Высадка, которой не было (II)
Семейное бомбоубежище по проекту Андерсона
Тем не менее, идея продолжала обитать в умах многих британцев. Выигрыш от нее получала куча людей. Двенадцатого июля 1940 года личный секретарь Черчилля Джок Кольвилль услышал, как шеф в разговоре с генералами Пейджетом и Окинлеком упомянул «могучее пугало вторжения». Черчилль сомневался в том, что угроза высадки имеет реальный характер, но намеренно создавал обратное впечатление, рассуждая о долгих и тревожных дежурствах на море, тем самым «укрепляя в каждом мужчине и каждой женщине высочайший уровень готовности». Он говорил, что пугало это может послужить весьма нужной цели. Гитлер, видимо, считал так же. Британский фашист, американский ирландец и германский пропагандист Вильям Джойс («лорд Хо-Хо») 6 августа 1940 года, когда германские генштабисты уже практически задушили весь десантный проект, в радиопередаче на Британию говорил так:
Лорд Хо-Хо
Я не собираюсь извиняться перед вами за то, что снова сообщаю о скорой и неизбежной высадке, но вот что я действительно хочу донести до вашего сознания: вы, конечно, можете лихорадочно принимать все мыслимые меры предосторожности, но что бы вы вместе с вашим правительством ни делали, это уже не имеет ни малейшего значения. Пусть вас не вводит в заблуждение это затишье перед бурей, поскольку, хотя шансы на мир все еще остаются [выделение мое - П.Х.], Гитлер в курсе экономической и политической неразберихи в Англии и только ждет верного момента. Как только этот момент наступит, он нанесет удар, и удар могучий.
Любой, кто сколько-нибудь искушен в искусстве пропаганды, увидит, что суть всей передачи сводится к намеку на «мирный шанс» и что целью остальных слов является попытка запугать, разложить аудиторию и укрепить в ней стремление прекратить всю эту войну вместе с ее ужасами.
Правда заключается в том, что все это время планы нападения через Ла-Манш оставались чисто эскизными и что никакие крупные силы, потребные для проведения столь грандиозной и рискованной операции, так и не были собраны и подготовлены. На следующий день после выступления Джойса генерал Франц Гальдер на совещании в Фонтенбло с коллегами из флота кричал, что он категорически отвергает планы германского флота по высадке узким фронтом.
- Я считаю их предложение настоящим самоубийством, - разорялся он. - Мне проще отправить свои войска не на высадку, а прямо в колбасный цех.
Но видимость следовало соблюдать. Почти одновременно в Берлине генерал Вильгельм Кейтель выпустил «Директиву о проведении фиктивных мероприятий, направленных на создание видимости наличия постоянной угрозы высадки в Соединенном Королевстве». В ней говорилось о том, что независимо от реальности германской высадки в Англии, требуется поддерживать атмосферу страха. «Сотрудники Верховного командования ниже определенного ранга, которые будут заниматься подготовкой, не должны знать о том, что их задача состоит в том, чтобы ввести противника в заблуждение» [выделение мое - П.Х.]. Все это явно имело целью принудить Британию сесть за стол переговоров.
Чтобы воспользоваться временной слабостью британской армии после Дюнкерка, Гитлеру надо было проводить настоящую высадку в самые кратчайшие сроки. Каждая неделя в отсутствие высадки позволяла перевооружить обученные британские войска, которые вернулись из-под Дюнкерка, потеряв боевое снаряжение. Также эти силы могли теперь удерживать более удачную оборонительную позицию, чем та, что досталась им в мае 1940 года. Из тщательного изучения ежедневной хроники лета 1940 года Норт делает вывод, что с помощью тактики, сочетающей угрозы, экономический ущерб и устрашающие бомбежки населения, Гитлер рассчитывал принудить Британию просить мира. [На самом деле, все лето 1940 года Гитлер прямо запрещал Люфтваффе бомбить гражданские объекты, пока г‑н Черчилль своей террористической бомбардировкой Берлина не вынудил его принять ответные меры. - V.S.] Подобно многим немцам Гитлер помнил жестокие последствия британской экономической блокады, установленной вокруг Германии в ходе Великой войны. Его интересовала возможность аналогичным образом поступить и с Британией, которая тогда вовсе не находилась на самообеспечении. Данная политика будет развиваться и расширяться, пока не превратится в Битву за Атлантику, великую схватку с подлодками противника - и в единственный аспект войны, который искренне беспокоил Черчилля.
