адепт духовости новоï
Originally posted by 
labas at адепт духовости новоï
Семнадцатое интервью из Гарвардского Проекта.
Респондент #548
Дата интервью: 24 апреля 1951г.Меня выпустили из советского исправительно-трудового лагеря 17 июня 1941-го, призвали в армию и я сразу же попал в лагерь военнопленных под Полтавой. В конце ноября меня освободили из винницкого лагеря благодаря моему другу, работавшему в лагерном управлении. В общем случае выпускали тех военнопленных, которые жили в Винницкой области, я же был из Киева, но после выхода из лагеря не мог туда вернуться. В лагере военнопленных украинцев держали отдельно от русских.
Материальное положение в момент моего освобождения было ужасным. Хотя немцы арестовывали, конфисковывали товары и разгоняли рынки, частная торговля существовала. Сначала был хлеб, но зимой 1941-42-го он стал очень плохого качества, горький. Люди получали продуктовые карточки, но очень мало. Сахар выдавался только ответственным чиновникам и рабочим, занятым на опасном производстве. В рейхскомиссариате Украина пайки были меньше, чем в генерал-губернаторстве. Мясо можно было достать лишь по блату, люди работавшие на немцах на мясокомбинатах могли брать кости и пр. В 1942-43-м в материальных условиях произошли небольшие подвижки. Немцы так и не смогли добиться запрета рынков, периодически они совершали облавы, и полиция арестовывала торговцев. Крестьяне сами привозили на рынок свои продукты. Сначала надеялись, что "богатые немцы будут везти нам свои товары". Открылись рестораны. Продавалась религиозная атрибутика и предметы культа. Каким-то образом людям удалось раздобыть их для продажи. Приобрела большой размах спекуляция, часто через комиссионные магазины. В Харькове управа сама открывала такие магазины, потому что они были источником дохода. Городское население частично перебралось в деревни, меняя свои вещи на продукты. Власти относились к этому с неодобрением, но терпели. Существовала сильная нужда в мыле. Мой друг-химик в Киеве сам производил мыло и торговал им.
По сравнению с советскими временами жизнь в деревнях была лучше, хотя и приходилось отдавать одну свинью с каждых двух имеющихся и пр. Колхозы остались, но разрешалось брать гектар земли в частное пользование. Колхозы немцы контролировали меньше, чем Советы. Немалое количество колхозного имущества разграбили, что способствовало подъему уровня жизни. Поначалу такого террора как до войны не было. Были заново открыты церкви, которые стали местом общения населения.
Некоторые профессии оказались невостребованы. К примеру, остались без работы учителя. На Украине были лишь четырехлетние школы. С другой стороны, в Виннице открылось три профучилища (медицинское, энергетическое и строительное), но это было исключением. Были закрыты, хотя и неодновременно, вообще все институты.
До войны в Виннице жило 120000 человек. В 1943-м осталось около 35000. Среди тех, кто остались в городе в 1941-м, было немало евреев. Первая ликвидация евреев произошла еще до меня, вторая, в апреле 1942-го, затронула портных, наборщиков, рабочих, уцелевших после первой. Ликвидация евреев привела население в подавленное состояние. У нас украинская полиция лишь охраняла место казни, но не расстреливала, в других местах, как мы узнали, она участвовала в казнях. Правда и то, что существовали антисемитские группировки. Евреев ликвидировали на основании списков, которые немцы запросили в управе, и та их представила.
Все члены партии должны были регистрироваться. Их отделили уже в лагере военнопленных. Там из пяти писарей, работавших на немцев, двое были антисемитами, а трое нет. В лагере военнопленных с евреями обходились жестоко: на Йом Кипур их, полуголых, выгнали на мороз, заставили забираться на деревья и кричать "Хайль!". В городах имели место ужасные сцены: мужья или жены, хотя и неевреи, добровольно сопровождали своих еврейских супругов на смерть. Муниципалитет дал мне задание проинспектировать детдом, бывшее панское поместье: там среди сирот я обнаружил спрятанную полуторагодовалую еврейскую девочку.
Немногие члены партии остались в городе. В лагере военнопленных все мужчины должны были зарегистрироваться у старост их деревень, если те приезжали, затем они получали справки об освобождении. Тот же метод применялся и к населению в целом, не только к военнопленным - все находились под наблюдением старост. Переводчики в лагере были обычно фольксдойчи. При немцах многие коммунисты получили ответственные посты. К примеру, секретарь ЦК УКП(б) и его помощник остались на оккупированной территории, позже были арестованы в Виннице, некоторое время мы [вероятно, оговорка, нужно "они" - ИП] работали в тамошней управе. Остались и многие председатели колхозов.
Возглавлял винницкий муниципалитет проф. Севастьянов, ботаник, в прошлом предводитель дворянства, который при Советах был профессором. Его заместителем был инженер Бернхардт, фольксдойч довольно проукраинских настроений. Другим заместителем сперва был украинский физик, потом его арестовали за связи с мельниковцами, но позже выпустили. В управе работал большой процент прежде "репрессированных", но также и советские агенты. Глава отдела торговли оказался советским агентом, хотя и не был местным жителем. Главой отдела образования был учитель, давний антикоммунист. Во многих деревнях старосты были из прежде раскулаченных и репрессированных, но далеко не везде.
Репрессированные требовали привилегий, должностей и пр. Иногда им неофициальными путями удалось занимать лучшие должности, чем остальным.
Почему люди шли работать в управу? Большую роль играли материальные соображения. Особенно интеллигенты остались без средств к существованию: учителя, бухгалтеры, экономисты. Если бы они не заняли должности в муниципалитете, на них бы вероятно наложила лапу биржа труда, что считалось, конечно, большей бедой.
Вопрос настроений населения сложный. В самом начале во многих местах (особенно в деревнях) немцев встречали хлебом-солью. Но первое разочарование наступило практически сразу: плохое обращение с военнопленными.Крестьяне видели, как конвойные бьют нас прикладами своих винтовок и тут же начинались разговоры, что "это не те немцы, которых мы ожидали". Затем произошла ликвидация евреев, затем вся пропаганда в духе "Унтерменша", даже те, кто не имели понятия о стоящей за ней "теории", чувствовали ее эффект в отношении немцев к ним. Мой друг видел как украинца избили за то, что он вошел в уборную с надписью "Только для немцев". Люди часто обсуждали подобные инциденты. Следующим разочарованием была нежелание немцев предоставить Украине какие-либо права или статус. Немецкие листовки, которые сбрасывались до отступления Красной Армии, утверждали, что придет расплата за голод 1933-го и пр, но все это оказалось ложью. В лагере военнопленных ходили слухи, что сформировано украинское правительство - вероятно попытка выдать желаемое за действительное - правительство "либо Винниченко, либо некоего Бандуры [sic!]", некоторые говорили, что во Львове, другие, что в Киеве.
