Ах, Арбат, мой Арбат, - ты мое отечество
Каждый либеральный общечеловек твердо знает: «В
1942 девятиклассник Булат Окуджава добровольцем ушел на фронт, где был
минометчиком, пулеметчиком, после ранения - радистом».
«Булат Окуджава родился 9 мая в 1924-ом и тогда это еще не просто
был никакой не день победы - тогда впереди были еще долгих четыре года.
17-летний Булат прошел их почти от начала и почти до конца. Минометчик,
рядовой, солдат. Северокавказский фронт, ранение под Моздоком, потом
тяжелая артиллерия резерва Главного командования. Он был «очень смешной
солдат», во всяком случае, так считал сам», - такой текст, например,
сочинила об Окуджаве Анна Трефилова, обозреватель «Эха Москвы».
Каким образом четыре года можно было пройти в одном и том же
возрасте - 17- летним знает только Анна Трефилова. Впрочем, на «Эхе
Москвы» и не такие перлы выдают.
А вот что сам Булат Окуджава рассказал о своем фронтовом пути:
«Мы с моим другом Юрием Попенянцем получили
направление в 10-й Отдельный запасной минометный дивизион. В Кахетии он
располагался. Это был апрель 42-го года. Мы ходили в своем домашнем,
присяги не принимали, потому что формы не было. А потом нам выдали шапки
альпийских стрелков, и мы, обносившиеся, босиком, в этих альпийских
широкополых шляпах, запевая и ударяя босыми ногами в грязь, ходили
строем.
А потом в один прекрасный день осенний нас передислоцировали в
Азербайджан. Там мы пожили немножко, мечтая попасть на фронт. Потому что
здесь кормили плохо, а все рассказывали, что на фронте кормят лучше,
там фронтовая пайка, там не нужно козырять, там своя жизнь. Фронт был
вожделенным счастьем. Все мечтали об этом.
Однажды нас вдруг подняли. Повезли в баню и после помывки выдали
новую форму. Но повезли не на фронт, а под Тбилиси в какой-то военный
городок за колючей проволокой. Там мы изучали искусство пользования
ручной гранатой. Раздали вечером гранаты и предупредили, что если сунуть
неудачно капсюль внутрь, то тут же взрыв, и все. Гранаты заставили на
пояс прицепить. Капсюли отдельно, и велели лечь спать. Мы ложились
медленно, стараясь не дышать. Ночь была страшная. Утром смотрим, стоят
студебеккеры новенькие американские, наши минометы прицеплены к ним. По
машинам! И начались наши фронтовые скитания.
Это была Отдельная минометная батарея, которая придавалась разным
частям. Вот мы едем-едем, нас должны придать такому-то полку. Приезжаем,
оказывается, там уже батарея есть. Потом несколько дней ждем, потом нас
отправляют в другое место. Опять эшелон, опять придают какому-то полку.
Придали, оказывается, у нас нет довольствия. Все жрут, а нам есть
нечего. Что делать? И командир нам как-то говорит, что надо самим еду
доставать. Мы по парам разделились и пошли по разным кубанским селам
просить милостыню. Кто что давал. В казарме все это раскладывали на
одинаковые кучки. Потом один отворачивался: Кому? - Тому. Так командиры
питались и мы.
Потом попали на фронт, где меня ранило весьма прозаически из
крупнокалиберного пулемета, с самолета. «Рама» летала и постреливала.
Случайно какая-то пуля раздробила кость и застряла в бедре. Я долго ее
потом носил на веревочке...
- Вы так и не успели повоевать толком?
- Нет. Месяца полтора
Я вообще в чистом виде на фронте очень мало воевал. В основном
скитался из части в часть. А потом - запасной полк, там мариновали. Но
запасной полк - это просто лагерь. Кормили бурдой какой-то. Заставляли
работать. Жутко было. Осенью 1943-го года опять баня, опять новая
одежда. Эшелон. И повезли. Слух пошел, что под Новороссийск нас везут.
