Юлька написала про меня. Юлька - моя родная сестра.
5 марта Аленке исполнилось 27 лет!
Улица Максима Горького, дом 34. Бывшая купеческая усадьба, переделанная в 11-квартирную коммуналку. Фамильные вензелёчки закрашены надёжной советской краской. Сараи. Веревки. На веревках - чужие трусы.
Соседей много. Тетя Нина и тетя Клава жарят рыбу. Дядя Витя, дядя Толя и другой дядя Витя спят у входа в собственные квартиры. Тётя Стеша гуляет с собакой, тетя Валя навещает сына в тюрьме, толстая Мыльникова со всеми судится и всеми недовольна.
У нас десятая квартира на втором этаже. Поднимаешься по красивой, крученой лестнице, перешагиваешь через дядю Толю, потом через первого дядю Витю, и, не доходя до второго, поворачиваешь налево. Черная дверь, обтянутая брезентом. Открываешь её копеечной монетой (!) - и ты дома!
В 1982-м году, когда маме было 36 лет, папе 44, а мне - 4, в этой нашей жизни наметились перемены. Из состояния простого житья, мы переместились в состояние ожидания. Все ждали, когда мама родит. При этом все ждали разного. Мама ждала сына Тараса с кудрявыми волосами, папа - просто сына, а я, влюбленная в сказки, хотела сестричку Алёнушку.
5 марта, в три часа дня, обломались все, кроме меня. Родилась Алёна.
Помню, я так сильно обрадовалась, что разорвала газетную страницу на много листочков, сделала шарики и сложила их себе в нос. Мне хотелось как-то зафиксировать эту радость. Или, выражаясь взрослым языком, отметить.
Я ждала Алёну очень-очень, ночами не спала. А когда первый раз увидела - чуть не заплакала. Мне казалось, что Алёна - это такая материализация сказочного персонажа. Я думала она будет в сарафане, кокошнике и с косой. А она была голая, ревела и какала. Это ни в какие сказки не укладывалась. Про такое в сказках не писали.
Короче, я разочаровалась. Погрузилась в уныние, стала непримиримой и дерзкой.
Летом 1982 года участковый врач написал в моей медицинской карте: «Обзывается. Пинает бабушку!». Я хотела что-нибудь сделать с сестрой, потому что дальше так продолжаться не могло.
Однажды мама оставила меня у магазина сторожить коляску. Шел снег. Я думала недолго. Я думала так: «Вот я стою, мерзну, коченею…а она, эта Алёнушка, лежит себе в теплой коляске, спит и прекрасно себя чувствует». Короче, я нагребла снега и засыпала мелкую с ног до головы.
При чем не просто засыпала, я ещё утромбовала. Мама была, конечно, в шоке.
А я успокоилась. И потом… в один прекрасный день… поняла, что люблю свою сестру. Что-то там повернулось в моей голове.
Мы начали с ней дружить, вместе играть. Играли «в Тимура и его команду», «в домик», «в магазинчик». С приходом перестройки - играли в «рабыню Изауру».
На чердаке нашего дома играли «в штаб». Я была начальником штаба, пытала, требовала от сестры какие-то шифры. Бегала с палкой: «Ко-о-д! Кооод! Говори код!». Иногда Алена бунтовала: царапалась, кусалась и ревела. Иногда просто вставала, говорила: «Отстань от меня», и уходила.
Мы были очень разными. Я любила писать сценарии, ставить спектакли и концерты. Продавала билеты по рублю, без билетов на концерт не пускала. Дико обожала командовать. Помню, на репетиции «Цветика-семицветика» волевым решением сняла с роли сопливого Сережу Миронова.
А сестре подобные мероприятия были абсолютно не интересны. Она пребывала в каком-то очень своём мире. Не любила общепринятое. Вырубала пластинки с Шаинским и пела про Пулингу. Аленин хит: «Пулинга. А-а! Пулинга. А-а!».
…Во дворе её звали «Алка-палка». С годами прозвище трансформировалось. «Палку» сменил уважительный «Палкан».
Алена была неразборчива в одежде, но зато самым щепетильным образом относилась к прическам. Папа боялся тех дней, когда наступал его черёд заплетать Аленины косы. Под вопли «Петууух!» он менял бомбошки на бантики, крепил заколки, чесал и нервничал.