Подобно большинству современных ему политиков Гитлер считал, что бомбардировки гражданских целей будут иметь катастрофический деморализующий эффект и могут подтолкнуть противника к мирной сделке. Он рассчитывал при помощи бомбардировок добиться массового запугивания или просто морального истощения населения. Он имел свой резон. Бомбардировки гонят у людей сон. Однажды в сентябре 1940 года британское правительство даже в растерянности предложило раздать миллион берушей, чтобы как-то справиться с вездесущей проблемой нарушенного сна.
Попытка превратить жизнь британцев в ад, чтобы они предпочли прекратить дальнейшее сопротивление, вовсе не была такой уж вздорной по замыслу, какой она кажется нам сегодня. Подобная тактика в некоторой форме сработала в ходе Гражданской войны в Испании. Она также применялась в начале 1940 года, чтобы запугать Голландию и принудить ее к капитуляции, хотя масштаб знаменитого налета на Роттердам, который и заставил голландцев сдаться, в то время был сильно раздут обеими сторонами. Немцы никогда не отрицали, что их Вооруженные силы действуют в грозной и разрушительной манере. Франция и Британия стремились к тому, чтобы Германия в глазах американцев выглядела варварской страной. Правительство Нидерландов получало прекрасный повод для поспешной капитуляции.
Но и в Испании, и в Голландии эти воздушные налеты сопровождались наступлением на суше. Для достижения своих целей стороны не полагались исключительно на бомбардировки. Пусть считанные, эти мили дистанции между Кале и Дувром, тем не менее, означали, что данное сочетание в войне с Британией будет недостижимым.
Поэтому в месяцы после Дюнкерка действия немцев включали в себя нападения на береговые конвои, на военные предприятия и в конце концов на жилые районы. Налеты имели целью вывести людей из терпения и нанести ощутимый ущерб и без того шаткой британской экономике. По-видимому, ни на одном из этапов кампании не проводилось слаженных и упорных атак на аэродромы Королевской авиации, хотя они нередко и становились мишенями разрозненных налетов. [Это не совсем так. Однажды немцы предприняли попытку мощного согласованного удара по аэродромам, но она из последних сил была отражена британцами, и ввиду крупных потерь Германия после единичной неудачи отказалась в дальнейшем от этой перспективной тактики, что и спасло британскую авиацию от уничтожения. - V.S.] Если бы немцы провели подобную согласованную акцию, они могли бы просто подкосить Королевскую авиацию. Но не это, похоже, было их главной задачей. Также немцы не проводили сосредоточенных и многократных операций по подавлению британских РЛС (в августе они несколько раз пытались это сделать), хотя знали об их существовании, так как их было невозможно спрятать.
Бомбардировки имели ограниченное влияние на ход войны. В частности, потому, что немцы ни в прошлом, ни в настоящем так и не создали тяжелый бомбардировщик дальнего радиуса действия с высокой бомбовой нагрузкой. Германские бомбардировщики были рассчитаны на боевое применение во взаимодействии с сухопутными войсками и не являлись самостоятельным видом вооружения. А в частности, потому, что независимые страны с организованной системой гражданской обороны и развитой экономикой (например, Британия в 1940 году) могли замечательно быстро преодолевать последствия даже самых разрушительных воздушных налетов. В течение следующих пяти лет и Британия, и Германия обнаружат это на собственном опыте в качестве как нападающей, так и защищающейся стороны.
