Коканд. Часть 2: Старый город
Это будет последний среднеазиатский Старый город в моём журнале - просто потому, что объехал я всю нашу Среднюю Азию, кроме Туркменистана, а Коканд, общему колориту и Ханскому дворцу которого была посвящена прошлая часть, оказался в ней последним по ходу моего повествования историческим городом. И хотя Коканд моложе Андижана, Намангана или Маргилана, он был над ними столицей, а потому и на действительно яркие памятники старины его Старый город гораздо богаче.
Через Кокандсай, рукав Исфаринки, давным-давно превращённый в городской канал, в Старый город переброшено несметное количество мелких пешеходных мостиков. Но главный вход - по проезжему Каменному мосту (сейчас, разумеется, уже бетонному) в километре южнее Урды - как уже говорилось в прошлой части, ханская резиденция располагалась среди еврейских и армянских махаллей, ставших основой Нового города, в то время как мусульманские кварталы простирались на той стороне Кокандсая.
2.
На переднем плане кадра выше - Туркестанская улица, бывшая Ленина. За мост уходит улица Навои, ещё совсем недавно бывшая улицей Хамзы - этого советского поэта, убитого в ферганской глуши религиозными фанатиками, из топонимики вымарали буквально в последние годы Каримова, и вполне может быть даже и не за то, что коммунист, а за то, что таджик. На углу у моста - высотка Национального банка, его управление по многолюдной Ферганской области (а это без малого 3 миллиона человек), так символично разместившееся в городе, бывшем когда-то банковской столицей Туркестана. А в перспективе моста виднеется медресе Камол-Кази (1830-32) с типично ферганским цветастым порталом, увенчанным зубцами и парой декоративных башенок:
3.
Внутри теперь туринфоцентр, полезность которого я не проверял, и так зная всё, что мне было интересно:
4.
Прсопект Навои - улица широкая, просторная и новостроечная, хотя народ по ней ходит вполне себе старогородский (см. прошлую часть) - деды в тюбетейках и чапанах, старухи в цветастых платьях или девушки с покрытыми головами. И только молодые мужчины в Средней Азии одинаковы что в махаллях, что в микрорайонах.
5.
А Старый Коканд выглядывает из переулков - где-то мавзолеем или мечетью на кривой улочке:
6.
А где-то и "русским" домиком, который наверняка построил себе торговавший в метрополии и ей проникшийся купец:
7.
Хотя по дореволюционным фотографиям видно, что старый Коканд изрядно прорежен ХХ веком:
7а.
Через квартал от Камол-Кази - бескрайняя мечеть Джами. Вроде бы она чуть меньше своей "сестры" в Андижане, но в отличие от андижанской сохранилась целиком, и потому выглядит масштабнее - лишь восточная (слева) сторона двора теперь занята хлебзаводом. Минарет, как и в Андижане, стоит в середине двора, и высота его 23 метра:
8.
Джума-мечеть строилась в первой половине 19 века, и заложил её в 1806 году грозный Алимхан, покоритель Ташкента, но только местное духовенство отказалось участвовать в строительстве на деньги, отобранные у народа силой. Вскоре случился и дворцовый переворот, но добрый-и-мудрый (однако не менее воинственный) Умархан завершил строительство лишь в 1814-18 годах. Минарет построен и вовсе в 1852 году. И если Биби-Ханум в Самарканде - самая большая мечеть Средней Азии по объёму, Великая мечеть в Бухаре - крупнейшая по площади двора, а Джума-мечеть в Хиве - по площади внутреннего помещения, то у кокандского Джами, рискну предположить, самые обширные айваны с натуральным лесом колонн, верхушки которых - и на заглавном кадре:
9.
Над главной мечетью Кокандского ханства трудилось более 200 мастеров, а возглавлял артель усто из Ура- Тюбе ( Истаравшана). Поэтому немудрено, что главная достопримечательность Джами-мечети - это расписные потолки, каких нет и на родине из создателей:
10.
11.
12.
