Черчилль, Гитлер и ненужная война (П. Бьюкенен, 2008)
Разговор об удобопреклонности европейской (и американской) правой к обольщениям относительно ex Oriente lux мы пока отложим. Почему Бьюкенен, Ирвинг, Хитченс, Питерсон, AfD, Орбан etc. так охотно льнут к «свету с Востока», прекрасно отдавая себе отчет в сути коммунизма, разливающегося как раз оттуда, какой-то коррумпированностью à la Schröder не объяснишь.
(Предварительный намек. Один диктатор середины прошлого века утверждал, что душа народа кроется в архитектуре. Сегодня - ввиду отсутствия архитектуры - она чище всего проявляется в телерекламе. Тем, кому приходится смотреть английское телевидение, в особенности рекламу, настроения правых на Западе становятся более понятны. Соцреализм стыдливо ежится и ломает руки, уступая победителю).
Мы подождем вменять им в вину это заблуждение, разбор которого требует отдельной статьи, а лучше прислушаемся к тому ценному, что̀ они могут сказать и что̀ нам поможет потом.
И сказал Каин Авелю, брату своему: [пойдём в поле]. И когда они были в поле, восстал Каин на Авеля, брата своего, и убил его.
Быт. 4:8
Европейская война может привести лишь к разорению у проигравших и к чуть менее роковой дезорганизации и истощению промышленности у победителя. Демократия куда мстительнее правительств. Война народов кошмарней, чем война царей.
Уинстон Черчилль, речь в парламенте (1901)
Оглядываясь вокруг, мы ясно видим, что Запад умирает.
Все великие династии Европы пали за одно лишь столетие. Империи, которые правили миром, исчезли. Ни в одной европейской стране, кроме мусульманской Албании, рождаемость не позволяет надеяться на то, что они доживут до конца века. Доля людей европейского происхождения в мировом народонаселении снижается три поколения подряд. Сам облик стран Запада непоправимо меняется под беспрепятственным набегом людей из Третьего мира. Мы постепенно исчезаем с лица земли.
Утратив волю к власти, человек Запада, похоже, утратил и волю к существованию в качестве отдельной цивилизации, лихорадочно предавшись погоне за «дольче вита», и, позевывая, совсем не интересуется тем, кто же унаследует планету, которой он когда-то владел.
Что же с нами случилось? И что случилось с нашим миром?
На заре двадцатого века Запад доминировал повсюду. Четыре сотни лет первопроходцы, миссионеры, завоеватели, колонизаторы отправлялись из Европы во все части света и создавали империи, которые несли блага и достижения Западной цивилизации всему человечеству. По слову Редьярда Киплинга, священным бременем англосаксов всегда был следующий императив:
Воюй за чужой покой,
Заставь болезнь отступиться
И голоду рот закрой.
[пер. Сергеева]
Империи стали творениями уверенного в себе человеческого племени.
Что же случилось с этим племенем?
В какой-то момент прошлого века человек Запада ощутил катастрофический упадок веры в себя, в свою цивилизацию - той веры, которая ее породила.
То, что христианство на Западе умирает, а на смену ему идет воинствующий атеизм, кажется неоспоримым фактом, хотя споры о причинах этого продолжаются. Но уже невозможно спорить о нанесенных Западу телесных ранах, которые могут оказаться смертельными. То есть о Первой мировой и о Второй мировой войнах, которые историки будущего назовут двумя стадиями Великой Тридцатилетней Гражданской войны на Западе. Эти две войны не просто погубили десятки миллионов самых славных и храбрых людей Запада: они породили изуверские идеологии ленинизма, сталинизма, нацизма и фашизма, которые отправили на тот свет больше народу, чем пало за десять лет на полях сражений. <…>
Число жертв Великой войны в десять раз превышает число погибших в ходе Гражданской войны в Америке - самой кровопролитной из тех, что вел в девятнадцатом веке человек Запада. А в конце войны эпидемия гриппа, которую разносили вернувшиеся с войны солдаты, унесла жизни еще 14 миллионов европейцев и американцев.<…>
В сегодняшней Америке соответствующие потери составили бы 8 миллионов убитыми, 16 миллионов ранеными плюс лунный ландшафт на территории, ограниченной с запада Огайо, а с юга Потомаком. Но гибель и разрушения в ходе Великой войны бледнеют перед ленинским, сталинским, гитлеровским геноцидом и тем, что принесла война 1939-45 годов народам Италии, Германии, Польши, Украины, стран Прибалтики и Балкан, России - всей Европе от Пиренеев до Урала.