В конечном итоге папины сооружения выглядели так -
Лиса, тихушница. Однажды она проследила за мамой, прятавшей конфеты, залезла в шкаф и тихонечко, пока никого не было, съела две коробки «Птичьего молока».
На следующий день мама раскрыла преступление и жёстко наказала сестру. Закрыла дома одну, лишила свободы и еды. Алене быстро стало скучно, она открыла окно, обнаружила за окном лето, немного подумала и... выпала.
По вечерам Алена читала книжку «Про Веру и Анфису». В книге обезьяна дружила с девочкой. Одно время сестра тоже хотела поехать в Африку, чтобы там дружить с обезьяной.
Но как-то всё не сложилось. Вместо Африки пришлось идти в школу.
К обезьянам Аленка неравнодушна до сих пор .
С учебой не заладилось сразу. Сестра не дописывала слова. Вместо «сочинение» писала «сочи», вместо «почему» - «поче». Учительница математики была в панике: «Алена! 4 клетки!» «Алена, отступай клетки!». В конце тетради уже просто - «Алена» и три восклицательных знака.
Складывалось ощущение, что моя сестра ходила в школу, чтобы издеваться над учителями. В её тетради по географии написано, что существует две стороны света - юг и югозапад. Учительница русского просто умоляла наклонять буквы вправо (как все). Но Алена принципиально наклоняла влево.
Маму необразованная дочь дико нервировала. Папу восхищала. Папе нравилось, что Алена особенная. Неграмотная, но и непростая.
Зимой Алена говорила с каплями дождя.
Была уверена, что глобус изобретен для того, чтобы "ориентирываться на малой карте СССР".
Аленка часто выручала. Когда мне требовались деньги на дискотеку, она просила у мамы «на нужды класса». Когда после дискотеки я обнаруживала, что не написала статью, Алена звонила моему редактору и взволнованно сообщала, что «ночью Юлю укусил клещ». Всегда меня прикрывала.
В свою очередь я помогала ей писать сочинения, ходила на родительские собрания. Вечерами рассказывала маме про то, что Алену хвалят. Короче, потихоньку-помаленьку, сестра выпустилась из ненавистной ей школы. Поступила на философский факультет, три года подряд писала курсовые про пытки, маньяков и педофилов, чем очень пугала бабушку и волновала маму.
В те годы Аленка коллекционировала фотографии людей с расщелиной между зубами. Слушала Валерия Меладзе. Посещала еврейский лагерь «Сохнут». Пила водку с Тархуном, курила «Яву». Дружила с инфернальной Наташей Стороженко, которая не любила мыться и не мылась. Было весело.
Однажды она завела роман с 55-летним любителем большого тенниса Андреем Христолюбовым. Ходила с ним в боулинг и во всякие такие места. Потом несколько месяцев работы в «Евросети», несколько месяцев - на телевидении. Алена писала странные очерки в местные газеты. Носила леопардовые сапоги и леопардовую шубу.
Мы общались всё реже и реже. Сначала друзья и знакомые были общими, потом - у каждого свои.
Короче, жили и жили. Всё было циклично, всё повторялось. Изменения случались, но ничего особо не менялось. Алена пригляделась повнимательнее, проанализировала, собрала вещи и уехала в Москву.
Я помню тот день очень хорошо. Было холодно и плохо. Не знаю, как всем. Мне - холодно и плохо. Помню всё: грязный поезд, пасмурного проводника, робость, неумение быть сентиментальными. В тот день я поняла, что без Аленки мне грустно. Не понятно. Не так.
Она уехала, а я осталась.
-------------------------------------------------------------
Когда Алене исполнилось семь лет, она составила себе распорядок дня. Каждое её утро начиналось с зарядки у открытой форточки.
Сегодня, когда сестре 27, её утро состоит из кофе, сигареты, суетящейся Москвы, метро, больших расстояний. В этом её утре нет папы с бантами, бабушки, которая ласково будила - «Душенька, вставай», зарядки нет, форточки. Ничего из того, что было.
Алена теперь другая. Другая, но в то же время такая же - мелкая, вредная засранка.