По пути, к тому же, к поезду выходили крестьяне. Со жратвой. Мы им
американские ботинки рыжие, и они взамен тоже ботинки, но разбитые, и
еще в придачу кусок хлеба и сала кусок. Поэтому мы приехали к месту
назначения грязные, рваные, похожие на обезьян, спившиеся. И командиры, и
солдаты. И нас велели отправить в Батуми, в какую-то воинскую часть,
приводить в чувство. Там казармы, на полу солома, прямо на соломе мы
спали. Ничего не делали. Я запомнил только то, что повели нас на
экскурсию почему-то дачу Берия смотреть. Большой белый дом на холме.
Разрешили через окна посмотреть убранство. Роскошная столовая,
громадная, барская. А товарищи мои были в прошлом профессиональные
жулики. Очень добрые ребята. Они там побегали по даче, разнюхали. Мы
пришли, легли спать, ночью я проснулся - их нет. К утру в казарму пришли
какие-то люди и ребят арестовали. Выяснилось, что ночью они все
столовое серебро унесли. Ночью же отнесли в скупку. Их выследили.
А нас погрузили на баржу и повезли под Новороссийск. У нас почему-то
много вина всякого: пьем и плывем, пьем и плывем. Однажды ранним утром
нас построили на палубе. Пришел какой-то фронтовой начальник, посмотрел
на нас и ушел. В таком виде не принимают.
Меня вновь отправили в запасной полк, где я опять мучился, пока не
пришли вербовщики. Я уже на фронте побывал, я уже землянки порыл, я уже
наелся всем этим.
- То есть романтизм, с которым вы рвались на фронт, уже был разрушен?
- Никакого романтизма. Пожрать, поспать и ничего не делать - это
главное. Один офицер набирает людей в артиллерию большой мощности,
резерв главного командования. Часть стояла где-то в Закавказье, в горах.
Не воевала с первого дня. И не предполагается, что будет воевать.
Подумал: что там-то может быть трудного? Снаряды подносить - эта работа
мне не страшна. А что еще? Думаю: такая лафа. И я завербовался.
Большинство ребят на фронт рвались. Потому что там жратва лучше была. И
вообще, повольней было. Если не убьют, значит хорошо. А я пошел в эту
часть...
Нас повезли высоко в Нагорный Карабах, там в Степанакерте
располагалось то ли Кубанское, то ли Саратовское пехотное училище. И
меня перевербовали в него курсантом. Я посчитал: через полгода буду
младшим лейтенантом...
Зачислили меня, и началась муштра невыносимая. Такая муштра
началась, что не дай Бог. Полгода ждать - умру. Я человек нетерпеливый.
Месяца три промучился. Иду к замполиту, разрешите доложить: так, мол, и
так, отец мой арестован, враг народа. Он говорит, сын за отца не
отвечает. Я говорю, я знаю все, но на всякий случай, чтобы вы не
сказали, что я скрыл. Молодцом, - говорит, - правильно сделали. Идите,
работайте спокойно. И я с горьким сердцем пошел работать спокойно. На
следующее утро построение после завтрака: Окуджава, Филимонов, Семенов
выйти из строя, остальным - направо, на занятия шагом марш! И все пошли.
А нам - продаттестаты и назначение в артиллерийскую часть, из которой
меня переманили».
Рассказал Булат Окуджава о своих «подвигах» общечеловеческому
журналисту Юрию Росту, который и опубликовал услышанное в либеральной
«Общей газете».
Нет, пожалуй, в отечественной литературе более откровенной исповеди
персонажа, который «в чистом виде на фронте очень мало воевал»,
поскольку утомился землянки копать, на фронт идти не хотел, желая
скоротать войну в тыловом в ту пору городе Степанакерте.
Интересно, что рассказывал Булат Окуджава о своих военных «подвигах»
в Кахетии, Азербайджане, Батуме и Степанакерте в доперестроечную эру?
Ведь о том, чтобы любителю пожрать, поспать и ничего не делать
Булату Окуджаве на фронт пойти младшим лейтенантом пехоты и речи быть не
могло. Младшие лейтенанты в пехоте очень недолго жили…
Страшно подумать, что ожидало бы нашу страну, если бы среди тех, кто
родился в 1924 году, было бы много таких, как Булат Окуджава. К
счастью, большинство парней уходили на войну как Ленька Королев.