Следующим большим переломом стал насильственный вывоз на работы в Германию. Случаи самоубийств были не единичны. Рабочие в Донбассе сначала приветствовали приход немцев. По собственной инициативе они откачали воду из шахт и начали восстановление, но немцы забирали и их тоже. Сначала ехали добровольцы, но как только появились первые письма из Германии с выражением горького разочарования, набор стал насильственным. Некоторые больные остарбайтеры вернулись домой с рассказами, как с ними обращались.
Самой пронемецки настроенной группой были пострадавшие при Советах. В свою очередь, испытавшие сильное разочарование от немцев, были первыми, вернувшимися к просоветской ориентации. Охлаждение [к немцам] наступило уже в 1941-м, но в целом люди продолжали надеться: альтернативы не было видно, кроме того возвращения большевиков боялись. Я сам тоже продолжал надеться, что какие-то изменения должны произойти - передача земли в частную собственность в 1943-м подтвердила это, но было уже слишком поздно. Люди были разочарованы нежеланием немцев распускать колхозы, хотя многие соглашались с тем, что "условия войны" делают подобный передел невозможным, не зная, что в некоторых областях немцы закрывали глаза на фактический роспуск.
Молодых мужчин было мало, что является одной из причин отсутствия активного противодействия немцам. Пассивное же несогласие росло благодаря самым разным случаям, в том числе из-за неравенства относительно разных национальностей - полностью чуждая советскому человеку концепция. В конце все свелось к настроению "уж лучше свои", т.е. даже Советы лучше, чем немцы.
Отношение население к управе было схожим - предпочтение "уж лучше своему" ведомству. Кроме того у управы действительно было пространство для маневра. К примеру сельскохозяйственная база по блату поставляла продукты редакции винницкой газеты, а не немцам, крестьяне и работники базы предпочитала снабжать продовольствием "своих людей". В целом, все старались обмануть немцев и утаить от них все, что можно. Возможно, это было одной из причин, почему Кох хотел убрать всех украинцев из местных органов, но это было практически невыполнимо.
Худшим из всех ведомств была полиция. Один из полицейских в Виннице был особенно жесток: его отца, православного священника, убили Советы. На совести этого полицейского бесчисленные зверства. Это сильно роняло престиж и местного управления, и немцев. Севастьянов и его заместители были относительно приличными людьми.
Дополнительным фактором, который необходимо учитывать, говоря о статусе Винницы во время оккупации, было обнаружение советских массовых захоронений (ср. официальный отчет о Винницких злодеяних). Конечно, это произвело впечатление на население.
В 1943-м стало чувствоваться возрастание активности коммунистов. Распространялись слухи, что трупы, найденные в Виннице - остарбайтеры или евреи, убитые немцами. Кажется вполне установленным, что слухи распространяются коммунистами.
В Виннице было два епископа - автономный и автокефальный. Немцы больше поддерживали автономного согласно утверждению проф. Серафимовича, в чьи обязанности входили и церковные дела.
Украинские эмигранты в Праге обладали большими правами, чем мы. Но мы даже не могли официально получить их издания. Даже в генерал-губернаторстве украинцы могли писать свободнее, чем в рейхскомиссариате Украина. Мне как редактору не разрешалось переписываться с украинцами в Праге. В рейхскомиссариате Украина не выпускалось ни одного украинского журнала. В Харькове, под контролем военных, затеяли было один, но вышло лишь четыре номера. На весь рейхскомиссариат было опубликовано четыре поэтических книги. Не издавалось ничего кроме пропагандистских брошюр.
Население считало само собой разумеющимся, что будет учреждена независимая Украина. Немногие люди что-либо знали об эмиграции. В самом начале немцы пустили в страну галичан, даже после ареста которых некоторые люди работали на галицкие партии. В Виннице один местный житель, ставший окружным начальником, и глава отдела соцобеспечения были крайними националистами. Летом 1943-го немцы раскрыли мельниковскую организацию, арестовали их и отправили в концлагеря. Осталось несколько бандеровцев, но гестапо их безжалостно преследовало. Сепаратисты печатали листовки и пр. Абвер и СД приходили проверять нашу типографию, не используется ли она для печатания сепаратистских листовок. Плакаты, которые я видел, были антинемецкими и антирусскими и подписаны "ОУН". Население называло всех сепаратистов "захидники" (западники), но часть интеллигенции поддерживала их. Было немало наивной "конспирации". Мне тоже предлагали присоединиться, но я устоял. Но иногда я передавал им командировочные документы, так что они могли купить железнодорожные билеты, за что я имел большие неприятности с гестапо. В нашей редакции в Виннице был бывший комсомольский активист, присоединившийся к мельниковцам. Конфликт между Бандерой и Мельником был для нас непостижим и казался мелкой детской распрей. Среди населения многие не разделяли антирусскую линию и общую шовинистическую тенденцию, но некоторые на тот момент нашли её достаточно выгодной, чтобы присоединиться. Искренние антипольские и антирусские настроения тоже существовали.
Как редактор я был в курсе деятельности Тараса Бульбы в Полесье, но мне не разрешали ничего об этом печатать. Некоторые люди что-то прознали об этом, но довольно смутно.
Официально в рейхскомиссариате Украина не было никакой политической жизни. Но некоторая национальная окраска присутствовала. Среди тел, найденных в Виннице, были русские, украинцы, евреи и поляки. Но в единственном опубликованном отчете говорится только об украинцах. Также утаивалось, что среди трупов были люди в форме НКВД.
Из все групп населения, конечно, более всех пострадали евреи. Фольксдойчи были самыми привилегированными. Русских было немного, в Виннице не было заметной дискриминации, даже у поляков, которым жилось несколько хуже, была собственная церковь и пр., одна польская девушка работал в управе. У фольксдойчей были больше пайки, зато они как немцы подлежали мобилизации. В целом они получали работу получше.
В рейхскомиссариате официальным языком был украинский. Лишь в Донбассе публиковалась газета на русском. В управе работали и русские, но официальным языком был и здесь украинский.
Когда редактора бердичевской газеты арестовали за связи с бандеровцами, пресс-референт немецкой службы новостей сказал мне, что будущее Украины должно решаться лишь после окончания войны.
Из Винницы никого не забирали в армию. При отступлении немцев полицию эвакуировали. Разрешалось записываться добровольцами, и по нашим тогдашним сведениям, вступившим в армию жилось не так плохо, по крайней мере пока они были на фронте - но были и сообщения о плохом обращении, особенно с кавказцами. В целом по нашим ощущениям немцы относились к мусульманам, лучше, чем к славянам, к примеру, в Крыму.
Багряный играл заметную роль в УГВР, пока он от них не откололся
Других интервью в рамках ГП этот респондент не давал, так что практически единственной биографической зацепкой является указание на редакторство в винницкой газете. К счастью, история газеты "Вінницькі вісті" известна довольно хорошо.