Эта книга ставит грандиозные, но в то же время простые вопросы. Две эти мировые войны, эти смертельные раны, которые мы нанесли себе, - были ли они неизбежны? Или мы их выбрали сами? А если так, то кто втянул нас в эти гнусные самоубийственные мировые войны, приблизившие гибель нашей цивилизации? Какие государственные деятели повинны в смерти Запада?
В кругах «творческой интеллигенции» Америки коммунизм обладал неимоверной притягательностью. Администрация Рузвельта была пронизана советскими шпионами, коммунистами и сочувствующими. Если бы в 1944 году Генри Уоллеса оставили на посту вице-президента, и по смерти Ф.Д.Р. он сделался бы президентом США, в министрах финансов мог оказаться Гарри Декстер-Уайт, а в госсекретарях - Лоренс Даггэн. Оба - тайные коммунисты и советские агенты.
<…> В Голливуде к концу 1930-х коммунизм так укоренился, что антикоммунистические фильмы просто не выходили, зато просоветские картины появлялись регулярно. Жесткий гитлеровский антисемитизм привел к тому, что в Голливуде нацистская идеология не имела никаких шансов. По сравнению с компартией США и ее попутчиками германоамериканский Бунд и движение «Серебряные рубашки» являлись ничтожной величиной, и их постоянно гнали даже с митингов [праворадикальной] организации «Америка прежде всего». Для американцев Гитлер и Муссолини оставались комическими фигурами из фильмов Шарло. А Ленин, Сталин и Троцкий имели обожателей и в правительстве, и в печати, а также в кампусах и администрации первенствующих колледжей и университетов США.
Или, как выразился филолог и историк из Йейла Брюс Рассет: «Идеология нацизма угрожала США, очевидно, в куда меньшей степени, чем коммунизм. Марксизм-ленинизм обладал универсальной притягательностью; нацизм же для неарийского вкуса был делом малопривлекательным».
Более того, хотя Гитлер и верил в превосходство и в спасительную силу нацистской идеологии для Германии, в навязывание и экспорт национал-социализма в страны Запада он не верил. В мае 1942 года он так увещал своих товарищей:
Я решительно возражаю против любых попыток экспортировать национал-социализм. Если другие страны настроены сохранить демократическое устройство и тем самым помчаться на всех парах к своему краху, тем лучше. Особенно с учетом того, что в те же сроки мы сами благодаря национал-социализму будем медленно, но уверенно превращаться в самое прочное народное сообщество, какое только можно себе представить.
А Сталин верил в беспощадное навязывание коммунизма всем покоренным странам и народам.
- Эта война не такая, как в прошлом, - в 1945 году объяснял Сталин вождю югославских коммунистов Миловану Джиласу. - Тот, кто владеет территорией, устанавливает и свой общественный строй… Иначе не может быть.
И коммунисты следовали этому сталинскому правилу от Белы Куна в 1919 году в Будапеште до Фиделя Кастро в 1959 году на Кубе. Национализм, в особенности такой ожесточенный его извод, как нацизм, тяжело экспортировать. Когда Британия вступила в войну, глава Британского союза фашистов Освальд Мосли тут же добровольно вызвался защищать Британию.
<…> Подобно Ленину Гитлер был революционером и властителем, архитектором и диктатором созданной им страны. Но в гитлеровском окружении защитить и продолжить его дело не мог никто. Подобно фашизму нацизм был не способен надолго пережить смерть своего пророка. Тогда как советское государство строилось на века. Это был режим гораздо более мощный, так как он коренился в вещах более устойчивых, чем харизма фанатичного, но смертного вождя.
<…> Кто̀ из них, нацизм или коммунизм, представлял собой бо̀льшую угрозу, весьма справедливо высказался [сенатор] Роберт Тафт, рассуждая о гитлеровском вторжении в Россию:
Если победит Гитлер, это будет означать победу фашизма. Если победит Сталин, это будет означать победу коммунизма. С идейной точки зрения не годятся оба варианта.