13.
Лес колонн - это в западном айване, а в южном (двор раскрывается на север) - просто очень красивые резные колонны в один ряд:
14.
У Джами типично среднеазиатское устройство - небольшой, относительно двора, зал. А вот в абсолютных величинах её зал крупнее, чем у многих церквей России:
15.
Под западным айваном нас застигла почти не говорящая по-русски смотрительница с тетрадкой, и я испугался, что и здесь с нас захотят получить отзыв... но к счастью с нас хотели всего лишь денег за билет. В мечети ныне музей с полноценными экспозиционными залами:
16.
В обзоре Ферганской долины я писал, что здесь довольно слабая традиция вышивки (особенно в сравнении с выделкой шёлковых тканей). Может быть, это было и опрометчиво сказано - в музее немало роскошных сюзане из самого Коканда и окрестных селений:
17.
18.
И видимо не риштанская, а собственно кокандская керамика советских времён со сценами по мотивам истории, литературы или сказок:
19.
Во дворе Джами-мечети пахнет хлебом - как уже говорилось, один из её корпусов занят пекарней. Раскрывается же она к обширному скверу на перекрёстке трёх больших и бог вести скольки маленьких улиц, и название сквера - площадь Чорсу - как бы намекает, что здесь находился базар, в царские времена считавшийся крупнейшим во всей (!) Средней Азии:
20.
Теперь в этом сквере стоит Кокандский музыкально-драматический театр имени Хамзы, основанный поэтом аж в 1918 году, не удивлюсь если ещё при Туркестанской автономии. Где-то рядом в переулках и дом-музей Хамзы, а здание театра - судя по архитектуре, не старше 1980-х годов:
21.
У Неистогового Хамзы, как прозвали его современники, весьма впечатляющая биография - в сущности, он был весьма ярким примером человека, который в патриархальном мире родился "желающим странного". Ещё до революции Хаким-заде писал идущие вразрез со всем здешним порядком стихи и пьесы, женился на русской девушке Ксении и привёл её к узбекским детям учительницей, а его театральные постановки вызывали ненависть даже у джадидистов - прогрессивных мусульман-обновленцев. Жену он в итоге потерял, отцом был проклят, много скитался по всему Туркестану и остальному мусульманскому Востоку, и в гражданскую войну конечно же был на стороне Советов, басмачам ненавистный больше, чем иные командиры. В 1920-х годах он стал главным в Ферганской долине агитатором, проповедовал в сёлах и махаллях ликбез и раскрепощение женщин, и наконец в 1929 году, после организации празднования 8 марта, был убит фанатиками в далёком горном кишлаке Шахимардан (ныне анклав Узбекистана в Киргизии). В советском Узбекистане Хамза занимал примерно ту же нишу, что в России Горький, но с 2014 года вдруг снова угодил в опалу, и даже с театра (вроде бы до сих пор не переименованного) его имя сбито:
22а.
Вообще же Коканд литературной столицей Средней Азии был весь 19-й век, и ещё до Хамзы здесь творил Мухаммед Аминходжа по прозвищу Мукими ("Постоянный"), основоположник "узбекского реализма", да и просто среднеазиатской литературы в европейских жанрах. Родившийся и вырос он ещё при ханстве, его падение встретил зрелым человеком, а умер в 1903 году.
22.
Однако и ханский Коканд славился своей более традиицонной для исламского Востока поэзией, но с одной оговоркой - поэзия эта была в основном женской. Начало ей положила Махларайим Надира из Андижана, молодая и красивая жена Умар-хана и мать его наследника Мадали, в таком положении позволявшая себе неслыханную для этих мест вольность - состязалась в стихосложении с другими поэтами (включая самого хана, скрывавшегося под псевдонимом Амири) и вообще позиционировала себя не столько женщиной, сколько просто Человеком, разумеется и на остальной женский род призывая смотреть так же. Детей Надиры воспитывала чуть более старшая по возрасту и близкая по духу как поэт Джахан-Атын Увайси, а параллельно с ними творила загадочная Махзуна, стихов которой практически не сохранилось - лишь память о том, что она была известна в свои времена, несчастна в браке с имамом и видимо влюблена в поэта Фазли, с которым состязалась в стихах. В общем, Кокандское ханство имело свою, вполне самобытную и последовательную литературную традицию с мощным стержнем социального обновления.