Окуджава потом про них потрясающие строки сочинял: «И себя не щадите вы…».
1942 девятиклассник Булат Окуджава добровольцем ушел на фронт, где был
минометчиком, пулеметчиком, после ранения - радистом».
«Булат Окуджава родился 9 мая в 1924-ом и тогда это еще не просто
был никакой не день победы - тогда впереди были еще долгих четыре года.
17-летний Булат прошел их почти от начала и почти до конца. Минометчик,
рядовой, солдат. Северокавказский фронт, ранение под Моздоком, потом
тяжелая артиллерия резерва Главного командования. Он был «очень смешной
солдат», во всяком случае, так считал сам», - такой текст, например,
сочинила об Окуджаве Анна Трефилова, обозреватель «Эха Москвы».
Каким образом четыре года можно было пройти в одном и том же
возрасте - 17- летним знает только Анна Трефилова. Впрочем, на «Эхе
Москвы» и не такие перлы выдают.
А вот что сам Булат Окуджава рассказал о своем фронтовом пути:
«Мы с моим другом Юрием Попенянцем получили
направление в 10-й Отдельный запасной минометный дивизион. В Кахетии он
располагался. Это был апрель 42-го года. Мы ходили в своем домашнем,
присяги не принимали, потому что формы не было. А потом нам выдали шапки
альпийских стрелков, и мы, обносившиеся, босиком, в этих альпийских
широкополых шляпах, запевая и ударяя босыми ногами в грязь, ходили
строем.
А потом в один прекрасный день осенний нас передислоцировали в
Азербайджан. Там мы пожили немножко, мечтая попасть на фронт. Потому что
здесь кормили плохо, а все рассказывали, что на фронте кормят лучше,
там фронтовая пайка, там не нужно козырять, там своя жизнь. Фронт был
вожделенным счастьем. Все мечтали об этом.
Однажды нас вдруг подняли. Повезли в баню и после помывки выдали
новую форму. Но повезли не на фронт, а под Тбилиси в какой-то военный
городок за колючей проволокой. Там мы изучали искусство пользования
ручной гранатой. Раздали вечером гранаты и предупредили, что если сунуть
неудачно капсюль внутрь, то тут же взрыв, и все. Гранаты заставили на
пояс прицепить. Капсюли отдельно, и велели лечь спать. Мы ложились
медленно, стараясь не дышать. Ночь была страшная. Утром смотрим, стоят
студебеккеры новенькие американские, наши минометы прицеплены к ним. По
машинам! И начались наши фронтовые скитания.
Это была Отдельная минометная батарея, которая придавалась разным
частям. Вот мы едем-едем, нас должны придать такому-то полку. Приезжаем,
оказывается, там уже батарея есть. Потом несколько дней ждем, потом нас
отправляют в другое место. Опять эшелон, опять придают какому-то полку.
Придали, оказывается, у нас нет довольствия. Все жрут, а нам есть
нечего. Что делать? И командир нам как-то говорит, что надо самим еду
доставать. Мы по парам разделились и пошли по разным кубанским селам
просить милостыню. Кто что давал. В казарме все это раскладывали на
одинаковые кучки. Потом один отворачивался: Кому? - Тому. Так командиры
питались и мы.
Потом попали на фронт, где меня ранило весьма прозаически из
крупнокалиберного пулемета, с самолета. «Рама» летала и постреливала.
Случайно какая-то пуля раздробила кость и застряла в бедре. Я долго ее
потом носил на веревочке...
- Вы так и не успели повоевать толком?
- Нет. Месяца полтора
Я вообще в чистом виде на фронте очень мало воевал. В основном
скитался из части в часть. А потом - запасной полк, там мариновали. Но
запасной полк - это просто лагерь. Кормили бурдой какой-то. Заставляли
работать. Жутко было. Осенью 1943-го года опять баня, опять новая
одежда. Эшелон. И повезли. Слух пошел, что под Новороссийск нас везут.
