипятка. Прошу повара дать мне чаю побольше. Он был занят другим делом и говорит мне: возьми из передка, ящик ездового где хранилась всевозможная кухонная утварь, кое какие продукты, по старому - облучок, пачку чая, завари, налей сколько тебе надо, и проваливай. Я, рад стараться, Нашел в темноте, в передке, пачку, с килограмм наверное будет, и раз её в котел. Чай заварился, Заполнил все емкости, что взял с собой и бегом в расположение. Прибегаю довольный, ребята рады - хорошо заваренный чай! Разлили по кружкам и… о ужас! Я в темноте и второпях не разобрал и вместо чая засыпал килограммовую пачку красного перца! Откуда я мог предполагать, что у него в передке (это ящик, на котором восседает возница и управляет лошадью. Две скорости: тпру и но-о! Одновременно, также, своего рода кладовка для хранения продуктов, соли, перца, чая, и всевозможной кухонной утвари). Так, что перепутать для меня не составляло особого труда. Тем более, что он не предупредил меня, да еще и темнота. Честно, я и не пытался разобраться, что, где, обрадовался, расхозяйничался, в чужом хозяйстве. Это я в порядке оправдания.
После того случая я долго обходил кухню за два километра. Мой друг-повар обещался меня хорошенько побить, ведь ему, бедному, пришлось еще раз сгонять за водой за несколько километров до источника воды, и еще схлопотал нагоняй от начальства, да и от ребят досталось крепко. Шутка ли, пятьсот человек остались без чая! В такую жару, без воды. Вобщем, натворил дел.
Прошла пара месяцев пока там, в Бессарабии, наши войска основались, закрепились, а нам пришла пора возвращаться домой, в Кировоград. Начальство решило сэкономить на нашем брате. Как по тревоге, так по-быстрому, поездом, а как домой, так своим ходом. Маршем. Это в августе, в жару. Неделю маршировали с раннего утра до двенадцати часов дня. Потом отдыхали и вечером с семи часов вновь, полный вперед. Устали до чертиков. Понатирали кровавые волдыри на ногах. Без медиков не обошлось. Мне-то ничего, я на машине, я не устал.
Но без любопытных приключений и тут не обошлось. Приходит ко мне начальник связи. По габаритам точно медведь. Икры у него были такого диаметра, что ни одна пара сапог, вернее голенищ, не натягивалась ему на икры, так, что в довесок к сапогам, выдавали кусок кожи, чтобы вставить клин в голенище. Приходит он и говорит мне по-украински. «Поезжай в колгосп, там кажут меда богато. Визьмешь для мене, для начайльника штаба, для политрука, може ще, кто схочет из командирив.» Поехали в колхоз, набрали там мёда. Заполнили все котелки, фляги и все во что можно было налить мёд. Вечером явился начальник связи: «мед е?» есть, докладываю. «А де вин?» Протягиваю ему котелок - это полтора литра мёда! А до этого мы, впятером, не осилили и поллитровой крышки мёда. Схватил начальник связи мёд, потребовал «лыжку» и давай хлебать мёд ложкой! Так дохлебал весь котелок! Спрашивает: «для начальника штаба е?» Говорю, что есть. « Сховай, скажи, що нема». Получилось, что спрячь мед от начальника штаба, и сохрани его для меня. Вот такой оказался «медведь», любитель мёда. Куда нам, едокам, до него. В книгу рекордов можно занести.
Через неделю наш поход закончился. В город вошли с почетом, под духовой оркестр, а сами мокрые до нитки, всю ночь лил проливной дождь. Девушки встречали цветами. Хорошо еще, что не в горшках. А мы, что? Тоже мне герои. Промаршировали и в казармы. Но, ненадолго. Это лето сорокового еще цветочки, ягодки еще будут впереди, через год они просыплются на землю фашистскими бомбами, снарядами, минами, сполохами пожарищ. Начнется настоящая война. Великая. Отечественная. С бомбежками, обстрелами и прочими фронтовыми развлечениями. Такого жаркого лета, как в сорок первом еще никто не видел. И дай бог, чтобы не увидел.
Но такого количества орудий, сколько было в сороковом году, в сорок первом году я уже не видел. Куда они подевались?