23.
Близ театра к нам пристали двое мальчишек, ни слова не понимавших по-русски, но ходивших за нами минут 15. Парк в середине октября 2016 года интенсивно благоустраивался, уж не знаю, к какой точно дате:
24.
А вот так выглядело прошлое, и возможно изначальное, годов так 1920-30-х, здание театра... микроскоп у вас, надеюсь, есть?
24а.
Вокруг - махалли, всё те жа закоулки, в богатом Коканде постоянно оглашаемые гудками машин на крутых поворотах:
25.
В них немало своих медресе и мечетей, слишком второстепенных, чтобы о них писали туристические сайты и путеводители. У большинства из них я не знаю даже названий:
26.
27.
28.
29.
Всё это мы увидели, ища дорогу к высокому минарету, заметному с площади у театра. Он принадлежит мечети Чанкатлик, но и о ней дальше названия мои познания не зашли:
30.
Театр и эти махалли находятся слева от крупной улицы Акбара Исламова, уходящей на север практически от фасада Джума-мечети. А справа, наискось от театра сверкает голубыми куполами огромное медресе Нарбут-бия (1799):
31.
Нарбут-бий - это очередной хан, современник нашей "матушки Екатерины", при котором Кокандское ханство тихо богатело на торговле, не выходя за пределым уютной Ферганской долины. И медресе, размерам которого могли бы позавидовать и Бухара с Хивой (52 на 72 метра) - наглядный памятник того мирного расцвета, при следующих монархах сменившегося экспансией на истощение.
32.
Медресе Нарбут-бия - действующее и обнесённое забором, и учитывая сложные отношения узбекских властей с исламом, не очень понятно, кого от кого этот забор прикрывает. Но сквозь него прекрасно видна очень красивая дверь с непривычным геометрическим узором:
33.
Своими гигантскими медресе отметились и другие ханы, как Худояр и Мадали, но их постройки не сохранились:
33а.
33б.
А в закоулке за медресе виднеются могилы:
34.
Очень много могил, похожих на волны неумолимо идущего времени:
35.
Многие из них не очень-то давние, но само это кладбище - главный некрополь ханской столицы:
36.
Самый красивый на нём - мавзолей той самой Надиры:
37.
Вернее, он был построен ещё в 1825 году для матери Умар-хана, но двумя новыми могилами пополнился в 1842 году, когда Коканд "по приглашению" местной оппозиционной знати покорил бухарский эмир со звучным именем Насрулла, последний монарх полностью независимой Бухары, ставшей русским протекторатом при его сыне. Кокандское ханство бухарцы все полтора века его существования рассматривали как свою мятежную провинцию, и терпеливо ждали шанса поквитаться, и вот этот шанс настал. Духовенство же решило свести счёты с к тому времени уже старой Надирой, считая развратными её стихи и образ жизни - неслыханное же дело, чтобы женщина творила и спорила с мужчинами наравне! Насрулла принял их доводы, и казнил поэтессу вместе с её сыном - проигравшим ханом Мадали. И хотя удержать над Кокандом власть Бухара не смогла, в Коканд пришла долгая эпоха бесконечных дворцовых переворотов и клановых междоусобиц.
37а.
У мавзолея очень странный и красивый купол, восходящая спираль - но так и должна, наверное, выглядеть могила поэтессы:
38.
Мавзолей, что странно, проходной, и возможно поначалу служил ещё и воротами кладбища. В глубине же его "замавзолейной" половины находится сердце кладбища - Дахмаи-Шахон, дословно Некрополь Правителей, который открывает построенный в том же 1825 году мавзолей Умар-хана, трём покойникам прошлого мавзолея приходившегося соответственно сыном, мужем и отцом. Рядом с мавзолеем - целый цветник смотрительниц в ярких платьях:
39.
