Российские либералы VS украинские хлопоманы
Современная Украина, которая для некоторых российских оппозиционеров является примером правового государства, наглядным образом показывает, что происходит с теми, чье мнение не совпадает с мнением большинства. От граждан России, додумавшихся эмигрировать в Киев, украинские патриоты требуют фанатической лояльности, вплоть до отрицания очевидных исторических фактов.
С начала украинского кризиса российско-украинскую границу пересекают не только украинские граждане, спасающиеся от войны или от преследований новых украинских властей, но и некоторые граждане России, просящие у Киева политического убежища. Жители России, публично поддерживающие украинские власти, так называемую АТО, призывающие отдать Крым под украинский контроль, уничтожить повстанцев Донбасса или, например, ликвидировать российскую государственность, могут публично выражать свое мнение. В том числе в публичных акциях в центре Москвы, и, как показала практика, единственное, что им грозит, - общественное порицание. Но есть и те, кому этого недостаточно.
В феврале политического убежища у украинских властей попросил кемеровский журналист Дмитрий Шипилов, приговоренный в прошлом году к трем месяцам колонии по обвинению в оскорблении кемеровского губернатора Амана Тулеева. «Мне уже неприятен воздух на территории России, если уж по большому счету, - объяснил он свое решение в интервью радио «Свобода». - Просто та ситуация, которая там складывается, то, что происходит в умах моих соотечественников, мне все это не нравится. Очень сложно остаться здоровым в психически больном обществе».
В декабре за защитой к украинским властям обратился пермский художник Антон Мырзин, чьи плакаты в прошлом году составили большую часть экспозиции прошедшей в Киеве выставки «Убей колорада!» Возмущенный депутат Госдумы Александр Хинштейн написал запрос в прокуратуру, которая выявила в работах Мырзина «публичные призывы к осуществлению экстремистской деятельности, совершенные с использованием информационно-телекоммуникационных сетей, в том числе сети Интернет». По материалам проверки ФСБ возбудила уголовное дело.
Среди уезжающих на Украину есть люди разных взглядов. Часть из них позиционируют себя как либералы. Либерализм в их версии сводится к насильственному свержению власти и физическому уничтожению тех, кто с ними не согласен. Есть националисты, причем самая радикальная их часть: если умеренные националисты поддерживают республики Донбасса или даже сами воюют в ополчении, то откровенные нацисты, которых беспокоят вопросы «крови» и «расы», пополнили ряды штурмовиков батальона «Азов» и им сочувствующих.
Впрочем, как бы оппозиционно ни были настроены эмигранты из России на Украину, быть гостеприимно принятыми в Киеве у них получается не всегда. «Осторожно! Под видом российских либералов в Украину просачиваются завсегдатаи подставных митингов, системные придурки, кликуши и провокаторы с «великоросскими» амбициями, призывами любой ценой примиряться с террористами и перманентным желанием «поучать хохлов». Как говорится, умейте видеть разницу», - пишут во вторник украинские пользователи соцсетей. В пример они приводят высказывания эмигрировавшего в феврале из Москвы журналиста и политического активиста Павла Шехтмана, уже успевшего нажить себе недоброжелателей среди украинских националистов.
Имя Павла Шехтмана было известно задолго до украинских событий. В частности, он прославился как один из самых непримиримых активистов кампании в защиту Химкинского леса, во время которой он однажды даже был избит. В прошлом году он начал активно комментировать события в бывшей УССР, не особо стесняя себя в выражениях. После многочисленных записей в соцсетях с призывами к убийствам противников украинских властей он стал фигурантом уголовного дела по «экстремистской» 282-й статье. Затем он бежал из-под домашнего ареста, каким-то образом пересек границу, минуя российских пограничников, и попросил убежища в Киеве.
Некоторые жители России с либеральными убеждениями верят, что, в отличие от РФ, Украина является правовым демократическим государством, где можно беспрепятственно реализовывать право на свободу слова. Не ждал подвоха и Павел Иосифович, вступивший на днях с украинскими националистами в дискуссию на историческую тему. Однако невинная, казалось бы, запись Шехтмана о том, что во времена Российской Империи языком городского населения Украины был русский, в то время как украинским пользовались в основном деревенские жители и городские низы, вызвала шквал возмущения «патриотов», наперебой теперь предлагающих ему покинуть Киев.
«Один из перебравшихся в Украину российских оппозиционеров, Павел Шехтман, по российским вопросам занимавший вполне достойную позицию, оказавшись в Украине, принялся рассуждать о наших местных делах - и тут же зашкварился», - пишут разочарованные во вновь прибывшем украинcкие националисты (уголовный жаргон и обсценная лексика давно являются отличительным знаком этой категории пользователей). И выносят вердикт: «Русский либерализм заканчивается там, где начинается украинский вопрос».
Эти слова по отношению к представителям российской либеральной оппозиции звучат не в первый раз. Осенью украинские журналисты обращали их к покойному Борису Немцову, высказывавшему свою точку зрения на положение Украины в эфире у Евгения Киселева. Российскому оппозиционному политику было, по сути, заявлено, что не ему рассуждать об украинских проблемах, а от него им нужен ответ на вопрос, вернет ли он Крым в случае победы на президентских выборах. Разумеется, при этом гостя программы обхамили.
