Украинская интеллигенция требует крови поэта
Оригинал взят у putnik1 в СТИХИ С ПЕТЛЕЙ НА ШЕЕ
И еще:
А я за мир!!! За мир на всей земле!
За дружбу, за любовь, за веру в Бога…
За то, чтоб угощенье на столе,
А за столом родных и близких много!
А я за радость добрых детских глаз...
В них часто нашей нежности нехватка…
За то, чтоб жили счастливо сейчас,
И не давали государству взятки!
А я за справедливость без войны!
За то, чтоб мы могли договориться.
Чтоб признавали груз своей вины,
Прощать умели, верить и молиться!
А я за теплоту сердец родных,
В которых смысл жизни и отрада.
И мне нельзя сломаться ради них,
А их любовь и есть моя награда!
А я за жизнь! За нашу с вами жизнь,
Что Господом дарована однажды…
И в смуты час он шепчет мне: «Держись!»
И также беспокоится о каждом…
Добра не отыскать в жестоком зле…
Войной не победить души тревогу…
А я за мир!!! За мир на всей земле!
За дружбу, за любовь, за веру в Бога…
А тут большая подборка.
А тут:
Далее я хотел порассуждать о признаках фашизма.
О стихах про мир, справедливость и любовь, которые опасны и наказуемы.
О бандеровщине, которую себе на беду не приемлет поэтесса.
И о многом другом.
Но зачем?
=======================================
Я не удивляюсь этому. Такова суть украинской ущербной и исполненной ненависти украинской интеллигенции. Почитайте у меня по тэгу "расстрелянное возрождение" - как сдавали своих коллег и товарищей по творческому цеху в 30-е годы, или как по доносу сегодняшней "совести нации" - Ивана Дзюбы в 70-е посадили моего отца (и не только его) и вам все станет ясно об украинской интеллигенции, которую ожидает 9-й круг Ада..
И вот истоки этой ненависти и ущербности:
[Spoiler (click to open)]Вживание украинства в новую урбанистическую среду было процессом довольно сложным (за внешней «европеизацией» Киева стояла его упорная русификация) и противоречивым (поскольку идеология хуторянства уже отжила свой век и плохо усваивала новые идеи). Второе поколение городских украинофилов вырастало в атмосфере противостояния и отчуждения. Официальные власти нередко прибегали к политике компрометации украинофильских кругов в глазах горожан. (Так, например, в середине 1870-х г. киевский полицмейстер Гюббенет велел проституткам появляться на улицах только в украинских национальных костюмах). Старания официальной пропаганды приносили свои плоды, и попытки украинцев возродить свои национальные бытовые традиции многими верноподданнически настроенными киевлянами часто воспринимались настороженно, если не враждебно. «Мое поколение, - писала дочка М. П. Старицкого Людмила Старицкая-Черняковская, вспоминая 1880-е гг., - особое поколение: мы были первыми украинскими детьми /в Киеве/. Не теми детьми, которые вырастают в селе, в родной атмосфере стихийными украинцами, - мы были детьми городскими, которых родители впервые с пеленок воспитывали сознательными украинцами среди враждебного окружения. Таких украинских семей было немного; все другие дети, с которыми нам приходилось постоянно встречаться, были русифицированными барчуками. В то время среди русской квазиинтеллигенции Киева /.../ утвердилось недоброжелательное отношение ко всему украинскому, и особенно к самим «украинофилам»; В лучшем случае к ним относились иронично, как к «блаженненьким» или чудакам /.../ Мы говорили по-украински, и родители всюду обращались к нам по-украински; часто нас одевали в украинскую одежду. И, конечно, и тем и другим мы обращали на себя общее внимание, а вместе с тем и - шутки, глумление, насмешки, презрение. О, как много пришлось испытать нашим маленьким сердцам горьких обид, незабываемых... Помню, как с сестрою гуляли мы в Ботаническому саду, конечно, в украинской одежде и говорили между собой по-украински. Над нами стали смеяться, вышла гадкая сцена: дети, а заодно и такие же разумные бонны и няньки начали издеваться над нами, над нашей одеждой, над нашим «мужицким» языком. Сестра вернулась домой, заливаясь слезами /.../ Моих слез не видел никто: яростное, волчье сердце было у меня; но, помню, как ночью, когда все вокруг спали, вспоминала я, бывало, происшествия дня и думала, думала... И такая страшная, такая хищная ненависть ко всем угнетателям родного слова и люда поднималась в сердце, что страшно теперь и вспоминать...» (Старицька-Черняхівська, 25 років українському театру, 47).