Михаил Придонов
ЖАРКОЕ ЛЕТО СОРОКОВОГО
Нещадно палило раскаленное летнее солнце. Жгучие лучи его, плотно накрывали, как осколками, всю территорию поля, обжигали тела красноармейцев, лежащих повзводно, в скошенной траве среди редкого кустарника. Не было ни одного квадратного сантиметра тени и лучи солнца свободно проникали сквозь ткань гимнастерок, пилоток красноармейцев, которые лежали, почти неподвижно, маскируясь, чем только можно было, от солнца и невидимого противника, открытая местность с редким, низкорослым кустарником не могли защитить людей от палящих лучей солнца. Вокруг не было не то, что леса, даже отдельных деревьев не видать, укрыться от солнца было, почти, невозможно. Приходилось терпеть, через силу. Другого не дано. Все это делалось в целях маскировки. Воду высасывали из фляжек, если у кого осталось. Иногда приходилось делиться с изнуренным товарищем последним глотком воды.
Как только смеркалось все приходило в движение. Привозили обед и ужин вместе и, главное, бочку с водой. Можно было напиться вдосталь. Надо было привести себя в порядок, умыться, заполнить фляжки водой, это самое главное, строиться и готовиться к ночному маршу. Продвигались на запад, в сторону границы. Видно намечалось что-то серьезное. Ночью, взволнованные крестьяне, встречали колонны красноармейцев. Крестьяне, волновались, беспокоились. Не понимали, что происходит. Нас же удивляло то, что все мужчины были одинаково одеты в белые подштанники, кальсоны. Только позже выяснилось, что это молдаване, и ходят они в штанах из домотканого материала - холста. А мы- то думали.
Три дня назад, сигналист поднял их по «боевой» тревоге, беспрестанно повторяя и повторяя сигнал тревоги: та-та-та та-ти-та, значит надо шевелиться. Недаром сигналист старается во-всю. Трубит беспрестанно. К обычным учебным тревогам мы уже привыкли. Учебные тревоги играли, чуть ли не каждый день, и днем и ночью, в целях тренировки, не считаясь со временем. Нужно было научиться, при необходимости, действовать быстро, четко, автоматически. Даже наши кони, тогда все было на конной тяге, уже были приучены, как только раздается сигнал тревоги, конь уже ржет, бьет копытом, рвется к своему рабочему месту. К подводе, к двуколке. Только отвяжи его. А вот с нами было сложнее - нас все никак не могли научить шевелиться по-быстрому. Все спали на ходу. Боевая тревога, не шутки. Спать нельзя, надо шевелиться по-боевому. Собрали технику, телефонные аппараты, кабель, подготовили радиостанции. Свою радиостанцию -5АК- установленную на машине, трехоске, перегнали на станцию, установили на платформе, закрепили растяжками и… готовы к бою. Все бегом, в эшелон, который уже заждался нас на путях и, в добрый путь. Труба в поход зовет. По вагонам!
Прощай спокойное, мирное время. Три месяца, как закончилась зимняя, финская война. Казалось теперь все. Будет легкая жизнь. Из Лубен нас перегнали, также по тревоге, в Кировоград. Городок побольше, интереснее. Лагеря и учебный полигон, стрельбище рядом. Вот и гоняли нас каждое утро на полигон. Иногда маршем, спокойно, а иногда, когда начальству загорится, (это если от жены дома нагоняй получил или еще чего не дала) торопит, тренировки ради, за все тренировка отвечает- значит давай, вперед, марш-броском. Значит бегом. Бегом хорошо, но нужно быть внимательным, чтобы не размоталась обмотка. Горе солдатское. Смотри, тот, который сзади бежит, наступит на твою обмотку и … растянешься во весь рост, или, в лучшем случае, задние подадут команду: «скат спустил!». Быстренько на обочину, перематывать чертову обмотку и бегом догонять. А если грязь. Так с грязью и загипсуешь ногу. Твое место в строю уже заждалось.
Полигон на берегу реки Ингулец. Можно искупаться, поплавать, постирать гимнастерку, если удастся, можно и позагорать. Потом, шире шаг, и в столовую на обед. Самый главный сигнал - бери ложку, бери хлеб… А после обеда, святое время, мертвый час. Не хочешь мертвый - назови, тихий. Но полежать надо, обязательно. Лень только постель заправлять, Не т о старшина загоняет. Не за горой и свободное время - можно позаниматься, почитать, письмецо матери написать, мол, жив, здоров, хожу без штанов, чего и вам желаю. Вот такая была в ходу шутка, это помимо серьезных, деловых вестей, забот. Как урожай? Как детки малые? Да мало забот осталось дома у красноармейца. Все на плечах женщины, жены, матери.
