Двухсотая баллада
(Игорь Петров)
Мне жарко, бес! Прости за спойлер: ты не прикрутишь фитилек? а я, чтоб вас развлечь, исполню свой бенефисный монолог. Промеж причастных оборотов предстанут скорбные вдвойне страданья русских патриотов в украденной у них стране. Уже рожденье было пыткой, хотелось жрать - терпи, кяфир! а в люльке рядом ч*рка прыткий пил из бутылочки кефир.
Я рос, бледнея и хирея, ведь под бренчание гитар повсюду шмыгали евреи за исключением татар. То над Кремлем зловеще кружат, то в телевизоре галдят - они богам нерусским служат, а сало русское едят. И я, устав в пейзаже мглистом месить калошами дерьмо, решил стать националистом, чтобы с народа снять ярмо. Прочел Бердяева, Шестова, Флоренского и Ильина, уж на курантах пол-шестого, а не понятно ни хрена.
Сказал себе: не дрыгай вехой, а парадигму упрости, допустим: русский должен ехать, нерусский - саночки везти. Зипун я подпоясал гордо поверх этических границ, а сам махнул в уездный город учить пейзанок и юниц. Люблю я волжское раздолье, просторы заповедных троп, какими за тобой с дрекольем бежит рогатый хлебороб. Вернувшись, выкинул зипун, поскольку вырядился фертом, стал завсегдатаем трибун и политическим экспертом. Креп во внезапных ретирадах мой полемический запал. Я мог бы пасть на баррикадах, но, к сожалению, проспал.
Итогом личного свиданья мне разонравился народ: ему желаешь процветанья, а он и ухом не моргнет. Ну как вам объяснить, чертям, то пресыщенье нищим бытом? А фалды целовать властям приятней, чем работать с быдлом. И новой парадигмой бредит мой великодержавный зуд: главнокомандующий едет, а русских в саночках везут к приютам вечного покоя. Дивясь как падает листва, я написал эссе такое о нравственности кумовства.
Я в трусости винил бомонд и, защищая справедливость, чуть сам не угодил на фронт - был комиссован за потливость. Всё в ход: молитва и матюк за рюсски дух, за фау с цетом, и каждый боевой утюг орал «Вперед!» моим фальцетом. Пока их гнали на убой, за околачиванье груш, бес, мне дали орден голубой и повышение по службе.
Но все намеренья благие, увы, рассеялись как сон, когда я прям на литургии (простите, черти дорогие) был негативно вознесен. Концепцию предать не вправе, я выступаю, помудрев, за ваш нормированный график и наш умеренный нагрев.
Мне жарко, бес! Прости за спойлер: ты не прикрутишь фитилек? а я, чтоб вас развлечь, исполню свой бенефисный монолог. Промеж причастных оборотов предстанут скорбные вдвойне страданья русских патриотов в украденной у них стране. Уже рожденье было пыткой, хотелось жрать - терпи, кяфир! а в люльке рядом ч*рка прыткий пил из бутылочки кефир.
Я рос, бледнея и хирея, ведь под бренчание гитар повсюду шмыгали евреи за исключением татар. То над Кремлем зловеще кружат, то в телевизоре галдят - они богам нерусским служат, а сало русское едят. И я, устав в пейзаже мглистом месить калошами дерьмо, решил стать националистом, чтобы с народа снять ярмо. Прочел Бердяева, Шестова, Флоренского и Ильина, уж на курантах пол-шестого, а не понятно ни хрена.
Сказал себе: не дрыгай вехой, а парадигму упрости, допустим: русский должен ехать, нерусский - саночки везти. Зипун я подпоясал гордо поверх этических границ, а сам махнул в уездный город учить пейзанок и юниц. Люблю я волжское раздолье, просторы заповедных троп, какими за тобой с дрекольем бежит рогатый хлебороб. Вернувшись, выкинул зипун, поскольку вырядился фертом, стал завсегдатаем трибун и политическим экспертом. Креп во внезапных ретирадах мой полемический запал. Я мог бы пасть на баррикадах, но, к сожалению, проспал.
Итогом личного свиданья мне разонравился народ: ему желаешь процветанья, а он и ухом не моргнет. Ну как вам объяснить, чертям, то пресыщенье нищим бытом? А фалды целовать властям приятней, чем работать с быдлом. И новой парадигмой бредит мой великодержавный зуд: главнокомандующий едет, а русских в саночках везут к приютам вечного покоя. Дивясь как падает листва, я написал эссе такое о нравственности кумовства.
Я в трусости винил бомонд и, защищая справедливость, чуть сам не угодил на фронт - был комиссован за потливость. Всё в ход: молитва и матюк за рюсски дух, за фау с цетом, и каждый боевой утюг орал «Вперед!» моим фальцетом. Пока их гнали на убой, за околачиванье груш, бес, мне дали орден голубой и повышение по службе.
Но все намеренья благие, увы, рассеялись как сон, когда я прям на литургии (простите, черти дорогие) был негативно вознесен. Концепцию предать не вправе, я выступаю, помудрев, за ваш нормированный график и наш умеренный нагрев.