Эмигрант Николай Мамонтов вспоминал:
Во Львове я устроился корреспондентом в местную газету "Львівскі вісті". Вскоре меня направили ближе к фронту в Винницу. Меня встретили издатель местной газеты "Винницкие вести" Михаил Зеров и главный редактор Аполлон Трембовицкий.[правильно: Трембовецкий]
Историк С.Белоконь уточняет:
18 июня 1942 (№ 48) Михаил Зеров впервые подписал эту газету как ее редактор... а 21 февраля 1943 года (№ 15) он стал еще и ее издателем. [перевод с украинского, английского и немецкого здесь и далее мой - ИП]
Итак, Трембовецкий или Зеров? После войны оба оказались в Аугсбурге. Трембовецкий затем уехал в Америку, где опубликовал несколько материалов о винницких раскопках. Впрочем, первую книгу - "Злочин у Вiнницi" он издал еще в 1943-м:
И милосердный Господь, услышав нашу мольбу, наш плач и слезы детей наших послал для нашего освобождения своего посланника в лице Фюрера Великой Германии Адольфа Гитлера, который спас нашу жизнь, утер слезы нам и детям нашим, прекратил безвинное наше кровопролитие.
За наше освобождение мы всегда должны быть благодарны великому немецкому народу и его воинам. Мы должны идти вместе с ними в едином строю, мы должны честно, единодушно и в едином порыве выполнять волю Фюрера, отдавая свой труд, а если необходимо и жизнь, на благо всего человечества и своего народа.
Лишь так мы добьемся скорейшей и окончательной победы над [нрзб]и антихристианством - жидокоммунизмом..
В 1953-м году под именем Петро Павлович Трембовецкий давал показания комиссии Керстена:
Мактигью: Где Вы родились, мистер Павлович?
Павлович: В Украине, в городе Питцчамче [Вероятно, Пидзамче - ИП]
Мактигью: Когда?
Павлович: Около города Камялец.[Вероятно, Каменец-Подольский - ИП]
Мактигью: Когда?
Павлович: В 1913 году.
Мактигью: Мистер Павлович, что вы делали, когда начиналась вторая мировая война?
Павлович: Я был в то время школьным учителем.
Мактигью: В Украине?
Павлович: В Украине.
Мактигью: Где вы жили, когда началась война?
Павлович: Я был школьным учителем в Виннице.
Наш респондент, судя по интервью, был незадолго до войны выпущен из лагеря, а до того жил в Киеве - пересечений с биографией Трембовецкого не обнаруживается. Остается Зеров.
Константин Зеров - простой учитель из г.Зинькова нынешней Полтавской области - воспитал потрясающе талантливых сыновей. Самый известный - Николай (1890-1937) - стал поэтом и литературоведом, одним из основателей литературной группы украинских "неоклассиков". В 1935 г. он был арестован "по обвинению в руководстве контрреволюционной террористической националистической организацией", приговорен к 10 годам ИТЛ, в октябре 1937 г. дело было неожиданно пересмотрено, 3 ноября 1937-го Николая Зерова расстреляли. Дмитрий Зеров (1895-1971) стал знаменитым ботаником, членом-корреспондентом АН УССР (1939), академиком АН УССР (1948), директором института ботаники АН УССР, лауреатом госпремии УССР (1967). Профессором биологии, точнее, гидробиологии, в Киеве был и Константин Зеров-младший (1899-1979).
Михаил Зеров (литературный псевдоним Михайло Орест) родился в 1901 г. После службы в армии (1922-1924) он изучал филологию в киевском институте народного образования, где преподавал его брат Николай. Затем работал учителем. В 1929 г. был арестован по делу "Спілкі визволення України", 14 марта 1930 г. освобожден.
Очутившись на свободе, М. Зеров понял, что находится под надзором ГПУ. Доступ к аспирантуре, печатным органам, официальным должностям оказался для него закрытым. Чтобы не умереть от голода, приходилось перебиваться случайными подработками: переводы с немецкого, выступления в качестве лектора на курсах провизоров киевского аптекоуправления...
Михаил Зеров был арестован в ночь на 10 июня 1938. Через девять суток, 19 июня, в квартире поэта оперуполномоченные УГБ г. Киева провели тщательный обыск. В судебно-следственном деле No 44197 отмечается, что М. К. Зеров признался в том что "задумал совершение террористических актов против руководителей партии и правительства ... В планы группы входило убийство Сталина и Ворошилова в предвыборный период осени 1937 года при возможном приезде их в Киев». 29 января 1939 состоялось рассмотрение дела М. К. Зерова на закрытом заседании военного трибунала Киевского особого военного округа. На этом заседании Зеров решительно заявил: «От показаний, данных на предварительном следствии, я отказываюсь, так как дал их ложно под физическим воздействием следствия». А после того, как дело было передано на рассмотрение ОСО НКВД СССР, М. Зеров написал 27 апреля 1939 Генеральному прокурору СССР документ, в котором были слова: «Показания мои, данные в середине июня прошлого года, являются сплошным вымыслом. А вынужден я был к клевете на себя жестокими побоями, продолжавшимися всю ночь с 11 на 12 июня. Со всей ответственностью я заявляю, что в жизни никого не оскорбил, не убивал и не собираюсь убивать никого ».
По делу М. К. Зерова отсутствует протокол заседания «Особого совещания» при НКВД СССР, зато подшита выписка из приговора этой внесудебной инстанции от 17 января 1940 г., в котором указано: «Зерова Михаила Костьевича за антисоветскую агитацию заключить в исправительно-трудовые лагеря на три года, считая срок с 9 июня 1938».
10 июня 1941 он был выпущен из гулаговской зоны. Неизвестно, где находился Зеров во время войны. (цит. по "Украïнська журналiстика в iменах", т.4. 1998)
Сергей Белоконь со ссылкой на статью 1964 г. (Гординський Св. До історії видання першої збірки Михайла Ореста «Луни літ») уточняет:
В Виннице Михаил оказался, как сам он говорил, «благодаря стечению обстоятельств - после освобождения из винницкого лагеря военнопленных»
На Гординского ссылается и П. Раенко в выпущенной в Торонто после смерти Зерова брошюре "Михайло Орест - адепт духовости новоï":
Московские оккупанты сурово покарали поэта: выслали в тюрьму у Белого моря на тяжелые работы, а когда началась война мобилизовали на передовую - на верную смерть. Во время второй мировой войны Орест очутился среди военнопленных в Виннице, где некоторое время жил после освобождения из плена. В "Винницких вестях", а с октября 1942 г. и в львовских "Наших днях" публиковались его первые стихи".
