Яркое свидетельство революционной эпохи
Тетяна Свербілова
19 декабря в 16:23 ·
ИЗ РАССКАЗОВ О МОЕЙ БАБУШКЕ
ЮНОСТЬ МОЕЙ БАБУШКИ
Рассказ второй.
В 1910 году в Киеве были революционные студенческие волнения по поводу смерти Льва Толстого. Почему именно Лев Толстой, точно не могу сказать, вероятно, он был таким же кумиром молодежи, как и Чехов для моей бабушки, которая обожала его рассказы и его самого, и ее решение стать врачом не в последнюю очередь объяснялось тем, что и Чехов был врачом… В моем раннем детстве она, уже ослепнув, заставляла меня читать вслух юмористические рассказы Антоши Чехонте из журнала «Осколки», что мне совсем не нравилось, до меня юмор не доходил. Бабушка сердилась и не понимала, что я еще маленькая и родилась совсем в другую эпоху. Впрочем, гуманитарное воспитание моей бабушки и моей мамы впоследствии повлияло на мой выбор профессии литературоведа.
Студенты Киевского университета Св. Владимира, в том числе, Высших женских медицинских курсов при университете, где училась моя бабушка Татьяна Ивановна Папашика, принимали участие в беспорядках. Вообще тогда заниматься революционной деятельностью среди молодежи было очень модно, престижно и популярно. Бабушка, которая вышла замуж после второго курса, родила одного за другим двоих детей и поэтому так и не смогла получить высшее образование, - до конца жизни жалела о том, что осталась всего лишь домохозяйкой в большой семье, где за стол никогда не садилось меньше 10 человек. И дочери своей повторяла, что нужно иметь твердую профессию в руках, заниматься большим общественно значимым делом, чтобы не заглядывать в руки мужу за каждой копейкой. Что моя мама блестяще и исполнила, но об этом в другой раз.
В 1910 году бабушка входила в студенческий кружок революционно настроенной молодежи, они собирались на конспиративной квартире и читали что-то там недозволенное. У всех была идея пострадать ради народа.
Один раз решено было собраться, но предупредили, что возможно будет обыск. Все тем не менее пошли. А моя бабушка как раз накануне заболела воспалением легких, от которого умерла ее старшая сестра. Бабушка хотела быть героиней, и оделась, чтобы идти на конспиративную квартиру, но потеряла сознание - с температурой 40 градусов на конспиративную квартиру не дойти… Она провалялась в беспамятстве два дня, а на третий день узнала, что там был обыск, и все ее друзья были арестованы и впоследствии пошли по этапу в Сибирь на каторгу. И моя бабушка так до конца жизни не простила себе, что не пересилила себя и не пошла тогда со всеми. Все время об этом говорила. Ее друзья после 1917 года все стали видными фигурами новой революционной действительности, а она так и осталась домохозяйкой. Именно об этом она и жалела… Странное было поколение бабушек…
А в 1910 году ей, по ее словам, повезло: она была арестована и с группой студентов Киевского университета Св. Владимира и Киевского политехнического института помещена на три дня под стражу в помещении Киевского манежа. Там студенты сидели на полу и от нечего делать знакомились и разговаривали друг с другом. Так моя бабушка познакомилась с моим будущим дедушкой - студентом-выпускником сельскохозяйственного факультета, будущим агрономом и луговодом, впоследствии губернским агрономом и в начале 1930-х - профессором Киевского мелиоративного института, деканом и завкафедрой луговодства, репрессированным в 1933 году по делу украинских агрономов, которых обвинили в Голодоморе и попутно в сепаратизме.