Но победа коммунизма намного более опасна для США, чем победа фашизма. Нет ни малейшей угрозы, что жители нашей страны воспримут бундизм или нацизм… Но коммунизм маскируется, нередко весьма успешно, под демократию, хотя он не менее враждебен нашим принципам, чем сам нацизм. Он представляет собой бо̀`льшую угрозу Соединенным Штатам, потому что выступает в качестве ложной философии, которая обращена к массе. Тогда как фашизм - это ложная философия, которая обращается к весьма немногим.
По вопросу идейной угрозы гитлеризма с Тафтом, по-видимому, солидарен и британский историк Хью Тревор-Ропер:
Даже борьба с Западом оставалась [для Гитлера] вторичной. Свою позицию в отношении Запада он сформулировал давным-давно. Несмотря на свою победу в 1918 году - достигнутую исключительно вследствие «удара в спину» - Запад, даже оставаясь в данную роковую минуту по-прежнему могущественным, находится в явном упадке, если иметь в виду долгую историческую перспективу. И пусть себе падает. По существу, Гитлера Запад не интересовал.
Точка зрения Тафта и Тревор-Ропера ставит ключевой вопрос. Если все гитлеровские устремления были обращены к Востоку, и он был готов уважать жизненно важные интересы Британии в странах исторических Нидерландов [Low Countries - V.S.] и во Франции и оставить их в покое, благоразумно ли было объявлять войну Германии - причем из-за Польши, спасти которую Британия не имела никакой возможности?
Как мы увидели после смерти Гитлера, корни нацизма оказались некрепкими, и их легко было выполоть. Но верования и идеология марксизма - даже после провала и краха советского государства - прочно держатся в умах и постоянно воспроизводятся под новым соусом.
<…> Германия не могла победить ни Королевский флот, ни британские доминионы, ни США. Нацистская Германия оставалась сухопутной, а не морской державой - державой континентальной, а не мировой. В итоге Германия разгромила лишь одну-единственную крупную державу - Францию. В отличие от Наполеона, Гитлер так и не сумел захватить Египет, не ночевал в Москве и не оккупировал Испанию.
<…> Что же касается гигантского военного строительства в гитлеровской Германии, которое могло означать только мировое завоевание, то это такой же миф, пишет А.Дж.П. Тейлор:
В 1938-39-м, то есть в последний мирный год, Германия тратила на вооружение около 15% своего ВНП. В Британии эта доля составляла примерно такую же величину. После Мюнхена расходы Германии на вооружение даже сократились и так и застыли на этом более низком уровне, так что к 1940 году британское производство, в частности, самолетов, намного обгоняло германское. Когда в 1939 году вспыхнула война, у Германии имелось 1 450 современных истребителей и 800 бомбардировщиков, а у Великобритании и Франции было 950 истребителей и 1 300 бомбардировщиков. Германия располагала 3 500 танками, у Великобритании и Франции их имелось 3 850. В обоих случаях разведка Союзников более чем вдвое завышала реальные цифры. Как всегда, считалось, что Гитлер планирует и готовится к большой войне. На самом же деле, ничего этого не было.
С Тейлором соглашается и Дэвид Галлео. До начала войны Гитлер так и не перевел нациоанльную экономику на военные рельсы. Да, он проводил перевооружение, но
[Гитлер] сильно преувеличивал масштаб перевооружения для зарубежных современников и старался не подрывать гражданское потребление. В результате Германия оказалась на удивление неготовой к большой войне. На самом деле, полностью мобилизовали экономику не ранее 1943 года. Гитлер… явно блефовал в расчете на блицкриг.
<…> В 1939 году благодаря зарубежным заказам мощности США расширились с примерно 6 000 самолетов в год до цифры, которая вдвое превышала этот показатель. В качестве потенциальной военной державы США относились к совершенно другой категории, чем Британия или Германия. Чем-нибудь сопоставимым с потенциальной военной мощью США обладал только громадный и людный сталинский Советский Союз.
<…> Десятого января 1942 года, уже изолировав Британию и вторгнувшись в самую глубь России, Гитлер признался:
- При столкновении с Америкой, лучшее, что нам остается, - это стоять до конца.