По пути, к тому же, к поезду выходили крестьяне. Со жратвой. Мы им
американские ботинки рыжие, и они взамен тоже ботинки, но разбитые, и
еще в придачу кусок хлеба и сала кусок. Поэтому мы приехали к месту
назначения грязные, рваные, похожие на обезьян, спившиеся. И командиры, и
солдаты. И нас велели отправить в Батуми, в какую-то воинскую часть,
приводить в чувство. Там казармы, на полу солома, прямо на соломе мы
спали. Ничего не делали. Я запомнил только то, что повели нас на
экскурсию почему-то дачу Берия смотреть. Большой белый дом на холме.
Разрешили через окна посмотреть убранство. Роскошная столовая,
громадная, барская. А товарищи мои были в прошлом профессиональные
жулики. Очень добрые ребята. Они там побегали по даче, разнюхали. Мы
пришли, легли спать, ночью я проснулся - их нет. К утру в казарму пришли
какие-то люди и ребят арестовали. Выяснилось, что ночью они все
столовое серебро унесли. Ночью же отнесли в скупку. Их выследили.
А нас погрузили на баржу и повезли под Новороссийск. У нас почему-то
много вина всякого: пьем и плывем, пьем и плывем. Однажды ранним утром
нас построили на палубе. Пришел какой-то фронтовой начальник, посмотрел
на нас и ушел. В таком виде не принимают.
Меня вновь отправили в запасной полк, где я опять мучился, пока не
пришли вербовщики. Я уже на фронте побывал, я уже землянки порыл, я уже
наелся всем этим.
- То есть романтизм, с которым вы рвались на фронт, уже был разрушен?
- Никакого романтизма. Пожрать, поспать и ничего не делать - это
главное. Один офицер набирает людей в артиллерию большой мощности,
резерв главного командования. Часть стояла где-то в Закавказье, в горах.
Не воевала с первого дня. И не предполагается, что будет воевать.
Подумал: что там-то может быть трудного? Снаряды подносить - эта работа
мне не страшна. А что еще? Думаю: такая лафа. И я завербовался.
Большинство ребят на фронт рвались. Потому что там жратва лучше была. И
вообще, повольней было. Если не убьют, значит хорошо. А я пошел в эту
часть...
Нас повезли высоко в Нагорный Карабах, там в Степанакерте
располагалось то ли Кубанское, то ли Саратовское пехотное училище. И
меня перевербовали в него курсантом. Я посчитал: через полгода буду
младшим лейтенантом...
Зачислили меня, и началась муштра невыносимая. Такая муштра
началась, что не дай Бог. Полгода ждать - умру. Я человек нетерпеливый.
Месяца три промучился. Иду к замполиту, разрешите доложить: так, мол, и
так, отец мой арестован, враг народа. Он говорит, сын за отца не
отвечает. Я говорю, я знаю все, но на всякий случай, чтобы вы не
сказали, что я скрыл. Молодцом, - говорит, - правильно сделали. Идите,
работайте спокойно. И я с горьким сердцем пошел работать спокойно. На
следующее утро построение после завтрака: Окуджава, Филимонов, Семенов
выйти из строя, остальным - направо, на занятия шагом марш! И все пошли.
А нам - продаттестаты и назначение в артиллерийскую часть, из которой
меня переманили».
Рассказал Булат Окуджава о своих «подвигах» общечеловеческому
журналисту Юрию Росту, который и опубликовал услышанное в либеральной
«Общей газете».
Нет, пожалуй, в отечественной литературе более откровенной исповеди
персонажа, который «в чистом виде на фронте очень мало воевал»,
поскольку утомился землянки копать, на фронт идти не хотел, желая
скоротать войну в тыловом в ту пору городе Степанакерте.
Интересно, что рассказывал Булат Окуджава о своих военных «подвигах»
в Кахетии, Азербайджане, Батуме и Степанакерте в доперестроечную эру?
Ведь о том, чтобы любителю пожрать, поспать и ничего не делать
Булату Окуджаве на фронт пойти младшим лейтенантом пехоты и речи быть не
могло. Младшие лейтенанты в пехоте очень недолго жили…
Страшно подумать, что ожидало бы нашу страну, если бы среди тех, кто
родился в 1924 году, было бы много таких, как Булат Окуджава. К
счастью, большинство парней уходили на войну как Ленька Королев.
Окуджава потом про них потрясающие строки сочинял: «И себя не щадите вы…».