А в 1910 году мой дедушка трое суток подряд проговорил с моей бабушкой в Киевском манеже, а когда их выпустили, то он должен был ехать на преддипломную практику под Киев на луговодческую станцию, а с бабушкой было еще хуже. Ее отец, который терпел все выбрыки младшей любимой дочери, но был чиновником земства и служащим, не мог стерпеть ее антиправительственную деятельность. И когда до провинциального Каменец-Подольського дошли слухи о Киевских беспорядках, в которых участвовала и его дочь, Иван Петрович написал ей решительное письмо, где говорил, что на летние каникулы домой она может не являться, и что он не желает иметь с ней никакого дела. Куда было деться летом? Старший брат, уже давно киевлянин, зная крутой нрав отца и желая спасти младшую сестру, предложил провести лето на его даче под Киевом. И так получилось, что совсем неподалеку проходил свою преддипломную практику на луговодческой станции мой будущий дедушка… В конце лета он сделал ей предложение, от которого она долго отказывалась, потому что хотела стать врачом… Но она уже пропустила летнюю практику в анатомическом театре, после которой отсеялось большинство курсисток. Одно дело - романтическое желание помогать людям, а совсем другое дело - серьезная практика по препарированию трупов…
Так моя бабушка вышла замуж. Свадьба была бедная, студенческая, мой дед-белорус с Житомирщины был из разночинцев и мог рассчитывать только на самого себя. А потом родились один за другим в 1912 и 1914 году моя мама и мой дядя, а потом началась Первая мировая война, и деда призвали на фронт, и он соорудил тачанку, на которой возил по фронтам мою бабушку с двумя малыми детьми, а потом не выдержала ее мать и решительно вмешалась, и забрала дочь с детьми с фронта в Хотин… А потом грянул 1917 год… А потом дед был губернским агрономом в Житомире, и Житомир брали то белые, то красные, то сине-голубые, то зеленые, то еще какие-то… А дом находился посередине между городом и вокзалом, и когда стреляли с вокзала на город, то снаряды падали на дом, а когда стреляли из города на вокзал, то опять снаряды падали на дом. Моя бабушка произвела математические расчеты и нашла, что безопаснее всего детям находится в коридорчике посередине квартиры. И каждую ночь, когда начинались обстрелы, бабушка будила детей и выводила в коридорчик, где они сидели на своих стульчиках и очень боялись и очень хотели спать. Но возвращаться в кроватки бабушка не разрешала до конца обстрелов. А однажды, когда обстрел кончился, и бабушка привела детей назад в спальню, то они все увидели, что окно разбито, а в кроватке маленького Сережи лежит огромный раскаленный и дымящийся осколок снаряда… Бабушкины расчеты оказались верными…
Но хотя моя бабушка так и не окончила медицинские курсы, но она всю жизнь лечила всех подряд, знакомых и незнакомых, которые были убеждены, что она фельдшер, и шли к ней. Сила воли у нее была потрясающей. Однажды в моем раннем детстве при мне двое рабочих рыли большую и глубокую яму, и нарушили гнездо ласки. Она от страха бросилась на них и прокусила одному палец, почти откусила. Я никогда не видела, чтобы из человека вылилось столько крови - палец висел на коже. Я от страха даже кричать не могла. Моя бабушка очень быстро и умело сходила в дом за банкой с сулемой, которой во дни ее молодости лечили хирургические раны, а сейчас эту адскую смесь вообще запрещено, по-моему, употреблять. Бабушка хладнокровно взяла рабочего за руку и вылила на рану полбутылки, после чего сложила правильно палец и наложила тугую повязку на шинах. Он орал диким голосом, но терпел. Кровь остановилась сразу же. Бабушка спокойно говорила мне: Учись, ты будешь врачом вместо меня. Упаси господь! Это отвратило меня навсегда от медицины, хотя я все же лечу иногда как медсестра запаса, но не хирургию, на это у меня нет дара.
Через неделю рабочий с повязкой на руке пришел к бабушке и с благодарностью преподнес ей деревенские дары - какие-то продукты. Бабушка рассердилась и отказалась. Она всегда лечила бесплатно, говорила, что у нее нет диплома, она не может брать гонорары. Но сила воли у нее была уникальная: однажды еще в 1920-е годы, в Житомире, она ночью пошла в дворовой туалет по заснеженной и обледеневшей тропинке. Было темно, и она упала - множественные открытые переломы голени, белые раздробленные кости на белом снегу. Она не кричала - в доме спали дети, она не хотела, чтобы они испугались. Она на руках подползла к окошку спальни, где крепко спал дедушка, и стала лепить из снега и бросать в окошко снежки, чтобы разбудить его. Он долго не просыпался… Потом он вышел и на руках занес ее в дом… Ей делали операции по новейшей технологии 1920-х годов - в кость вживляли медную проволоку. Потом технологию признали неудачной. Эта проволока всю оставшуюся жизнь выходила из ноги, рана раскрывалась осенью и весной. Бабушка лечилась сама припарками из чистотела и спиртовой настойкой белой лилии, все подоконники были заставлены склянками с самодельными лекарствами. Рана закрывалась, потом открывалась опять, все начиналось сначала. Бабушка всю жизнь сильно хромала и ходила с палкой. Потом с ее палкой ходила я… Теперь мне и палка не помогает… Несмотря на инвалидность, бабушка считала своим долгом помогать всем больным. Дважды в неделю мы с ней навещали старушку на соседней улице, которая после инсульта лежала неподвижно. Мы относили ей еду и какие-то лекарства. Старушка слушалась бабушку и выполняла все ее предписания.
Бабушка прожила всю жизнь в крайней бедности, если бы ее не содержала моя мама, то было бы худо. Она получала 26 рублей пенсии за дедушку. Один рубль всегда отдавала почтальону - у той были малые дети. Всегда ходила в застиранном халате и заштопанных грубых чулках. Мама много раз привозила ей новые халаты и чулки, но при следующем приезде ничего этого уже не было. Мама ругала бабушку, а бабушка смущенно отвечала, что ее старшая сестра из Житомира бедствует, и не может купить себе халат и чулки…