Как мы уже знаем, Михайло Зеров не только публиковал стихи, но был редактором, а впоследствии и издателем "Винницких вестей", газеты, активно транслировавшей немецкую антисемитскую пропаганду:
Так, 5 сентября 1941 г. на страницах газеты "Вiнницькi вiстi" было опубликовано выступление "учёного" мужа профессора Серафимовича на торжественном вечере, посвященном новым и подлинным хозяевам Украины, который проходил в помещении Винницкого театра. Серафимович на полном серьёзе утверждал, что "украiнський народ став рабом жидiвсько-комунiстичной навали", в статье Андрея Лугового "Украiнський народ i жиди" уже содержался прямой и неприкрытый призыв к уничтожению евреев:
"Украiнський народ за допомогою нiмецького народу скине iз своеi шиi жида, щоб в iдчути себе справжнiм господарем нарiднiй землi".
Серафимович, кстати, упоминается в тексте интервью. Справедливости ради надо сказать, что Зеров занял пост редактора, когда "решение еврейского вопроса" в Виннице было уже практически завершено:
15 мая 1942 г., городская управа в своём очередном отчёте оккупационным властям раболепно и с большим удовлетворением докладывала о том, что на её "попечении" "уже не мае жидiв": "Жидiвського населения залишилось 801 чол., картки яких знаходятся в штадткомiсара".
Здесь речь шла о специалистах, которых нацисты и их слуги оставили на некоторое время в живых. Какова же судьба этих людей? В тот же день их погнали в тюрьму. Через несколько дней более 500 еврейских специалистов были отправлены в Житомир, где их каторжный труд был использован на строительстве дорог и мостов. Спустя несколько месяцев их постигла участь земляков: они нашли свою смерть на окраине Житомира. Оставшиеся специалисты в Виннице были расстреляны в сентябре 1942 г. Поэтому в документах городской управы за ноябрь 1942 г. мы уже не находим сведений о еврейских специалистах.
Что, впрочем, вовсе не означает, что в газете стало меньше антисемитской пропаганды. Даже возникновение националистического подполье комментировалось все в том же духе:
Мы думаем, что эти "атаманы", которые выбирают звучные опереточные псевдонимы, втянуты ... в искусную сеть жидовско-большевистских провокаций. Тем самым они состоят на службе врагов Украины ...(6 июня 1943 г.)
Разумеется, и обнаружение массовых захоронений, как мы уже видели по цитате из Трембовицкого, инструментализировалось в антисемитском ключе:
Местным отделением НКВД тогда руководили
1. Капитан Морозов (еврей), начальник НКВД
2. Майор Соколинский (еврей), преемник капитана Морозова
3. Майор Кораблев (еврей), преемник майора Соколинского
4. Капитан Шаблинский, преемник майора Кораблева
5. Шырин (еврей). Начальник тайного политического отдела.
6. Томчинский (еврей). Начальник спецотдела.
7. Весенев (еврей). Начальник отдела экономики и шпионажа.
8. Бельский. Начальник полевой комендатуры НКВД.
9. Моисеев (еврей). Преемник Бельского.
10. Татарчук (еврей). Преемник Моисеева.
11. Берестенко. Заместитель Татарчука. (цит. по "Amtliches Material zum Massenmord von Winniza", 1943)
Из Винницы Зеров эвакуировался во Львов. Там (под псевдонимом Михайло Орест) в 1944 г. вышла его первая поэтическая книга "Луни літ". С Гординский:
Орест оставался во Львове до последнего, как говорится, момента. В мае 1944-го я ... застал Ореста на квартире Марии Струтинской. Он говорил с юмором висельника и его старый чемоданчик, набитый книжками, был готов в дальнюю дорогу... После различных эвакуационных приключений мы вместе с Марией Струтинской, проф. Державиным, проф. Храпливым... оказались в словацкой деревне Бзовик, как раз во время словацкого коммунистического мятежа под руководством советских офицеров... Во время одного налета-обыска партизаны, ища золото, раскидали рукописи Ореста... Только благодаря счастливому случаю Орест не был убит во время партизанского налета, пуля летела в него, но скользнула по голове и лишь содрала волосы и часть кожи. Потом мы оказались в немецком трудовом лагере под Веной, откуда нас вытащили товарищи по издательству, которые были в Вене на свободе... Потом мы все разбрелись, Орест оказался в лагере беженцев в Аугсбурге...
П. Раенко:
С 1945 г. М.Орест постоянно жил в Аугсбурге. Тут вышел его второй поэтический сборник "Душа і доля", тут он написал еще три поэтических сборника и издал несколько антологий иностранной поэзии, кроме того выпустил несколько книг Николая Зерова.
Но в 1945-го году все еще не было так безоблачно - решался вопрос о возможной выдаче украинских коллаборационистов советской стороне. Зеров под псевдонимом М.Байдан выступил с открытым письмом "До всіх людей совісти в цілому світі":
В последнее время усилилась кампания врагов украинской эмиграции, пребывающей на немецкой территории, с целью оговорить и очернить ее репутацию и таким недостойным способом создать соответствующую атмосферу, которая бы облегчила принудительный вывоз ее с территории Германии в застенки Советского Союза...
Нас уже лишают права называться украинцами, т.е. представителями большого самобытного народа со своей культурой, который трижды в своей истории обладал государственной независимостью. Инструкция, что поступила в в украинские эмиграционные лагеря в американской зоне, рассматривает нас, украинцев, как субъединицу, входящую в состав польского и русского народов...
Мы, украинская эмиграция, категорически отвергаем право на любую квалификацию и характеристику нас со стороны режима, который в неслыханной ненависти к нашему народу и с поистине дьявольской жестокостью уморил голодом несколько миллионов украинских крестьян, физически уничтожил многие тысячи украинских интеллигентов, духовно разлагал и губил наш народ, ниспровергал дорогие нам и незаменимые памятники нашей культуры...
Зерова и его солагерников не выдали. Он остался в Аугсбурге, работал литературным редактором в газете "Сучасна Україна", много переводил - Гете, Шиллера, Новалиса, Рильке, Бодлера, выпустил несколько антологий европейской поэзии в своих переводах. Аугсбургский друг Зерова, этнолог и языковед Ханс Финдайзен (уже встречавшийся нам как корреспондент В.А.Ункрига) оставил необычайно теплые воспоминания о Зерове, их частом госте, игравшем для детей Финдайзена роль доброго дедушки. Финдайзен высоко ценил литературный талант Зерова:
Орест чувствовал себя европейцем. Его превосходные переводы немецкой и французской поэзии, а также с других европейских языков - красноречивое свидетельство широты его интересов в этой области. Михайло Орест был бы достоин Нобелевской премии. Если бы он не покинул нас так рано и непредвиденно, он бы, по моему мнению, с большой вероятностью и полностью заслуженно получил бы эту награду.