Но были минуты, когда бомбежки грозили серьезно подорвать боевой дух населения, особенно в Лондоне, хотя жестоко пострадали и многие другие крупные города. Как пишет Норт, жители Лондона были плохо защищены от воздушных налетов. Чем бедней они были, тем горше оказывалась их судьба. В ряде случаев население неорганизованными группами бежало из столицы в поисках убежища. Некоторые просто направлялись к ближайшей железнодорожной станции и уезжали так далеко, как позволяли их финансы. В городе Оксфорд, расположенном от Лондона на расстоянии 63 мили, в течение двух месяцев сотни лондонских беженцев проживали в огромном здании пригородного кинотеатра «Мажестик» на Ботли-роуд, где сегодня располагается универсам «Уэйтроуз». Другие искали спасения в меловых пещерах Чизлхерста в графстве Кент. Этих неучтенных переселенцев не всегда встречали хлебом-солью. Некоторые, особенно в Эссексе, терпели насилие и откровенную враждебность.
У них не было особых причин испытывать воодушевление по поводу этой войны, которая до сих пор казалась им делом далеким и малопонятным. И они становились легкой добычей пропаганды со стороны коммунистических леваков. После того, как пакт Молотова-Риббентропа превратил СССР и Третий рейх в фактических союзников, компартия Великобритании получила из Москвы приказ о противодействии военным усилиям страны (во многом, вопреки чувствам вождя коммунистов Гарри Поллита). Многие коммунистические активисты подобно своим французским товарищам с воодушевлением доказывали, что идущая война является сварой империалистических хищников, в которой у рабочего класса своего интереса нет. Они хватались за любую возможность, чтобы подорвать военное строительство и разложить население. Ужас воздушных налетов на городские трущобы давал им прекрасный шанс для агитации за так называемый «мир», и они его не упускали. Британский марксист Брайан Пирс, которому, вероятно, было проще судить об этом, в своей заметке «Марксисты в годы Второй мировой войны», подписанной псевдонимом «Б. Фарнборо», подчеркивал: «Весь этот период вплоть до падения Франции британская Коммунистическая партия работала пропагандистским рупором Гитлера».
После падения Франции коммунисты обставили поддержку военных усилий страны такими революционными требованиями, что никакой поддержкой это, по сути дела, не являлось. В декабре 1940 года в номере коммунистического издания «Молодежь за социализм» дело объяснялось так:
Ни один рабочий нашей страны не желает подчиняться кровавой гитлеровской тирании. Наоборот, он будет сражаться с ней всеми силами. Но он не может этого сделать, пока Британия остается капиталистической страной, пока Индия находится под британским игом, пока класс капиталистов распоряжается армией, а рабочие разоружены.
Иными словами, он не может этого сделать, пока угроза остается живой и непосредственной.
Коммунистическая партия Великобритании (КПВБ) была безусловно мощной и организованной силой в тех самых районах Восточного Лондона, которые наиболее пострадали от бомбежек, поскольку были расположены рядом с судоремонтными заводами Лондона. А еще КПВБ имела все поводы сеять недовольство в связи с недостаточными мерами защиты от бомбардировок. К счастью для Британии, немцы не догадались этим воспользоваться.
В дневнике за сентябрь 1940 года Гарольд Никольсон записал следующее высказывание Невилла Чемберлена: если бы у немцев хватило соображения ограничить бомбардировки районами Восточного Лондона, в городе могла бы вспыхнуть революция. «Все обеспокоены настроениями в Ист-Энде, - пишет он. - Чувствуется большое озлобление. Говорят, что освистали даже короля и королеву, когда они на днях побывали в зоне разрушений».
Коммунистический активист и будущий парламентарий Фил Пиратин уже отвел 50 жителей Восточного Лондона, в том числе нескольких явных оборванцев, в роскошные залы гостиницы «Савой», где потребовал, чтобы их пустили в хорошо оборудованное бомбоубежище в подвале гостиницы.
- Если это годится для богачей, то сгодится и для рабочих Степни и их детей, - провозгласил он.