Вскоре после поражения Германии генерал Альфред Йодль расскажет, что с «поворотного момента в начале 1942 года» Гитлер осознал: «победа стала недостижимой».
(Предварительный намек. Один диктатор середины прошлого века утверждал, что душа народа кроется в архитектуре. Сегодня - ввиду отсутствия архитектуры - она чище всего проявляется в телерекламе. Тем, кому приходится смотреть английское телевидение, в особенности рекламу, настроения правых на Западе становятся более понятны. Соцреализм стыдливо ежится и ломает руки, уступая победителю).
Мы подождем вменять им в вину это заблуждение, разбор которого требует отдельной статьи, а лучше прислушаемся к тому ценному, что̀ они могут сказать и что̀ нам поможет потом.
И сказал Каин Авелю, брату своему: [пойдём в поле]. И когда они были в поле, восстал Каин на Авеля, брата своего, и убил его.
Быт. 4:8
Европейская война может привести лишь к разорению у проигравших и к чуть менее роковой дезорганизации и истощению промышленности у победителя. Демократия куда мстительнее правительств. Война народов кошмарней, чем война царей.
Уинстон Черчилль, речь в парламенте (1901)
Оглядываясь вокруг, мы ясно видим, что Запад умирает.
Все великие династии Европы пали за одно лишь столетие. Империи, которые правили миром, исчезли. Ни в одной европейской стране, кроме мусульманской Албании, рождаемость не позволяет надеяться на то, что они доживут до конца века. Доля людей европейского происхождения в мировом народонаселении снижается три поколения подряд. Сам облик стран Запада непоправимо меняется под беспрепятственным набегом людей из Третьего мира. Мы постепенно исчезаем с лица земли.
Утратив волю к власти, человек Запада, похоже, утратил и волю к существованию в качестве отдельной цивилизации, лихорадочно предавшись погоне за «дольче вита», и, позевывая, совсем не интересуется тем, кто же унаследует планету, которой он когда-то владел.
Что же с нами случилось? И что случилось с нашим миром?
На заре двадцатого века Запад доминировал повсюду. Четыре сотни лет первопроходцы, миссионеры, завоеватели, колонизаторы отправлялись из Европы во все части света и создавали империи, которые несли блага и достижения Западной цивилизации всему человечеству. По слову Редьярда Киплинга, священным бременем англосаксов всегда был следующий императив:
Воюй за чужой покой,
Заставь болезнь отступиться
И голоду рот закрой.
[пер. Сергеева]
Империи стали творениями уверенного в себе человеческого племени.
Что же случилось с этим племенем?
В какой-то момент прошлого века человек Запада ощутил катастрофический упадок веры в себя, в свою цивилизацию - той веры, которая ее породила.
То, что христианство на Западе умирает, а на смену ему идет воинствующий атеизм, кажется неоспоримым фактом, хотя споры о причинах этого продолжаются. Но уже невозможно спорить о нанесенных Западу телесных ранах, которые могут оказаться смертельными. То есть о Первой мировой и о Второй мировой войнах, которые историки будущего назовут двумя стадиями Великой Тридцатилетней Гражданской войны на Западе. Эти две войны не просто погубили десятки миллионов самых славных и храбрых людей Запада: они породили изуверские идеологии ленинизма, сталинизма, нацизма и фашизма, которые отправили на тот свет больше народу, чем пало за десять лет на полях сражений. <…>
Число жертв Великой войны в десять раз превышает число погибших в ходе Гражданской войны в Америке - самой кровопролитной из тех, что вел в девятнадцатом веке человек Запада. А в конце войны эпидемия гриппа, которую разносили вернувшиеся с войны солдаты, унесла жизни еще 14 миллионов европейцев и американцев.<…>
В сегодняшней Америке соответствующие потери составили бы 8 миллионов убитыми, 16 миллионов ранеными плюс лунный ландшафт на территории, ограниченной с запада Огайо, а с юга Потомаком. Но гибель и разрушения в ходе Великой войны бледнеют перед ленинским, сталинским, гитлеровским геноцидом и тем, что принесла война 1939-45 годов народам Италии, Германии, Польши, Украины, стран Прибалтики и Балкан, России - всей Европе от Пиренеев до Урала.