Обструкцию устроили украинские пользователи соцсетей Михаилу Ходорковскому, который заявил, что не отдаст Крым в случае победы на президентских выборах. То же случилось с оппозиционером Алексеем Навальным, весной поддержавшим киевские власти, а впоследствии заявившим, что переход Крыма под российскую юрисдикцию является, по сути, свершившимся фактом. Причем Навальный почувствовал такую реакцию не впервые: стоило ему в 2012 году во время выступления на украинском канале сказать, что ему не нравится проводить по пять часов на границе, и одобрительно высказаться об интеграционных процессах, как он был обвинен в неуважении суверенитета государства Украина.
Павел Шехтман, вместо свободной дискуссии на научные темы получивший разнос на партсобрании, оскорбления украинских националистов пока выносит стоически. «Как же скучно говорить об истории с идиотами. Когда, начав обсуждать сюжеты с Владимиром, Ярославом и Повестью временных лет, получаешь в качестве главного научного аргумента «ваша страна напала на мою и убивает украинцев», - пишет он, на что получает еще десятки хамских комментариев с признаниями украинских патриотов в презрении к интеллигенции.
Впрочем, вряд ли Павел Шехтман и другие столкнувшиеся с бурной реакцией толерантных и демократических киевлян эмигранты могут сказать, что их не предупреждали. Украинский пропагандист Роман Скрыпин, интервьюировавший
вновь прибывшего Шехтмана на «Громадьске ТВ», прямо ему заявил: «Россиян по паспорту здесь предостаточно. Деятельность их очень разная, отношение настороженное к таким людям».
Скрыпин, чей диалог с Шехтманом больше похож не на интервью, а на допрос следователя, признается, что «есть несколько концепций, что делать с этими людьми». Одни украинские патриоты, по его словам, придерживаются мнения «не пущать подальше от греха», а другие говорят «...в конце концов, Киевская Русь. Вы говорили что-то о русских, о русском мире? Ну мы его вам здесь можем создать. Но не на ценностях того русского мира, а демократических», - рассказал Скрыпин.
Как именно выглядят эти ценности в украинском их понимании, г-н Шехтман теперь может ощутить на собственной шкуре.
Напомню о происхождении первых свидомых украинцев:
Вживание украинства в новую урбанистическую среду было процессом довольно сложным (за внешней «европеизацией» Киева стояла его упорная русификация) и противоречивым (поскольку идеология хуторянства уже отжила свой век и плохо усваивала новые идеи). Второе поколение городских украинофилов вырастало в атмосфере противостояния и отчуждения. Официальные власти нередко прибегали к политике компрометации украинофильских кругов в глазах горожан. (Так, например, в середине 1870-х г. киевский полицмейстер Гюббенет велел проституткам появляться на улицах только в украинских национальных костюмах). Старания официальной пропаганды приносили свои плоды, и попытки украинцев возродить свои национальные бытовые традиции многими верноподданнически настроенными киевлянами часто воспринимались настороженно, если не враждебно. «Мое поколение, - писала дочка М. П. Старицкого Людмила Старицкая-Черняковская, вспоминая 1880-е гг., - особое поколение: мы были первыми украинскими детьми /в Киеве/. Не теми детьми, которые вырастают в селе, в родной атмосфере стихийными украинцами, - мы были детьми городскими, которых родители впервые с пеленок воспитывали сознательными украинцами среди враждебного окружения. Таких украинских семей было немного; все другие дети, с которыми нам приходилось постоянно встречаться, были русифицированными барчуками. В то время среди русской квазиинтеллигенции Киева /.../ утвердилось недоброжелательное отношение ко всему украинскому, и особенно к самим «украинофилам»; В лучшем случае к ним относились иронично, как к «блаженненьким» или чудакам /.../ Мы говорили по-украински, и родители всюду обращались к нам по-украински; часто нас одевали в украинскую одежду. И, конечно, и тем и другим мы обращали на себя общее внимание, а вместе с тем и - шутки, глумление, насмешки, презрение. О, как много пришлось испытать нашим маленьким сердцам горьких обид, незабываемых... Помню, как с сестрою гуляли мы в Ботаническому саду, конечно, в украинской одежде и говорили между собой по-украински. Над нами стали смеяться, вышла гадкая сцена: дети, а заодно и такие же разумные бонны и няньки начали издеваться над нами, над нашей одеждой, над нашим «мужицким» языком. Сестра вернулась домой, заливаясь слезами /.../ Моих слез не видел никто: яростное, волчье сердце было у меня; но, помню, как ночью, когда все вокруг спали, вспоминала я, бывало, происшествия дня и думала, думала... И такая страшная, такая хищная ненависть ко всем угнетателям родного слова и люда поднималась в сердце, что страшно теперь и вспоминать...» (Старицька-Черняхівська, 25 років українському театру, 47).