Михаил Зеров перенес в начале марта 1963 г. тяжелый инфаркт и 16 марта умер в мюнхенской клинике.
labas at адепт духовости новоï
Семнадцатое интервью из Гарвардского Проекта.
Респондент #548
Дата интервью: 24 апреля 1951г.Меня выпустили из советского исправительно-трудового лагеря 17 июня 1941-го, призвали в армию и я сразу же попал в лагерь военнопленных под Полтавой. В конце ноября меня освободили из винницкого лагеря благодаря моему другу, работавшему в лагерном управлении. В общем случае выпускали тех военнопленных, которые жили в Винницкой области, я же был из Киева, но после выхода из лагеря не мог туда вернуться. В лагере военнопленных украинцев держали отдельно от русских.
Материальное положение в момент моего освобождения было ужасным. Хотя немцы арестовывали, конфисковывали товары и разгоняли рынки, частная торговля существовала. Сначала был хлеб, но зимой 1941-42-го он стал очень плохого качества, горький. Люди получали продуктовые карточки, но очень мало. Сахар выдавался только ответственным чиновникам и рабочим, занятым на опасном производстве. В рейхскомиссариате Украина пайки были меньше, чем в генерал-губернаторстве. Мясо можно было достать лишь по блату, люди работавшие на немцах на мясокомбинатах могли брать кости и пр. В 1942-43-м в материальных условиях произошли небольшие подвижки. Немцы так и не смогли добиться запрета рынков, периодически они совершали облавы, и полиция арестовывала торговцев. Крестьяне сами привозили на рынок свои продукты. Сначала надеялись, что "богатые немцы будут везти нам свои товары". Открылись рестораны. Продавалась религиозная атрибутика и предметы культа. Каким-то образом людям удалось раздобыть их для продажи. Приобрела большой размах спекуляция, часто через комиссионные магазины. В Харькове управа сама открывала такие магазины, потому что они были источником дохода. Городское население частично перебралось в деревни, меняя свои вещи на продукты. Власти относились к этому с неодобрением, но терпели. Существовала сильная нужда в мыле. Мой друг-химик в Киеве сам производил мыло и торговал им.
По сравнению с советскими временами жизнь в деревнях была лучше, хотя и приходилось отдавать одну свинью с каждых двух имеющихся и пр. Колхозы остались, но разрешалось брать гектар земли в частное пользование. Колхозы немцы контролировали меньше, чем Советы. Немалое количество колхозного имущества разграбили, что способствовало подъему уровня жизни. Поначалу такого террора как до войны не было. Были заново открыты церкви, которые стали местом общения населения.
Некоторые профессии оказались невостребованы. К примеру, остались без работы учителя. На Украине были лишь четырехлетние школы. С другой стороны, в Виннице открылось три профучилища (медицинское, энергетическое и строительное), но это было исключением. Были закрыты, хотя и неодновременно, вообще все институты.
До войны в Виннице жило 120000 человек. В 1943-м осталось около 35000. Среди тех, кто остались в городе в 1941-м, было немало евреев. Первая ликвидация евреев произошла еще до меня, вторая, в апреле 1942-го, затронула портных, наборщиков, рабочих, уцелевших после первой. Ликвидация евреев привела население в подавленное состояние. У нас украинская полиция лишь охраняла место казни, но не расстреливала, в других местах, как мы узнали, она участвовала в казнях. Правда и то, что существовали антисемитские группировки. Евреев ликвидировали на основании списков, которые немцы запросили в управе, и та их представила.
Все члены партии должны были регистрироваться. Их отделили уже в лагере военнопленных. Там из пяти писарей, работавших на немцев, двое были антисемитами, а трое нет. В лагере военнопленных с евреями обходились жестоко: на Йом Кипур их, полуголых, выгнали на мороз, заставили забираться на деревья и кричать "Хайль!". В городах имели место ужасные сцены: мужья или жены, хотя и неевреи, добровольно сопровождали своих еврейских супругов на смерть. Муниципалитет дал мне задание проинспектировать детдом, бывшее панское поместье: там среди сирот я обнаружил спрятанную полуторагодовалую еврейскую девочку.
Немногие члены партии остались в городе. В лагере военнопленных все мужчины должны были зарегистрироваться у старост их деревень, если те приезжали, затем они получали справки об освобождении. Тот же метод применялся и к населению в целом, не только к военнопленным - все находились под наблюдением старост. Переводчики в лагере были обычно фольксдойчи. При немцах многие коммунисты получили ответственные посты. К примеру, секретарь ЦК УКП(б) и его помощник остались на оккупированной территории, позже были арестованы в Виннице, некоторое время мы [вероятно, оговорка, нужно "они" - ИП] работали в тамошней управе. Остались и многие председатели колхозов.
Возглавлял винницкий муниципалитет проф. Севастьянов, ботаник, в прошлом предводитель дворянства, который при Советах был профессором. Его заместителем был инженер Бернхардт, фольксдойч довольно проукраинских настроений. Другим заместителем сперва был украинский физик, потом его арестовали за связи с мельниковцами, но позже выпустили. В управе работал большой процент прежде "репрессированных", но также и советские агенты. Глава отдела торговли оказался советским агентом, хотя и не был местным жителем. Главой отдела образования был учитель, давний антикоммунист. Во многих деревнях старосты были из прежде раскулаченных и репрессированных, но далеко не везде.
Репрессированные требовали привилегий, должностей и пр. Иногда им неофициальными путями удалось занимать лучшие должности, чем остальным.
Почему люди шли работать в управу? Большую роль играли материальные соображения. Особенно интеллигенты остались без средств к существованию: учителя, бухгалтеры, экономисты. Если бы они не заняли должности в муниципалитете, на них бы вероятно наложила лапу биржа труда, что считалось, конечно, большей бедой.
Вопрос настроений населения сложный. В самом начале во многих местах (особенно в деревнях) немцев встречали хлебом-солью. Но первое разочарование наступило практически сразу: плохое обращение с военнопленными.Крестьяне видели, как конвойные бьют нас прикладами своих винтовок и тут же начинались разговоры, что "это не те немцы, которых мы ожидали". Затем произошла ликвидация евреев, затем вся пропаганда в духе "Унтерменша", даже те, кто не имели понятия о стоящей за ней "теории", чувствовали ее эффект в отношении немцев к ним. Мой друг видел как украинца избили за то, что он вошел в уборную с надписью "Только для немцев". Люди часто обсуждали подобные инциденты. Следующим разочарованием была нежелание немцев предоставить Украине какие-либо права или статус. Немецкие листовки, которые сбрасывались до отступления Красной Армии, утверждали, что придет расплата за голод 1933-го и пр, но все это оказалось ложью. В лагере военнопленных ходили слухи, что сформировано украинское правительство - вероятно попытка выдать желаемое за действительное - правительство "либо Винниченко, либо некоего Бандуры [sic!]", некоторые говорили, что во Львове, другие, что в Киеве.
