Еропкины - владельцы Рожства. Часть 4.
Как мы помним из предыдущей части, родовая еропкинская вотчина с центром в Рожстве досталась Дарье Михайловне (в замужестве Гогель), которая владела имением вместе с сестрой. Мы предположили, что этой сестрой, с наибольшей вероятностью, была незамужняя Надежда Михайловна Еропкина (1808-1897). Надежда Еропкина оставила очень интересные воспоминания. Об этих воспоминаниях и других фактах жизни Надежды Еропкиной и пойдёт здесь речь.
Пушкин и «вольтерьянка молодая»
Надежда Михайловна вспоминала: «С Пушкиным познакомилась я весною 1830 года. Встречалась я с ним довольно часто, но поговорить подольше пришлось только два раза. В последний раз видела я его влюбленным женихом в 1831 году.»
Надежде Еропкиной было в ту пору 22 года. На одном из балов в марте 1830 года и состоялась её первая встреча с Александром Сергеевичем Пушкиным (1799-1838), закончившаяся острой беседой с поэтом. Общаясь с Еропкиной, Пушкин назвал Москву «спящей царевной» и «сонным царством» по сравнению с Петербургом, чем очень разозлил собеседницу, патриотку Москвы.
«Он начинал окончательно выводить меня из терпения. Я была в то время ярой москвичкой. Да иначе и быть не могло. Теперь многое уже забыто, но в то время подвиги деда моего во время чумы были еще свежи в памяти, и фамилия наша пользовалась в Москве особым уважением. И я с укором и горячностью высказала ему всё, что было на душе», - вспоминала дочь Михаила Еропкина, воспитывавшегося, как мы помним, в семье дяди Петра Дмитриевича Еропкина, «спасителя Москвы» во время страшной чумы 1771 года, а позднее и московского градоначальника.
«Прошло с неделю, и я опять встретилась с Александром Сергеевичем. Было это на небольшом вечере. Было скучновато. В городе усиленно говорили о помолвке Пушкина с Натали Гончаровой. Гончаровы были приглашены на вечер, но не приезжали. Пушкин, нервный от ожидания, ходил от одного к другому, не находя себе места. Увидя меня, он подсел. Он первый начал разговор опять о Москве.
- Простите, что поддразнил вас, но сознаюсь, что не ожидал такого горячего отпора, и рад, что могу добавить новое к достоинствам Москвы. Московские барышни любят и умеют защищать свой город. Петербургские жительницы в этом отношении слабее...»
«...Пушкин расспрашивал меня, что я читаю. Он очень удивился, когда сказала я ему, что прочла Монтеня, Ламартина, Шенье и др. (У отца моего была великолепная библиотека.) Когда же я упомянула, что немного знакома и с Вольтером, он громко рассмеялся.
- Москва - город чудес, - заметил он, - молодая вольтерианка и защитница московских обычаев!»
Через какое-то время Павел Войнович, ближайший друг Пушкина, передал Надежде Михайловне стихи Пушкина:
Н. М. Еропкиной
Вольтерианке молодой,
Защитнице Москвы седой.
Желанье Ваше я исполнил,
Горячий спор облёк в стихи,
Но торный путь до Вас найти
Меня Юпитер не сподобил.
Внести хотел я в Ваш альбом
Мои стихи моим пером;
Увы! С еропкинским альбомом
Не познакомился я домом.
Послать иль самому свезти?
Изгнанник, Пушкин, сочинитель,
В Москве девице шлет стихи!
О Боже упаси! Родитель!
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Далее в шутливой форме - о соперничестве Петербурга и Москвы.
Кончалось стихотворение так:
...Итак не может быть сомненья,
Что равновесия закон
Был гению Петра знаком.
Готов и стих для примиренья:
И Петербургу и Москве
На русской место есть земле.»
К сожаленью, полностью стихотворение Пушкина хранится в архивных недрах Пушкинского дома в Петербурге и, видимо, полностью до сих пор не опубликовано, а представленные куски стихотворения опубликованы единственный раз в 1960-х годах в статье советского публициста Натана Эйдельмана.
Самородок семьи Гончаровых
Воспоминания Надежды Еропкиной были записаны её «внуком» Сомовым в начале 1880-х, когда Еропкиной шёл уже восьмой десяток лет. Тем не менее, обладая прекрасной памятью, она оставила очень яркие и ценные характеристики людям, которых хорошо знала в молодости. Вот какими словами она рассказывала внуку о Наталье Николаевне Гончаровой (1812-1863), жене Пушкина:
«Я хорошо знала Наташу Гончарову, но более дружна была она с сестрой моей Дарьей Михайловной. Натали ещё девочкой-подростком отличалась редкой красотой. Вывозить её стали очень рано, и она всегда окружена была роем поклонников и воздыхателей.
Участвовала она и в прелестных живых картинах, поставленных у генерала-губернатора кн. Голицына, и вызывала всеобщее восхищение. Место первой красавицы Москвы осталось за нею.»
«Но главную прелесть Натали составляли отсутствие всякого жеманства и естественность. Большинство считало её кокеткой, но обвинение это несправедливо. Необыкновенно выразительные глаза, очаровательная улыбка и притягивающая простота в обращении, помимо её воли, покоряли ей всех.»
« Но для меня так и осталось загадкой, откуда обрела Наталия Николаевна такт и умение держать себя? Все в ней самой и манера держать себя было проникнуто глубокой порядочностью. Все было «comme il faut» - без всякой фальши. И это тем более удивительно, что того же нельзя было сказать о её родственниках.
Сестры были красивы, но изысканного изящества Наташи напрасно было бы искать в них. Отец слабохарактерный, а под конец и не в своём уме, никакого значения в семье не имел. Мать далеко не отличалась хорошим тоном и была частенько пренеприятна.»
«Поэтому Наталия Николаевна появилась в этой семье удивительным самородком.
Пушкина пленила её необычайная красота и не менее, вероятно, и прелестная манера держать себя, которую он так ценил. Для него была она той волшебницей-Музой, которую призывал он. И вот во всей красе спустилась она на землю, и он, как сам выразился, «богомольно преклонился перед нею».
Большего Наталия Николаевна дать не могла. Быть в настоящем смысле подругой жизни такого человека, как Пушкин, превышало её силы. Вряд ли в состоянии была она оценить и восхищаться произведениями его. Образование её очень хромало. Любила она его, как любила бы всякого другого мужа, выбранного матерью, и мне кажется, что не раз пожалела, что Пушкин писатель, а не блестящий гусар.
Натали очень любила выезжать и много тратила на свои туалеты. Пушкину приходилось тяжело.»
«Многие обвиняют её и за то, что, по кончине Александра Сергеевича, она скоро утешилась и вышла замуж за другого. Но нельзя больше требовать, чем что кому дано. Насколько Наталия Николаевна была прекрасна по внешности, настолько же неглубока. Пушкин был для неё «обыкновенный муж». