«...Я банально и арифметично определяю свое жизненное кредо:
Хорошо все, что способствует увеличению любви, плохо все, что ведет к ее уменьшению.
* * *
Михаил Эпштейн"...Писать о любви трудно, особенно сейчас, когда любовь отодвинута на окраину интеллектуального мира.
...Когда-то почти каждая культурная эпоха создавала свой любовный язык, на котором и осмысляла себя. Платонизм и неоплатонизм, христианство, Средневековье, Ренессанс, Просвещение, романтизм, символизм, авангард, экзистенциализм - все эти исторические эпохи, религиозные, философские и культурные движения, по сути, были разными способами манифестации любви как основы миропонимания. И вот - глухое молчание. Если литература еще продолжает - почти поневоле, по запросу читателя - говорить о любви, то ученые и мыслители молчат о ней, как о предмете, потерявшем свежесть для мысли. Под сильнейшим воздействием сексологии любовное в общественном сознании вытесняется сексуальным. Если в XIX веке было прилично говорить о любви и неприлично - о половой жизни, то к концу ХХ века произошла рокировка: стало уместнее говорить об оргазме, мастурбации и гомосексуализме, чем о чувствах высоких и романтических, так сказать, разоблаченных наукой и потому спустившихся в разряд индивидуальных чудачеств и анахронизмов.
...Ролан Барт замечает про современное интеллигентное общество, нечувствительное к любовным излияниям и разговорам: «Все поймут, что у Х... “огромные проблемы” в сфере сексуальности; но никого не заинтересуют, возможно, существующие у Y... проблемы в сфере сентиментальности; любовь как раз тем и непристойна, что подменяет сексуальное сентиментальным... (Журнал «Мы вдвоем» непристойнее Сада). Любовная непристойность предельна: ничто не может ее приютить, дать ей весомую ценность трансгрессии; одиночество субъекта робко, неприкрашенно - никакому Батаю не найти письма для описания этой непристойности».
Именно потому, что любовь становится «непристойной», она заслуживает нового разговора.
...Один из современных мифов - что только сексология, анатомия и физиология сексуальности обеспечивают научный, а значит, и социально одобряемый, интеллектуально «приличный» подход к любви. Но любовь - это искусство, которое при всей своей таинственности должна быть предметом особого, философского и филологического постижения. Собственно, и философия, и филология - это гуманитарные науки, которые руководствуются «филией» - любовью к своему предмету: софии (мудрости) и логосу (слову). Подобное познается подобным. Вот и мудрость любви познается любовью к мудрости.
Одна из самых больших ошибок в понимании любви - противопоставление чувства и разума. Дескать, любовь - столь сильное чувство, что для размышлений не оставляет места. Ровно наоборот! Именно потому, что любовное чувство захватывает всего человека, оно приводит и к величайшему напряжению мысли, к углублению самоанализа. Любовь кладет конец автоматизму существования и ставит человека перед экзистенциальными вопросами: кто есмь я? что делает меня единственным и незаменимым? как мы преображаем друг друга и становимся единым целым?.. Любящий становится теоретиком себя, постоянно наблюдает за собой, вслушивается в мельчайшие движения своего сердца.
Я банально и арифметично определяю свое жизненное кредо:
Хорошо все, что способствует увеличению любви, плохо все, что ведет к ее уменьшению.
С возрастом все меньше остается времени на то, что не есть любовь. На ссоры, упреки, возражения, выяснение отношений, на злобу дня и ум веков, на критику и прогресс... Tолько успевай любить, обнимать, прижимать к себе, согревать, вбирать тепло другого, слушать его сердце и дыхание, сродняться каждой клеточкой, приникать, делиться главным и сиюминутным так, чтобы все это немедленно .
становилось общим... И спешить, отчаянно спешить с этой любовью, пока не угас в тебе ее источник. Потому что ад, как сказано у Достоевского, - "страдание о том, что нельзя уже более любить".
Михаил Эпштейн