Следующим большим переломом стал насильственный вывоз на работы в Германию. Случаи самоубийств были не единичны. Рабочие в Донбассе сначала приветствовали приход немцев. По собственной инициативе они откачали воду из шахт и начали восстановление, но немцы забирали и их тоже. Сначала ехали добровольцы, но как только появились первые письма из Германии с выражением горького разочарования, набор стал насильственным. Некоторые больные остарбайтеры вернулись домой с рассказами, как с ними обращались.
Самой пронемецки настроенной группой были пострадавшие при Советах. В свою очередь, испытавшие сильное разочарование от немцев, были первыми, вернувшимися к просоветской ориентации. Охлаждение [к немцам] наступило уже в 1941-м, но в целом люди продолжали надеться: альтернативы не было видно, кроме того возвращения большевиков боялись. Я сам тоже продолжал надеться, что какие-то изменения должны произойти - передача земли в частную собственность в 1943-м подтвердила это, но было уже слишком поздно. Люди были разочарованы нежеланием немцев распускать колхозы, хотя многие соглашались с тем, что "условия войны" делают подобный передел невозможным, не зная, что в некоторых областях немцы закрывали глаза на фактический роспуск.
Молодых мужчин было мало, что является одной из причин отсутствия активного противодействия немцам. Пассивное же несогласие росло благодаря самым разным случаям, в том числе из-за неравенства относительно разных национальностей - полностью чуждая советскому человеку концепция. В конце все свелось к настроению "уж лучше свои", т.е. даже Советы лучше, чем немцы.
Отношение население к управе было схожим - предпочтение "уж лучше своему" ведомству. Кроме того у управы действительно было пространство для маневра. К примеру сельскохозяйственная база по блату поставляла продукты редакции винницкой газеты, а не немцам, крестьяне и работники базы предпочитала снабжать продовольствием "своих людей". В целом, все старались обмануть немцев и утаить от них все, что можно. Возможно, это было одной из причин, почему Кох хотел убрать всех украинцев из местных органов, но это было практически невыполнимо.
Худшим из всех ведомств была полиция. Один из полицейских в Виннице был особенно жесток: его отца, православного священника, убили Советы. На совести этого полицейского бесчисленные зверства. Это сильно роняло престиж и местного управления, и немцев. Севастьянов и его заместители были относительно приличными людьми.
Дополнительным фактором, который необходимо учитывать, говоря о статусе Винницы во время оккупации, было обнаружение советских массовых захоронений (ср. официальный отчет о Винницких злодеяних). Конечно, это произвело впечатление на население.
В 1943-м стало чувствоваться возрастание активности коммунистов. Распространялись слухи, что трупы, найденные в Виннице - остарбайтеры или евреи, убитые немцами. Кажется вполне установленным, что слухи распространяются коммунистами.
В Виннице было два епископа - автономный и автокефальный. Немцы больше поддерживали автономного согласно утверждению проф. Серафимовича, в чьи обязанности входили и церковные дела.
Украинские эмигранты в Праге обладали большими правами, чем мы. Но мы даже не могли официально получить их издания. Даже в генерал-губернаторстве украинцы могли писать свободнее, чем в рейхскомиссариате Украина. Мне как редактору не разрешалось переписываться с украинцами в Праге. В рейхскомиссариате Украина не выпускалось ни одного украинского журнала. В Харькове, под контролем военных, затеяли было один, но вышло лишь четыре номера. На весь рейхскомиссариат было опубликовано четыре поэтических книги. Не издавалось ничего кроме пропагандистских брошюр.
Население считало само собой разумеющимся, что будет учреждена независимая Украина. Немногие люди что-либо знали об эмиграции. В самом начале немцы пустили в страну галичан, даже после ареста которых некоторые люди работали на галицкие партии. В Виннице один местный житель, ставший окружным начальником, и глава отдела соцобеспечения были крайними националистами. Летом 1943-го немцы раскрыли мельниковскую организацию, арестовали их и отправили в концлагеря. Осталось несколько бандеровцев, но гестапо их безжалостно преследовало. Сепаратисты печатали листовки и пр. Абвер и СД приходили проверять нашу типографию, не используется ли она для печатания сепаратистских листовок. Плакаты, которые я видел, были антинемецкими и антирусскими и подписаны "ОУН". Население называло всех сепаратистов "захидники" (западники), но часть интеллигенции поддерживала их. Было немало наивной "конспирации". Мне тоже предлагали присоединиться, но я устоял. Но иногда я передавал им командировочные документы, так что они могли купить железнодорожные билеты, за что я имел большие неприятности с гестапо. В нашей редакции в Виннице был бывший комсомольский активист, присоединившийся к мельниковцам. Конфликт между Бандерой и Мельником был для нас непостижим и казался мелкой детской распрей. Среди населения многие не разделяли антирусскую линию и общую шовинистическую тенденцию, но некоторые на тот момент нашли её достаточно выгодной, чтобы присоединиться. Искренние антипольские и антирусские настроения тоже существовали.
Как редактор я был в курсе деятельности Тараса Бульбы в Полесье, но мне не разрешали ничего об этом печатать. Некоторые люди что-то прознали об этом, но довольно смутно.
Официально в рейхскомиссариате Украина не было никакой политической жизни. Но некоторая национальная окраска присутствовала. Среди тел, найденных в Виннице, были русские, украинцы, евреи и поляки. Но в единственном опубликованном отчете говорится только об украинцах. Также утаивалось, что среди трупов были люди в форме НКВД.
Из все групп населения, конечно, более всех пострадали евреи. Фольксдойчи были самыми привилегированными. Русских было немного, в Виннице не было заметной дискриминации, даже у поляков, которым жилось несколько хуже, была собственная церковь и пр., одна польская девушка работал в управе. У фольксдойчей были больше пайки, зато они как немцы подлежали мобилизации. В целом они получали работу получше.
В рейхскомиссариате официальным языком был украинский. Лишь в Донбассе публиковалась газета на русском. В управе работали и русские, но официальным языком был и здесь украинский.
Когда редактора бердичевской газеты арестовали за связи с бандеровцами, пресс-референт немецкой службы новостей сказал мне, что будущее Украины должно решаться лишь после окончания войны.
Из Винницы никого не забирали в армию. При отступлении немцев полицию эвакуировали. Разрешалось записываться добровольцами, и по нашим тогдашним сведениям, вступившим в армию жилось не так плохо, по крайней мере пока они были на фронте - но были и сообщения о плохом обращении, особенно с кавказцами. В целом по нашим ощущениям немцы относились к мусульманам, лучше, чем к славянам, к примеру, в Крыму.
Багряный играл заметную роль в УГВР, пока он от них не откололся
Других интервью в рамках ГП этот респондент не давал, так что практически единственной биографической зацепкой является указание на редакторство в винницкой газете. К счастью, история газеты "Вінницькі вісті" известна довольно хорошо.