Полигон весь изрыт учебными же окопами, которые постарей, даже успели зарости кустарником, а это нас очень даже устраивало - залезешь в окоп со своей рацией, маскировка готова. Один будет морзить на ключе, а второй может подремать, или почитать интересную книжку, или устав, либо наставление подзубрить. Потом поменяются местами, лишь бы командир взвода не застукал, поэтому-то и старались в окопе не курить - дымок демаскировал, выдавал. Так, спокойненько и служили, если не считать воинских эшелонов, которые, один за другим, следовали по мосту на запад. Одно забавное происшествие, однако, приключилось. Мы вышли на стрельбище пораньше, чтобы выспаться, а уже после нас, явились саперы и начали свои учения - стали подрывать мины вокруг. Увидев нас, командир обалдел от ужаса, ведь мог произойти несчастный случай и кто-то мог погибнуть. Хлопот тогда не оберешься. Саперы, оказывается с запозданием, выставили оцепление, а мы оказались незамеченными внутри кольца оцепления. Вот такая была у нас маскировка. Не найдешь. Хорошо, что хорошо кончается.
Так или иначе, погрузились в вагоны и тронулись в путь. Куда, зачем, надолго ли. Никто нам не докладывал. Долаживал, как говорил старшина. Да это и не положено. Наше дело телячье - сказали езжай, значит езжай. Ночью остановка. Бегом выгружаться, только быстро и без шума. Не курить, спички не зажигать! Подвезли кухни с горячим обедом, или ужином, называй как хочешь. Отдельно привезли кипяток - чай. И дальше пешим ходом. До рассвета. Рассвело. Кое-как позавтракали. Команда отдыхать. Часовых для охраны выставили. Утречком топать хорошо, пока прохладно, воздух свежий, чистый, звенит, как колокольчик, пахнет землей, полевыми цветами, травой зеленой, а днем солнышко показывает свой летний нрав, уже совсем не то. Палит солнце, не жалеючи нас, красноармейцев. Вот так целый день, до сумерек жарились и маскировались. Стемнеет, опять в поход. В итоге дошли до Днестра, а Днестр это граница. На противоположном берегу румыны ходят, в карты играют, попивают чего-то там. Огневые точки, у них, замаскированы ветвями, зелеными, а через пару дней вся их маскировка пожухла, пожелтела. Все стало ясно - где пулемет, а где просто стрелковая ячейка, а где ствол миномета торчит. Все оказалось шито белыми нитками. А мы окапываемся, портим сады, огороды, деревья, где надо срубаем. Орудийные дворики готовим. Пушек навезли - тьма-тьмущая. Куда только они подевались в сорок первом году. Мы тоже готовимся. Так несколько ночей окапывались. Ждали. Как стемнеет, подвозят кухни с обедом, с кипятком. Вода самый дефицитный продукт. Её нигде не достанешь, привозят бочками издалека. Говорят, идут переговоры с румынами, договорятся - хорошо, а нет, так придется воевать, освобождать Бессарабию от румынского ига. А теперь, где она эта Бессарабия. Правобережная, что ли, или как её теперь именуют. Все равно хочет независимости. Все хотят, а где она эта независимость. Только на словах. Ведь все в мире взаимозависимо. Уничтожь птичку - червей разведется, посевы пожрут. Это так, к примеру. А мы окапываемся. Мою радиостанцию загнали в силосную яму. Аромат! Не надышишься, а начальство над головой: слушай, сигнал должен быть, не прозевай, приказ о начале наступления должен вот-вот поступить. Прозеваешь - расстреляю! Слушай! Наверно переговоры в завершающей фазе - или туда, или сюда. А вонища в силосной яме, хоть противогаз надевай. Командир он, что, долго не выдерживает, выскакивает на воздух - подышать, и обратно. А сигнала нет. Все в напряжении смотрят на меня, а я что сделаю, если нет сигнала. На рассвете, вдруг, в воздухе появились наши ястребки, краснозвездные, самые лучшие в мире, и все двинулось. Команды так и не было, просто, команду «вперед», подали вторым эшелонам, что стояли позади нас. Нас же оставили прикрывать старую границу. Так, что «заграницу» мы так и не повидали. Простояли на прежнем месте, засыпали, что нарыли. Восстанавливали прежний вид. Воду же привозили в бочках, как прежде. Напиться вдоволь чаю, была большая радость.