Естественно, администрации пришлось уступить. На мастерские пропагандистские выверты подобного сорта, тем более столь эффектные, хорошего ответа нет, и не вызывает сомнений, что зашита людей в Степни, да и во всем Лондоне, была недостаточной и вялой. Дома в трущобах чрезвычайно уязвимы перед бомбардировками. Убежище Андерсона - гнутая стальная плита поперек канавы - не защищало от прямого попадания, усиливало грохот при налетах и нередко заполнялось водой, оставляя хозяину незавидный выбор: ежиться в убогой канаве либо искать убежища в другом месте.
Пиратин одержал еще и другую, причем куда более важную победу над правительством Черчилля. Кабинет министров первоначально решил, что лондонская подземка не должна использоваться в качестве бомбоубежища, потому что она необходима для транспортировки людей. Нелепая точка зрения, тем более с учетом действительно отчаянной потребности в убежище для бедняков Лондона. Пиратин с товарищами осадили несколько главных станций. Об одной из них позднее Пиратин аккуратно распространился так (используя страдательный залог): «Под рукой как раз оказались различные приспособления вроде ломиков, и пока полицейские стояли на страже, охраняя ворота, они были мгновенно оттеснены толпой, после чего были задействованы ломики, и люди спустились вниз». Показательно, что правительство исключительно плохо подготовилось к жестоким бомбардировкам и проявило такое упрямство, цепляясь за неудачное решение относительно подземки. В итоге численно скромная шайка марксистских бузотеров и одураченных сталинских обожателей успешно выставила их на позор и поругание и заставила публично признаться в допущенной ошибке.
Реши военный кабинет иначе и не разбомби услужливое Люфтваффе Букингемский дворец и благополучный Западный Лондон, могли возникнуть серьезные неприятности, чего и опасались Невилл Чемберлен и Гарольд Никольсон.
Тяжело даже просто затрагивать тему о несогласии некоторых людей с господствующим великим мифом Битвы за Британию. К самому мифу у меня нет претензий, хотя меня и обвинят в отсутствии патриотизма за одно только обсуждение этого предмета. Необходимо еще раз подчеркнуть, что те, кто сражался с немцами в воздухе, проявили исключительные храбрость и мастерство. Но была ли эта битва такой судьбоносной или просто такой важной, как мы привыкли считать? Поразительный рассказ Норта утверждает обратное. В какой степени сюда были примешаны желание Королевской авиации заявить о себе как о самостоятельном роде войск, пышность черчиллевской фразеологии или безусловная рыцарская романтика войны в воздухе? В какой степени миф этот был призван скрыть от нас тот факт, что летом 1940 года Британия потерпела одно из величайших военных, дипломатических и экономических поражений в своей истории?
Рассказ Норта дает понять, что мы имеем дело со сражением гораздо менее судьбоносным и гораздо менее прозрачным по своим целям, чем это обычно полагают. Я воспроизвожу этот рассказ здесь, потому что он является элементом моей аргументации в пользу того мнения, что многие события Второй мировой войны приобрели в глазах общественности то значение, которого они иногда не заслуживают, и что мы привыкли бездумно использовать эту войну для оправдания нашей текущей политики и, во многом, наших будущих действий.
Если совсем коротко, то Норт доказывает, что немцы не собирались уничтожать Королевскую авиацию для подготовки к высадке, но надеялись уничтожить волю британцев к сопротивлению и разрушить нашу экономику, чтобы побудить к мирным переговорам. Он приводит цифры, говорящие о том, что воздушная война (нередко, что и неудивительно, искаженно описанная в газетах) имела куда более равный характер, чем мы ее изображаем. Также он указывает, что многие районы страны оказались разорены, причем весьма жестоко, германской бомбардировочной авиацией, несмотря на - нередко не особенно впечатляющие - усилия Королевской авиации ее остановить. Он также убедительно доказывает, что представление людей о происходящем вокруг во многом определялось газетами того времени, которые усвоили версию событий, угодную правительству. Но ход реальной войны разительно отличался от той картины, в которую мы сегодня верим и которая настойчиво воспроизводится в популярном кинематографе.
