(no subject)
- Я не могу заснуть. Расскажи мне сказку.
Ну вот и что ей ответить? Промолчать она мне не даст: характер не тот. Ужасно упрямая, всё всегда через край. Идёт вон, носом хлюпает, ботинками хлюпает, листьями мокрыми под подошвами - тоже хлюпает, и весь мир для неё превратился в один-единственный тёмный осенний вечер, залитый холодным дождём. А туда же: сказку ей расскажи. Я - и вдруг сказку. Поди ж ты.
- Домой сначала дойди, балда, а потом уже сказку и спать.
Качает головой, оскальзывается на каше из листьев, взмахивает руками, чтобы поймать равновесие. Не упала.
- Дома кошмары.
- А здесь, можно подумать, нет.
- С тобой - нет.
"Это со мной-то - нет", - думаю я.
Усмехаюсь. Вздыхаю. Унявшийся было дождь начинается с новой силой. Мимо по тёмной аллее со звоном проезжает трамвай.
"Потому что со мной их уже не надо, и так достаточно", - думаю я.
Кивает. Вздыхает. Спрашивает:
- Так что? Расскажешь?
Красный от холода нос, пустая тёмная улица, лезвия трамвайных путей с отблесками золота листьев и серебра фар. О них слишком легко порезаться и остаться со мной навсегда. И, кажется, когда-то очень давно она уже это сделала.
- Куда я от тебя теперь денусь.
И я говорю. Долго, взахлёб, как она любит.
О том, как октябрьскими ночами на подоконниках и порогах сгущаются тени. Пробуют на вкус воздух - давно уже им не дышали, забыли, - звенят тишиной, прочищая онемевшее горло, не отражаются в зеркалах. Смотрят на лица спящих, шепчут нежное, забытое, общее, напоминают о себе бережно, так, чтобы не напугать, но присниться. Говорят, что соскучились. Те, которые спят - тоже. Они улыбаются во сне и плачут, совсем неслышно, совсем так же, как те, которые к ним пришли. Плакать, как и летать, во сне - легче.
Упрямая моя слушает так внимательно, что даже перестаёт хлюпать носом, а мне только того и нужно, так что я говорю дальше.
О том, что именно из самых глубоких ночных луж утром рождается солнце. Что то страшное, что бродит ночами по улицам и преследует одиноких прохожих, просто очень хочет стать кошкой, которую подберут у подъезда, но ещё не умеет. Маленькое совсем, не научилось. Надеется - может и так получится, сразу? А люди пугаются и ускоряют шаги, оставляя будущего кота одного под дождём. И будущий кот, вздохнув, тоскливо лакает оконный свет, сворачивается клубочком в самой глубокой луже и наутро просыпается солнцем. Котом - как-нибудь в другой раз. Не дорос ещё, маленький.
Моя упрямая подставляет ладони дождю, и я говорю ей:
- Слышишь, как он смеётся?
А она говорит:
- Слышу.
И смеётся в ответ. Вместе со мной, вместе с каждой осенней ночью, вместе со всеми сказками, которые я буду рассказывать, пока она будет слушать. Всё самое страшное, что во мне есть. Всё самое важное и самое нежное, на что я способен.
Всё, абсолютно.
Я провожаю её домой, обнимаю, и она обещает прийти опять. Предлагает остаться, но я не иду: пока ещё рано.
Хлопает дверь подъезда, оставляя меня одного под дождём, и через пару минут моя упрямая зажигает мне все окна, которые может. Я залпом выпиваю оконный свет, благодарю её, салютуя прозрачной ладонью, и сворачиваюсь клубочком в самой глубокой луже, чтобы наутро проснуться - может быть, даже действительно солнцем. Кто знает.