В один вечер ребята упросили меня сходить за чаем, благо поваром был мой давний приятель. Земляк. На него и была вся надежда. Набрал я котелков, фляжек и, «вооруженный» до зубов, отправился на кухню за чаем. Достали из НЗ (неприкосновенный запас) галеты, приготовились к торжественному чаепитию. Уже ночь, темно. Прихожу я на кухню, вижу полный котел, 500 литров кипятка. Прошу повара дать мне чаю побольше. Он был занят другим делом и говорит мне: возьми из передка, ящик ездового где хранилась всевозможная кухонная утварь, кое какие продукты, по старому - облучок, пачку чая, завари, налей сколько тебе надо, и проваливай. Я, рад стараться, Нашел в темноте, в передке, пачку, с килограмм наверное будет, и раз её в котел. Чай заварился, Заполнил все емкости, что взял с собой и бегом в расположение. Прибегаю довольный, ребята рады - хорошо заваренный чай! Разлили по кружкам и… о ужас! Я в темноте и второпях не разобрал и вместо чая засыпал килограммовую пачку красного перца! Откуда я мог предполагать, что у него в передке (это ящик, на котором восседает возница и управляет лошадью. Две скорости: тпру и но-о! Одновременно, также, своего рода кладовка для хранения продуктов, соли, перца, чая, и всевозможной кухонной утвари). Так, что перепутать для меня не составляло особого труда. Тем более, что он не предупредил меня, да еще и темнота. Честно, я и не пытался разобраться, что, где, обрадовался, расхозяйничался, в чужом хозяйстве. Это я в порядке оправдания.
После того случая я долго обходил кухню за два километра. Мой друг-повар обещался меня хорошенько побить, ведь ему, бедному, пришлось еще раз сгонять за водой за несколько километров до источника воды, и еще схлопотал нагоняй от начальства, да и от ребят досталось крепко. Шутка ли, пятьсот человек остались без чая! В такую жару, без воды. Вобщем, натворил дел.
Прошла пара месяцев пока там, в Бессарабии, наши войска основались, закрепились, а нам пришла пора возвращаться домой, в Кировоград. Начальство решило сэкономить на нашем брате. Как по тревоге, так по-быстрому, поездом, а как домой, так своим ходом. Маршем. Это в августе, в жару. Неделю маршировали с раннего утра до двенадцати часов дня. Потом отдыхали и вечером с семи часов вновь, полный вперед. Устали до чертиков. Понатирали кровавые волдыри на ногах. Без медиков не обошлось. Мне-то ничего, я на машине, я не устал.
Но без любопытных приключений и тут не обошлось. Приходит ко мне начальник связи. По габаритам точно медведь. Икры у него были такого диаметра, что ни одна пара сапог, вернее голенищ, не натягивалась ему на икры, так, что в довесок к сапогам, выдавали кусок кожи, чтобы вставить клин в голенище. Приходит он и говорит мне по-украински. «Поезжай в колгосп, там кажут меда богато. Визьмешь для мене, для начайльника штаба, для политрука, може ще, кто схочет из командирив.» Поехали в колхоз, набрали там мёда. Заполнили все котелки, фляги и все во что можно было налить мёд. Вечером явился начальник связи: «мед е?» есть, докладываю. «А де вин?» Протягиваю ему котелок - это полтора литра мёда! А до этого мы, впятером, не осилили и поллитровой крышки мёда. Схватил начальник связи мёд, потребовал «лыжку» и давай хлебать мёд ложкой! Так дохлебал весь котелок! Спрашивает: «для начальника штаба е?» Говорю, что есть. « Сховай, скажи, що нема». Получилось, что спрячь мед от начальника штаба, и сохрани его для меня. Вот такой оказался «медведь», любитель мёда. Куда нам, едокам, до него. В книгу рекордов можно занести.
Через неделю наш поход закончился. В город вошли с почетом, под духовой оркестр, а сами мокрые до нитки, всю ночь лил проливной дождь. Девушки встречали цветами. Хорошо еще, что не в горшках. А мы, что? Тоже мне герои. Промаршировали и в казармы. Но, ненадолго. Это лето сорокового еще цветочки, ягодки еще будут впереди, через год они просыплются на землю фашистскими бомбами, снарядами, минами, сполохами пожарищ. Начнется настоящая война. Великая. Отечественная. С бомбежками, обстрелами и прочими фронтовыми развлечениями. Такого жаркого лета, как в сорок первом еще никто не видел. И дай бог, чтобы не увидел.
Но такого количества орудий, сколько было в сороковом году, в сорок первом году я уже не видел. Куда они подевались?