Хочу здесь еще раз подчеркнуть: британские летчики и пилоты многих других стран, в том числе из стран Содружества, а также поляки и чехи, в 1940 году сражались в воздухе с исключительным мужеством. Их подвиги, о которых как о своего роде трагедии общенационального масштаба повествовали высоко патриотичные журналисты с Флит-стрит, сыграли важную роль в поддержании народного духа. Мы можем только выразить признательность за то, что в начале года командование Королевской авиации не согласилось бросить свои скудные технические и кадровые ресурсы для спасения французской армии, чего французское правительство настоятельно требовало. Они не предотвратили бы победу Германии, но оставили бы нашу страну в то грозное лето 1940 года опасно беззащитной с воздуха. Но чем же это грозное лето нам на самом деле грозило? Вторжением или обольщениями с целью заставить вернуться к переговорам?
И Флит-стрит, и правительство, что вполне естественно и нормально, преувеличивали успехи Королевской авиации и преуменьшали ее провалы. Представление о том, что сражение висело на волоске и требовало напряжения всех жил, опровергается тем обстоятельством, что в начале сентября 1940 года 30 самолетов «Харрикейн» с экипажами перебросили в суданский Хартум. И действительно, все эти напряженные недели сознание Черчилля не покидал главный предмет его тревоги - положение в Африке, в Египте, на Суэцком канале и на Средиземном море. В том же сентябре первоклассную новозеландскую дивизию привели в полную готовность для применения на Ближнем Востоке, а современные зенитные орудия, в которых остро нуждалась метрополия, отправили на Мальту. Провалы действительно случались. Несколько весьма мощных германских налетов на британские города, корабли и промышленные объекты остались незамеченными прессой и неизвестными за пределами пораженных районов. Во многих случаях Королевская авиация просто не могла с ними ничего поделать. Лондонцы, особенно жители бедного Ист-Энда, жестоко страдали от бомбардировок судоремонтных мощностей. Нехватка хороших убежищ для лондонских бедняков оказалась серьезной проблемой национального масштаба, а решение открыть подземку принималось высокородными политиками и госслужащими, которые не отдавали себе отчета в важности этого дела, слишком поздно и слишком медленно. Искренне поражает, что коммунистические бузотеры, единственной целью которых было расшатать правительство, сумели завладеть инициативой в кампании по улучшению бомбоубежищ.
Отказываясь признавать поражение, самолеты Люфтваффе продолжали ночные бомбардировки Британии и много позже того сентябрьского дня 1940 года, когда, как утверждается, в Битве за Британию произошел перелом. Широко известные варварские бомбардировки Ковентри имели место ночью 14 ноября 1940 года, через два месяца после обещанного «перелома» в воздушной войне. Печальная правда состояла в том, что эффективная днем Королевская авиация на том этапе войны не умела проводить серьезные операции ночью, в то время как германские ученые уже разработали к тому времени передовую технологию ночного обнаружения целей. Самолеты Королевской авиации, напротив, вообще не могли ничего поразить в ходе ночных налетов на Германию - неловкое обстоятельство, которое позднее будет иметь чрезвычайные последствия.
Но и в умах людей, и в умах их вождей исход битвы был уже предрешен. К середине сентября ухудшившиеся погодные условия сделали несостоятельной саму идею высадки через Ла-Манш. К весне 1941 года британские войска будут перевооружены, усилены и оснащены новой техникой, что еще более повысит их шансы на отражение любого подобного нападения, если идея эта возникнет снова. Гитлеровская армия была предназначена, задумана и подготовлена не для долгой войны, но для стремительного ошеломляющего штурма, который сокрушает волю противника к сопротивлению. Шанс провернуть такое с Британией был упущен.
Диктатор Германии по завершении Битвы за Францию безусловно искал мира с Британией - в основном через посредников в Швейцарии и Швеции, хотя, видимо, имела место и одна попытка обратиться непосредственно в Вашингтон. Кроме спекуляций в прессе нейтральных стран, мы мало чем располагаем по данному вопросу, так как соответствующие документы все еще засекречены либо недоступны. Насилием и угрозами Гитлер надеялся в некотором смысле нейтрализовать Британию. Его путеводной и весьма реалистичной целью было добиться такого положения вещей, при котором США не имели бы возможности использовать Британские острова как свою базу. Черчилль давно решил для себя, что его главной целью является вовлечение в войну США, и в ожидании американской помощи готов был выдержать любые испытания.