Эта книга ставит грандиозные, но в то же время простые вопросы. Две эти мировые войны, эти смертельные раны, которые мы нанесли себе, - были ли они неизбежны? Или мы их выбрали сами? А если так, то кто втянул нас в эти гнусные самоубийственные мировые войны, приблизившие гибель нашей цивилизации? Какие государственные деятели повинны в смерти Запада?
В кругах «творческой интеллигенции» Америки коммунизм обладал неимоверной притягательностью. Администрация Рузвельта была пронизана советскими шпионами, коммунистами и сочувствующими. Если бы в 1944 году Генри Уоллеса оставили на посту вице-президента, и по смерти Ф.Д.Р. он сделался бы президентом США, в министрах финансов мог оказаться Гарри Декстер-Уайт, а в госсекретарях - Лоренс Даггэн. Оба - тайные коммунисты и советские агенты.
<…> В Голливуде к концу 1930-х коммунизм так укоренился, что антикоммунистические фильмы просто не выходили, зато просоветские картины появлялись регулярно. Жесткий гитлеровский антисемитизм привел к тому, что в Голливуде нацистская идеология не имела никаких шансов. По сравнению с компартией США и ее попутчиками германоамериканский Бунд и движение «Серебряные рубашки» являлись ничтожной величиной, и их постоянно гнали даже с митингов [праворадикальной] организации «Америка прежде всего». Для американцев Гитлер и Муссолини оставались комическими фигурами из фильмов Шарло. А Ленин, Сталин и Троцкий имели обожателей и в правительстве, и в печати, а также в кампусах и администрации первенствующих колледжей и университетов США.
Или, как выразился филолог и историк из Йейла Брюс Рассет: «Идеология нацизма угрожала США, очевидно, в куда меньшей степени, чем коммунизм. Марксизм-ленинизм обладал универсальной притягательностью; нацизм же для неарийского вкуса был делом малопривлекательным».
Более того, хотя Гитлер и верил в превосходство и в спасительную силу нацистской идеологии для Германии, в навязывание и экспорт национал-социализма в страны Запада он не верил. В мае 1942 года он так увещал своих товарищей:
Я решительно возражаю против любых попыток экспортировать национал-социализм. Если другие страны настроены сохранить демократическое устройство и тем самым помчаться на всех парах к своему краху, тем лучше. Особенно с учетом того, что в те же сроки мы сами благодаря национал-социализму будем медленно, но уверенно превращаться в самое прочное народное сообщество, какое только можно себе представить.
А Сталин верил в беспощадное навязывание коммунизма всем покоренным странам и народам.
- Эта война не такая, как в прошлом, - в 1945 году объяснял Сталин вождю югославских коммунистов Миловану Джиласу. - Тот, кто владеет территорией, устанавливает и свой общественный строй… Иначе не может быть.
И коммунисты следовали этому сталинскому правилу от Белы Куна в 1919 году в Будапеште до Фиделя Кастро в 1959 году на Кубе. Национализм, в особенности такой ожесточенный его извод, как нацизм, тяжело экспортировать. Когда Британия вступила в войну, глава Британского союза фашистов Освальд Мосли тут же добровольно вызвался защищать Британию.
<…> Подобно Ленину Гитлер был революционером и властителем, архитектором и диктатором созданной им страны. Но в гитлеровском окружении защитить и продолжить его дело не мог никто. Подобно фашизму нацизм был не способен надолго пережить смерть своего пророка. Тогда как советское государство строилось на века. Это был режим гораздо более мощный, так как он коренился в вещах более устойчивых, чем харизма фанатичного, но смертного вождя.
<…> Кто̀ из них, нацизм или коммунизм, представлял собой бо̀льшую угрозу, весьма справедливо высказался [сенатор] Роберт Тафт, рассуждая о гитлеровском вторжении в Россию:
Если победит Гитлер, это будет означать победу фашизма. Если победит Сталин, это будет означать победу коммунизма. С идейной точки зрения не годятся оба варианта.