Резной портал открытой двери:
40.
Интерьер под куполом, украшенный очередной смотрительницей, крепко спавшей на лавке:
41.
А за ним маленький дворик с могилами Мингов, этой бессменной династии Кокандского ханства, более всего напомнивший мне некрополь Гиреев в Бахчисарайском дворце:
42.
Рядом с Дахмаи-Шахон - одинокий айван, может быть для поминальных церемоний:
43.
И главные ворота кладбища, выходящие в невзрачный переулок:
44.
Всё, показанное выше, располагается к северу от проспекта Навои (Хамзы), Каменного моста, Джума-мечети. Но Старый город простирается и на юг, там есть ещё несколько мечетей и медресе, и вернувшись из Чуста да поняв, что ещё часок до полной темноты у нас есть, мы рванули к тому из них, название которого удалось донести таксисту.
45.
Это оказалось медресе Сохибзода-Хазрат (1861). В другом варианте - Миен-Хазрат или Миен-Ахад, в честь святого, пришедшего в Коканд в 18 веке из Пешавара. У ворот нас тут же облепили хэллоукающие детишки, на шум выглянул молодой глазастый смотритель, и просто невероятно обрадовавшись, позвал нас во двор за резные ворота:
45а.
По суровому облику видно, что медресе строилось в смутное время, когда ханству было ни до пышных отделок и приглашений именитых мастеров. Посреди двора - минарет, похожий на шахматную фигуру:
46.
Но у основания стянутый деревянным обручем на каменных бляшках - по словам смотрителя, такая конструкция увеличивает сейсмоустойчивость:
46а.
Над вечереющим одноэтажным городом нависает высотка Нацбанка:
47.
В айване близ минарета - центральная келья с антресолями, где по местной легенде конечно же жил Мукими, дейсвительно учившийся в этом медресе. "Музей Мукими" и был тем ориентиром, по которому нас привёз сюда таксист.
47а.
А тёмная подворотня с позапрошлого кадра ведёт в ещё один, очень запущенный двор со своими кельями:
48.
Вообще же смотритель, истинный кокандец со всей местной этикой, обрадовался нам так, словно что-то употребил - его натурально ВШТЫРИЛО. В итоге он провёл нас по всем комнатам, от которых у него были ключи, а напоследок подарил две тарелки с подбитыми краями, какие-то черепки, неспелую айву и только от чайника мы кое-как отбились.
48а.
Потом, тёмными переулками, мы дошли до мечети Зимбрадор (1827), где как раз заканчивалась вечерняя служба:
49.
Здешние правоверные оказались не столь словоохотливы и ограничились лишь парой дежурных вопросов.
50.
А на обратном пути шедшие навстречу детишки крикнули нам не просто "Хэллоу!", а "Хэллоу, мистер, гив ми доллар!". Пока что это - один раз за суммарно проведённые мной в Средней Азии полгода (вернее, дважды - ещё в Муйнаке, как где-нибудь в Эфиопии, у нас клянчили фломастер), но слышать это по-настоящему больно от осознания, что для следующего поколения это может стать нормой.
51.
Есть в Коканде и ещё несколько старых мечетей и медресе, к которым мы не пошли - например, Хаджибек или Эмир. Ещё больше их на старых фотографиях, то ли не сохранившихся, то ли спокойно стоящих в забвении посреди махаллинских улиц, не поддающиеся поиску по названиям с этих открыток:
51а.
51б.
А вот от крепостных стен Коканда не осталось и следа. Так выглядели Исфаринские ворота, а ведь наш дальнейший путь лежал именно в сторону таджикистанской Исфары:
51в.
Но сначала - про кокандский Новый город, так же самый интересный в Долине.
ФЕРГАНИСТАН-2016
Обзор поездки, а так же оглавление и другие посты о Долине.