Эмигрант Николай Мамонтов вспоминал:
Во Львове я устроился корреспондентом в местную газету "Львівскі вісті". Вскоре меня направили ближе к фронту в Винницу. Меня встретили издатель местной газеты "Винницкие вести" Михаил Зеров и главный редактор Аполлон Трембовицкий.[правильно: Трембовецкий]
Историк С.Белоконь уточняет:
18 июня 1942 (№ 48) Михаил Зеров впервые подписал эту газету как ее редактор... а 21 февраля 1943 года (№ 15) он стал еще и ее издателем. [перевод с украинского, английского и немецкого здесь и далее мой - ИП]
Итак, Трембовецкий или Зеров? После войны оба оказались в Аугсбурге. Трембовецкий затем уехал в Америку, где опубликовал несколько материалов о винницких раскопках. Впрочем, первую книгу - "Злочин у Вiнницi" он издал еще в 1943-м:
И милосердный Господь, услышав нашу мольбу, наш плач и слезы детей наших послал для нашего освобождения своего посланника в лице Фюрера Великой Германии Адольфа Гитлера, который спас нашу жизнь, утер слезы нам и детям нашим, прекратил безвинное наше кровопролитие.
За наше освобождение мы всегда должны быть благодарны великому немецкому народу и его воинам. Мы должны идти вместе с ними в едином строю, мы должны честно, единодушно и в едином порыве выполнять волю Фюрера, отдавая свой труд, а если необходимо и жизнь, на благо всего человечества и своего народа.
Лишь так мы добьемся скорейшей и окончательной победы над [нрзб]и антихристианством - жидокоммунизмом..
В 1953-м году под именем Петро Павлович Трембовецкий давал показания комиссии Керстена:
Мактигью: Где Вы родились, мистер Павлович?
Павлович: В Украине, в городе Питцчамче [Вероятно, Пидзамче - ИП]
Мактигью: Когда?
Павлович: Около города Камялец.[Вероятно, Каменец-Подольский - ИП]
Мактигью: Когда?
Павлович: В 1913 году.
Мактигью: Мистер Павлович, что вы делали, когда начиналась вторая мировая война?
Павлович: Я был в то время школьным учителем.
Мактигью: В Украине?
Павлович: В Украине.
Мактигью: Где вы жили, когда началась война?
Павлович: Я был школьным учителем в Виннице.
Наш респондент, судя по интервью, был незадолго до войны выпущен из лагеря, а до того жил в Киеве - пересечений с биографией Трембовецкого не обнаруживается. Остается Зеров.
Константин Зеров - простой учитель из г.Зинькова нынешней Полтавской области - воспитал потрясающе талантливых сыновей. Самый известный - Николай (1890-1937) - стал поэтом и литературоведом, одним из основателей литературной группы украинских "неоклассиков". В 1935 г. он был арестован "по обвинению в руководстве контрреволюционной террористической националистической организацией", приговорен к 10 годам ИТЛ, в октябре 1937 г. дело было неожиданно пересмотрено, 3 ноября 1937-го Николая Зерова расстреляли. Дмитрий Зеров (1895-1971) стал знаменитым ботаником, членом-корреспондентом АН УССР (1939), академиком АН УССР (1948), директором института ботаники АН УССР, лауреатом госпремии УССР (1967). Профессором биологии, точнее, гидробиологии, в Киеве был и Константин Зеров-младший (1899-1979).
Михаил Зеров (литературный псевдоним Михайло Орест) родился в 1901 г. После службы в армии (1922-1924) он изучал филологию в киевском институте народного образования, где преподавал его брат Николай. Затем работал учителем. В 1929 г. был арестован по делу "Спілкі визволення України", 14 марта 1930 г. освобожден.
Очутившись на свободе, М. Зеров понял, что находится под надзором ГПУ. Доступ к аспирантуре, печатным органам, официальным должностям оказался для него закрытым. Чтобы не умереть от голода, приходилось перебиваться случайными подработками: переводы с немецкого, выступления в качестве лектора на курсах провизоров киевского аптекоуправления...
Михаил Зеров был арестован в ночь на 10 июня 1938. Через девять суток, 19 июня, в квартире поэта оперуполномоченные УГБ г. Киева провели тщательный обыск. В судебно-следственном деле No 44197 отмечается, что М. К. Зеров признался в том что "задумал совершение террористических актов против руководителей партии и правительства ... В планы группы входило убийство Сталина и Ворошилова в предвыборный период осени 1937 года при возможном приезде их в Киев». 29 января 1939 состоялось рассмотрение дела М. К. Зерова на закрытом заседании военного трибунала Киевского особого военного округа. На этом заседании Зеров решительно заявил: «От показаний, данных на предварительном следствии, я отказываюсь, так как дал их ложно под физическим воздействием следствия». А после того, как дело было передано на рассмотрение ОСО НКВД СССР, М. Зеров написал 27 апреля 1939 Генеральному прокурору СССР документ, в котором были слова: «Показания мои, данные в середине июня прошлого года, являются сплошным вымыслом. А вынужден я был к клевете на себя жестокими побоями, продолжавшимися всю ночь с 11 на 12 июня. Со всей ответственностью я заявляю, что в жизни никого не оскорбил, не убивал и не собираюсь убивать никого ».
По делу М. К. Зерова отсутствует протокол заседания «Особого совещания» при НКВД СССР, зато подшита выписка из приговора этой внесудебной инстанции от 17 января 1940 г., в котором указано: «Зерова Михаила Костьевича за антисоветскую агитацию заключить в исправительно-трудовые лагеря на три года, считая срок с 9 июня 1938».
10 июня 1941 он был выпущен из гулаговской зоны. Неизвестно, где находился Зеров во время войны. (цит. по "Украïнська журналiстика в iменах", т.4. 1998)
Сергей Белоконь со ссылкой на статью 1964 г. (Гординський Св. До історії видання першої збірки Михайла Ореста «Луни літ») уточняет:
В Виннице Михаил оказался, как сам он говорил, «благодаря стечению обстоятельств - после освобождения из винницкого лагеря военнопленных»
На Гординского ссылается и П. Раенко в выпущенной в Торонто после смерти Зерова брошюре "Михайло Орест - адепт духовости новоï":
Московские оккупанты сурово покарали поэта: выслали в тюрьму у Белого моря на тяжелые работы, а когда началась война мобилизовали на передовую - на верную смерть. Во время второй мировой войны Орест очутился среди военнопленных в Виннице, где некоторое время жил после освобождения из плена. В "Винницких вестях", а с октября 1942 г. и в львовских "Наших днях" публиковались его первые стихи".