Но победа коммунизма намного более опасна для США, чем победа фашизма. Нет ни малейшей угрозы, что жители нашей страны воспримут бундизм или нацизм… Но коммунизм маскируется, нередко весьма успешно, под демократию, хотя он не менее враждебен нашим принципам, чем сам нацизм. Он представляет собой бо̀`льшую угрозу Соединенным Штатам, потому что выступает в качестве ложной философии, которая обращена к массе. Тогда как фашизм - это ложная философия, которая обращается к весьма немногим.
По вопросу идейной угрозы гитлеризма с Тафтом, по-видимому, солидарен и британский историк Хью Тревор-Ропер:
Даже борьба с Западом оставалась [для Гитлера] вторичной. Свою позицию в отношении Запада он сформулировал давным-давно. Несмотря на свою победу в 1918 году - достигнутую исключительно вследствие «удара в спину» - Запад, даже оставаясь в данную роковую минуту по-прежнему могущественным, находится в явном упадке, если иметь в виду долгую историческую перспективу. И пусть себе падает. По существу, Гитлера Запад не интересовал.
Точка зрения Тафта и Тревор-Ропера ставит ключевой вопрос. Если все гитлеровские устремления были обращены к Востоку, и он был готов уважать жизненно важные интересы Британии в странах исторических Нидерландов [Low Countries - V.S.] и во Франции и оставить их в покое, благоразумно ли было объявлять войну Германии - причем из-за Польши, спасти которую Британия не имела никакой возможности?
Как мы увидели после смерти Гитлера, корни нацизма оказались некрепкими, и их легко было выполоть. Но верования и идеология марксизма - даже после провала и краха советского государства - прочно держатся в умах и постоянно воспроизводятся под новым соусом.
<…> Германия не могла победить ни Королевский флот, ни британские доминионы, ни США. Нацистская Германия оставалась сухопутной, а не морской державой - державой континентальной, а не мировой. В итоге Германия разгромила лишь одну-единственную крупную державу - Францию. В отличие от Наполеона, Гитлер так и не сумел захватить Египет, не ночевал в Москве и не оккупировал Испанию.
<…> Что же касается гигантского военного строительства в гитлеровской Германии, которое могло означать только мировое завоевание, то это такой же миф, пишет А.Дж.П. Тейлор:
В 1938-39-м, то есть в последний мирный год, Германия тратила на вооружение около 15% своего ВНП. В Британии эта доля составляла примерно такую же величину. После Мюнхена расходы Германии на вооружение даже сократились и так и застыли на этом более низком уровне, так что к 1940 году британское производство, в частности, самолетов, намного обгоняло германское. Когда в 1939 году вспыхнула война, у Германии имелось 1 450 современных истребителей и 800 бомбардировщиков, а у Великобритании и Франции было 950 истребителей и 1 300 бомбардировщиков. Германия располагала 3 500 танками, у Великобритании и Франции их имелось 3 850. В обоих случаях разведка Союзников более чем вдвое завышала реальные цифры. Как всегда, считалось, что Гитлер планирует и готовится к большой войне. На самом же деле, ничего этого не было.
С Тейлором соглашается и Дэвид Галлео. До начала войны Гитлер так и не перевел нациоанльную экономику на военные рельсы. Да, он проводил перевооружение, но
[Гитлер] сильно преувеличивал масштаб перевооружения для зарубежных современников и старался не подрывать гражданское потребление. В результате Германия оказалась на удивление неготовой к большой войне. На самом деле, полностью мобилизовали экономику не ранее 1943 года. Гитлер… явно блефовал в расчете на блицкриг.
<…> В 1939 году благодаря зарубежным заказам мощности США расширились с примерно 6 000 самолетов в год до цифры, которая вдвое превышала этот показатель. В качестве потенциальной военной державы США относились к совершенно другой категории, чем Британия или Германия. Чем-нибудь сопоставимым с потенциальной военной мощью США обладал только громадный и людный сталинский Советский Союз.
<…> Десятого января 1942 года, уже изолировав Британию и вторгнувшись в самую глубь России, Гитлер признался:
- При столкновении с Америкой, лучшее, что нам остается, - это стоять до конца.
Вскоре после поражения Германии генерал Альфред Йодль расскажет, что с «поворотного момента в начале 1942 года» Гитлер осознал: «победа стала недостижимой».