..
Click to viewИ еще:
А я за мир!!! За мир на всей земле!
За дружбу, за любовь, за веру в Бога…
За то, чтоб угощенье на столе,
А за столом родных и близких много!
А я за радость добрых детских глаз...
В них часто нашей нежности нехватка…
За то, чтоб жили счастливо сейчас,
И не давали государству взятки!
А я за справедливость без войны!
За то, чтоб мы могли договориться.
Чтоб признавали груз своей вины,
Прощать умели, верить и молиться!
А я за теплоту сердец родных,
В которых смысл жизни и отрада.
И мне нельзя сломаться ради них,
А их любовь и есть моя награда!
А я за жизнь! За нашу с вами жизнь,
Что Господом дарована однажды…
И в смуты час он шепчет мне: «Держись!»
И также беспокоится о каждом…
Добра не отыскать в жестоком зле…
Войной не победить души тревогу…
А я за мир!!! За мир на всей земле!
За дружбу, за любовь, за веру в Бога…
А тут большая подборка.
А тут:
Далее я хотел порассуждать о признаках фашизма.
О стихах про мир, справедливость и любовь, которые опасны и наказуемы.
О бандеровщине, которую себе на беду не приемлет поэтесса.
И о многом другом.
Но зачем?
=======================================
Я не удивляюсь этому. Такова суть украинской ущербной и исполненной ненависти украинской интеллигенции. Почитайте у меня по тэгу "расстрелянное возрождение" - как сдавали своих коллег и товарищей по творческому цеху в 30-е годы, или как по доносу сегодняшней "совести нации" - Ивана Дзюбы в 70-е посадили моего отца (и не только его) и вам все станет ясно об украинской интеллигенции, которую ожидает 9-й круг Ада..
И вот истоки этой ненависти и ущербности:
[Spoiler (click to open)]Вживание украинства в новую урбанистическую среду было процессом довольно сложным (за внешней «европеизацией» Киева стояла его упорная русификация) и противоречивым (поскольку идеология хуторянства уже отжила свой век и плохо усваивала новые идеи). Второе поколение городских украинофилов вырастало в атмосфере противостояния и отчуждения. Официальные власти нередко прибегали к политике компрометации украинофильских кругов в глазах горожан. (Так, например, в середине 1870-х г. киевский полицмейстер Гюббенет велел проституткам появляться на улицах только в украинских национальных костюмах). Старания официальной пропаганды приносили свои плоды, и попытки украинцев возродить свои национальные бытовые традиции многими верноподданнически настроенными киевлянами часто воспринимались настороженно, если не враждебно. «Мое поколение, - писала дочка М. П. Старицкого Людмила Старицкая-Черняковская, вспоминая 1880-е гг., - особое поколение: мы были первыми украинскими детьми /в Киеве/. Не теми детьми, которые вырастают в селе, в родной атмосфере стихийными украинцами, - мы были детьми городскими, которых родители впервые с пеленок воспитывали сознательными украинцами среди враждебного окружения. Таких украинских семей было немного; все другие дети, с которыми нам приходилось постоянно встречаться, были русифицированными барчуками. В то время среди русской квазиинтеллигенции Киева /.../ утвердилось недоброжелательное отношение ко всему украинскому, и особенно к самим «украинофилам»; В лучшем случае к ним относились иронично, как к «блаженненьким» или чудакам /.../ Мы говорили по-украински, и родители всюду обращались к нам по-украински; часто нас одевали в украинскую одежду. И, конечно, и тем и другим мы обращали на себя общее внимание, а вместе с тем и - шутки, глумление, насмешки, презрение. О, как много пришлось испытать нашим маленьким сердцам горьких обид, незабываемых... Помню, как с сестрою гуляли мы в Ботаническому саду, конечно, в украинской одежде и говорили между собой по-украински. Над нами стали смеяться, вышла гадкая сцена: дети, а заодно и такие же разумные бонны и няньки начали издеваться над нами, над нашей одеждой, над нашим «мужицким» языком. Сестра вернулась домой, заливаясь слезами /.../ Моих слез не видел никто: яростное, волчье сердце было у меня; но, помню, как ночью, когда все вокруг спали, вспоминала я, бывало, происшествия дня и думала, думала... И такая страшная, такая хищная ненависть ко всем угнетателям родного слова и люда поднималась в сердце, что страшно теперь и вспоминать...» (Старицька-Черняхівська, 25 років українському театру, 47).
..