Как мы уже знаем, Михайло Зеров не только публиковал стихи, но был редактором, а впоследствии и издателем "Винницких вестей", газеты, активно транслировавшей немецкую антисемитскую пропаганду:
Так, 5 сентября 1941 г. на страницах газеты "Вiнницькi вiстi" было опубликовано выступление "учёного" мужа профессора Серафимовича на торжественном вечере, посвященном новым и подлинным хозяевам Украины, который проходил в помещении Винницкого театра. Серафимович на полном серьёзе утверждал, что "украiнський народ став рабом жидiвсько-комунiстичной навали", в статье Андрея Лугового "Украiнський народ i жиди" уже содержался прямой и неприкрытый призыв к уничтожению евреев:
"Украiнський народ за допомогою нiмецького народу скине iз своеi шиi жида, щоб в iдчути себе справжнiм господарем нарiднiй землi".
Серафимович, кстати, упоминается в тексте интервью. Справедливости ради надо сказать, что Зеров занял пост редактора, когда "решение еврейского вопроса" в Виннице было уже практически завершено:
15 мая 1942 г., городская управа в своём очередном отчёте оккупационным властям раболепно и с большим удовлетворением докладывала о том, что на её "попечении" "уже не мае жидiв": "Жидiвського населения залишилось 801 чол., картки яких знаходятся в штадткомiсара".
Здесь речь шла о специалистах, которых нацисты и их слуги оставили на некоторое время в живых. Какова же судьба этих людей? В тот же день их погнали в тюрьму. Через несколько дней более 500 еврейских специалистов были отправлены в Житомир, где их каторжный труд был использован на строительстве дорог и мостов. Спустя несколько месяцев их постигла участь земляков: они нашли свою смерть на окраине Житомира. Оставшиеся специалисты в Виннице были расстреляны в сентябре 1942 г. Поэтому в документах городской управы за ноябрь 1942 г. мы уже не находим сведений о еврейских специалистах.
Что, впрочем, вовсе не означает, что в газете стало меньше антисемитской пропаганды. Даже возникновение националистического подполье комментировалось все в том же духе:
Мы думаем, что эти "атаманы", которые выбирают звучные опереточные псевдонимы, втянуты ... в искусную сеть жидовско-большевистских провокаций. Тем самым они состоят на службе врагов Украины ...(6 июня 1943 г.)
Разумеется, и обнаружение массовых захоронений, как мы уже видели по цитате из Трембовицкого, инструментализировалось в антисемитском ключе:
Местным отделением НКВД тогда руководили
1. Капитан Морозов (еврей), начальник НКВД
2. Майор Соколинский (еврей), преемник капитана Морозова
3. Майор Кораблев (еврей), преемник майора Соколинского
4. Капитан Шаблинский, преемник майора Кораблева
5. Шырин (еврей). Начальник тайного политического отдела.
6. Томчинский (еврей). Начальник спецотдела.
7. Весенев (еврей). Начальник отдела экономики и шпионажа.
8. Бельский. Начальник полевой комендатуры НКВД.
9. Моисеев (еврей). Преемник Бельского.
10. Татарчук (еврей). Преемник Моисеева.
11. Берестенко. Заместитель Татарчука. (цит. по "Amtliches Material zum Massenmord von Winniza", 1943)
Из Винницы Зеров эвакуировался во Львов. Там (под псевдонимом Михайло Орест) в 1944 г. вышла его первая поэтическая книга "Луни літ". С Гординский:
Орест оставался во Львове до последнего, как говорится, момента. В мае 1944-го я ... застал Ореста на квартире Марии Струтинской. Он говорил с юмором висельника и его старый чемоданчик, набитый книжками, был готов в дальнюю дорогу... После различных эвакуационных приключений мы вместе с Марией Струтинской, проф. Державиным, проф. Храпливым... оказались в словацкой деревне Бзовик, как раз во время словацкого коммунистического мятежа под руководством советских офицеров... Во время одного налета-обыска партизаны, ища золото, раскидали рукописи Ореста... Только благодаря счастливому случаю Орест не был убит во время партизанского налета, пуля летела в него, но скользнула по голове и лишь содрала волосы и часть кожи. Потом мы оказались в немецком трудовом лагере под Веной, откуда нас вытащили товарищи по издательству, которые были в Вене на свободе... Потом мы все разбрелись, Орест оказался в лагере беженцев в Аугсбурге...
П. Раенко:
С 1945 г. М.Орест постоянно жил в Аугсбурге. Тут вышел его второй поэтический сборник "Душа і доля", тут он написал еще три поэтических сборника и издал несколько антологий иностранной поэзии, кроме того выпустил несколько книг Николая Зерова.
Но в 1945-го году все еще не было так безоблачно - решался вопрос о возможной выдаче украинских коллаборационистов советской стороне. Зеров под псевдонимом М.Байдан выступил с открытым письмом "До всіх людей совісти в цілому світі":
В последнее время усилилась кампания врагов украинской эмиграции, пребывающей на немецкой территории, с целью оговорить и очернить ее репутацию и таким недостойным способом создать соответствующую атмосферу, которая бы облегчила принудительный вывоз ее с территории Германии в застенки Советского Союза...
Нас уже лишают права называться украинцами, т.е. представителями большого самобытного народа со своей культурой, который трижды в своей истории обладал государственной независимостью. Инструкция, что поступила в в украинские эмиграционные лагеря в американской зоне, рассматривает нас, украинцев, как субъединицу, входящую в состав польского и русского народов...
Мы, украинская эмиграция, категорически отвергаем право на любую квалификацию и характеристику нас со стороны режима, который в неслыханной ненависти к нашему народу и с поистине дьявольской жестокостью уморил голодом несколько миллионов украинских крестьян, физически уничтожил многие тысячи украинских интеллигентов, духовно разлагал и губил наш народ, ниспровергал дорогие нам и незаменимые памятники нашей культуры...
Зерова и его солагерников не выдали. Он остался в Аугсбурге, работал литературным редактором в газете "Сучасна Україна", много переводил - Гете, Шиллера, Новалиса, Рильке, Бодлера, выпустил несколько антологий европейской поэзии в своих переводах. Аугсбургский друг Зерова, этнолог и языковед Ханс Финдайзен (уже встречавшийся нам как корреспондент В.А.Ункрига) оставил необычайно теплые воспоминания о Зерове, их частом госте, игравшем для детей Финдайзена роль доброго дедушки. Финдайзен высоко ценил литературный талант Зерова:
Орест чувствовал себя европейцем. Его превосходные переводы немецкой и французской поэзии, а также с других европейских языков - красноречивое свидетельство широты его интересов в этой области. Михайло Орест был бы достоин Нобелевской премии. Если бы он не покинул нас так рано и непредвиденно, он бы, по моему мнению, с большой вероятностью и полностью заслуженно получил бы эту награду.
Михаил Зеров перенес в начале марта 1963 г. тяжелый инфаркт и 16 марта умер в мюнхенской клинике.