Двоечница на высоких каблуках.
Улица Максима Горького, дом 34. Бывшая купеческая усадьба, переделанная в 11-квартирную коммуналку. Фамильные вензелёчки закрашены надёжной советской краской. Сараи. Веревки. На веревках - чужие трусы.
Соседей много. Тетя Нина и тетя Клава жарят рыбу. Дядя Витя, дядя Толя и другой дядя Витя спят у входа в собственные квартиры. Тётя Стеша гуляет с собакой, тетя Валя навещает сына в тюрьме, толстая Мыльникова со всеми судится и всеми недовольна.
У нас десятая квартира на втором этаже. Поднимаешься по красивой, крученой лестнице, перешагиваешь через дядю Толю, потом через первого дядю Витю, и, не доходя до второго, поворачиваешь налево. Черная дверь, обтянутая брезентом. Открываешь её копеечной монетой (!) - и ты дома!
В 1982-м году, когда маме было 36 лет, папе 44, а мне - 4, в этой нашей жизни наметились перемены. Из состояния простого житья, мы переместились в состояние ожидания. Все ждали, когда мама родит. При этом все ждали разного. Мама ждала сына Тараса с кудрявыми волосами, папа - просто сына, а я, влюбленная в сказки, хотела сестричку Алёнушку.
5 марта, в три часа дня, обломались все, кроме меня. Родилась Алёна.
Помню, я так сильно обрадовалась, что разорвала газетную страницу на много листочков, сделала шарики и сложила их себе в нос. Мне хотелось как-то зафиксировать эту радость. Или, выражаясь взрослым языком, отметить.
Я ждала Алёну очень-очень, ночами не спала. А когда первый раз увидела - чуть не заплакала. Мне казалось, что Алёна - это такая материализация сказочного персонажа. Я думала она будет в сарафане, кокошнике и с косой. А она была голая, ревела и какала. Это ни в какие сказки не укладывалась. Про такое в сказках не писали.
Короче, я разочаровалась. Погрузилась в уныние, стала непримиримой и дерзкой.
Летом 1982 года участковый врач написал в моей медицинской карте: «Обзывается. Пинает бабушку!». Я хотела что-нибудь сделать с сестрой, потому что дальше так продолжаться не могло.
Однажды мама оставила меня у магазина сторожить коляску. Шел снег. Я думала недолго. Я думала так: «Вот я стою, мерзну, коченею…а она, эта Алёнушка, лежит себе в теплой коляске, спит и прекрасно себя чувствует». Короче, я нагребла снега и засыпала мелкую с ног до головы.
При чем не просто засыпала, я ещё утромбовала. Мама была, конечно, в шоке.
А я успокоилась. И потом… в один прекрасный день… поняла, что люблю свою сестру. Что-то там повернулось в моей голове.
Мы начали с ней дружить, вместе играть. Играли «в Тимура и его команду», «в домик», «в магазинчик». С приходом перестройки - играли в «рабыню Изауру».
На чердаке нашего дома играли «в штаб». Я была начальником штаба, пытала, требовала от сестры какие-то шифры. Бегала с палкой: «Ко-о-д! Кооод! Говори код!». Иногда Алена бунтовала: царапалась, кусалась и ревела. Иногда просто вставала, говорила: «Отстань от меня», и уходила.
Мы были очень разными. Я любила писать сценарии, ставить спектакли и концерты. Продавала билеты по рублю, без билетов на концерт не пускала. Дико обожала командовать. Помню, на репетиции «Цветика-семицветика» волевым решением сняла с роли сопливого Сережу Миронова.
А сестре подобные мероприятия были абсолютно не интересны. Она пребывала в каком-то очень своём мире. Не любила общепринятое. Вырубала пластинки с Шаинским и пела про Пулингу. Аленин хит: «Пулинга. А-а! Пулинга. А-а!».
…Во дворе её звали «Алка-палка». С годами прозвище трансформировалось. «Палку» сменил уважительный «Палкан».
Алена была неразборчива в одежде, но зато самым щепетильным образом относилась к прическам. Папа боялся тех дней, когда наступал его черёд заплетать Аленины косы. Под вопли «Петууух!» он менял бомбошки на бантики, крепил заколки, чесал и нервничал.