Идея высадки, так и не став ни на минуту реальной, в то же самое время подходила им обоим. Для Гитлера она оставалась способом заставить несчастное и потрепанное британское население надавить на своих вождей, чтобы те уступили. Для Черчилля она оставалась (более успешным) способом поднять настроение, производительность в экономике и на фронте, создав атмосферу неизбывного напряжения и угрозы. И по сей день те, кто это пережил, утверждают, что действительно боялись такого вторжения, и они говорят правду. Они доверяли правительству и верили его предсказаниям. На их глазах Норвегия, Дания, Бельгия, Голландия и Франция пали в результате молниеносного нападения. С неба им грозила личная опасность, и им было неоткуда узнать, что сама по себе воздушная война не способна подорвать волю народа к сопротивлению.
Но мы, люди позднего времени, когда на свет выходят новые факты, не имеем подобного оправдания за то, что продолжаем верить в пропагандистские вымыслы. Летом и осенью 1940 года Британии грозил разве что крах боевого духа. Вероятно, если бы немцы не бомбили Букингемский дворец, если бы детей-оборванцев выкинули из гостиницы «Савой», а станции лондонской подземки запирали на ночь, чтобы не пускать туда ищущую убежища лондонскую бедноту, такая катастрофа могла произойти. Но этого не случилось, и нет никаких убедительных свидетельств в пользу того, что ситуация хотя бы приближалась к степени катастрофы. <…>
Для любого, кто вырос в послевоенное время, угроза вторжения стала устойчивой, утешительной сказкой. Мы купаемся в ее выдуманных кошмарах по той же причине, почему нам нравится читать романы о привидениях или смотреть фильмы ужасов - потому, что все они вымышлены, и своей выдумкой делают нашу безопасную, скучную действительность реальной жизни чуть-чуть более сносной. Мы заглядываемся на них в книгах и кинокартинах, мучая себя страхами о том, что̀ могло бы быть и ка̀к бы мы себя тогда повели. И вот ровно так же мы совершенно ошибочно поверили, будто угроза вторжения была реальной и будто она просуществовала аж до 1944 года. Вера эта, к большому сожалению, послужила оправданием для поступков, совершенных нашей страной позднее. Эти поступки, в особенности бомбежки германского населения с 1942 по 1945 год, нередко пытаются извинить тем аргументом, что под угрозу было поставлено само наше существование, тогда как на самом деле ничего никуда поставлено не было. Реальной целью Гитлера, как это точно знал Рэб Батлер, был Восток. Мы всегда это в глубине души понимали, чему свидетельство и наши обреченные, беспорядочные и запоздалые попытки добиться соглашения с СССР в августе 1939 года. Но мы никогда не были готовы пойти на добровольный альянс со Сталиным, который наверняка потребовал бы от нас удовлетворения в виде территориальных уступок подобно тому, как мы удовлетворили Гитлера в 1938 году и как в конце концов в 1945 году в Ялте удовлетворим Сталина, только в еще большем масштабе. Но судьба наша решится на территории СССР и в ходе безжалостной и полузабытой морской войны на Атлантическом океане, а вовсе не в безрассудной и рискованной высадке через Ла-Манш
Если бы Сталин проиграл, мы бы снова стали адресатами мирных предложений из Берлина, только уже гораздо менее щедрых, чем те, о которых (предположительно) шла речь летом 1940 года. Но для Гитлера все это стало бы всего лишь окончательной уборкой. Дело в том, что мы его не слишком-то интересовали - разве что в качестве союзника против основного врага, и он не собирался идти на риск морской высадки ради награды, которая ему была не особенно-то и нужна. Вероятно, именно с мыслью о нашей незначительной роли в общем порядке вещей после 1940 года нам тяжелее всего смириться.