В конечном итоге папины сооружения выглядели так -
Лиса, тихушница. Однажды она проследила за мамой, прятавшей конфеты, залезла в шкаф и тихонечко, пока никого не было, съела две коробки «Птичьего молока».
На следующий день мама раскрыла преступление и жёстко наказала сестру. Закрыла дома одну, лишила свободы и еды. Алене быстро стало скучно, она открыла окно, обнаружила за окном лето, немного подумала и... выпала.
По вечерам Алена читала книжку «Про Веру и Анфису». В книге обезьяна дружила с девочкой. Одно время сестра тоже хотела поехать в Африку, чтобы там дружить с обезьяной.
Но как-то всё не сложилось. Вместо Африки пришлось идти в школу.
К обезьянам Аленка неравнодушна до сих пор .
С учебой не заладилось сразу. Сестра не дописывала слова. Вместо «сочинение» писала «сочи», вместо «почему» - «поче». Учительница математики была в панике: «Алена! 4 клетки!» «Алена, отступай клетки!». В конце тетради уже просто - «Алена» и три восклицательных знака.
Складывалось ощущение, что моя сестра ходила в школу, чтобы издеваться над учителями. В её тетради по географии написано, что существует две стороны света - юг и югозапад. Учительница русского просто умоляла наклонять буквы вправо (как все). Но Алена принципиально наклоняла влево.
Маму необразованная дочь дико нервировала. Папу восхищала. Папе нравилось, что Алена особенная. Неграмотная, но и непростая.
Зимой Алена говорила с каплями дождя.
Была уверена, что глобус изобретен для того, чтобы "ориентирываться на малой карте СССР".
Аленка часто выручала. Когда мне требовались деньги на дискотеку, она просила у мамы «на нужды класса». Когда после дискотеки я обнаруживала, что не написала статью, Алена звонила моему редактору и взволнованно сообщала, что «ночью Юлю укусил клещ». Всегда меня прикрывала.
В свою очередь я помогала ей писать сочинения, ходила на родительские собрания. Вечерами рассказывала маме про то, что Алену хвалят. Короче, потихоньку-помаленьку, сестра выпустилась из ненавистной ей школы. Поступила на философский факультет, три года подряд писала курсовые про пытки, маньяков и педофилов, чем очень пугала бабушку и волновала маму.
В те годы Аленка коллекционировала фотографии людей с расщелиной между зубами. Слушала Валерия Меладзе. Посещала еврейский лагерь «Сохнут». Пила водку с Тархуном, курила «Яву». Дружила с инфернальной Наташей Стороженко, которая не любила мыться и не мылась. Было весело.
Однажды она завела роман с 55-летним любителем большого тенниса Андреем Христолюбовым. Ходила с ним в боулинг и во всякие такие места. Потом несколько месяцев работы в «Евросети», несколько месяцев - на телевидении. Алена писала странные очерки в местные газеты. Носила леопардовые сапоги и леопардовую шубу.
Мы общались всё реже и реже. Сначала друзья и знакомые были общими, потом - у каждого свои.
Короче, жили и жили. Всё было циклично, всё повторялось. Изменения случались, но ничего особо не менялось. Алена пригляделась повнимательнее, проанализировала, собрала вещи и уехала в Москву.
Я помню тот день очень хорошо. Было холодно и плохо. Не знаю, как всем. Мне - холодно и плохо. Помню всё: грязный поезд, пасмурного проводника, робость, неумение быть сентиментальными. В тот день я поняла, что без Аленки мне грустно. Не понятно. Не так.
Она уехала, а я осталась.
-------------------------------------------------------------
Когда Алене исполнилось семь лет, она составила себе распорядок дня. Каждое её утро начиналось с зарядки у открытой форточки.
Сегодня, когда сестре 27, её утро состоит из кофе, сигареты, суетящейся Москвы, метро, больших расстояний. В этом её утре нет папы с бантами, бабушки, которая ласково будила - «Душенька, вставай», зарядки нет, форточки. Ничего из того, что было.
Алена теперь другая. Другая, но в то же время такая же - мелкая, вредная засранка.
Двоечница на высоких каблуках.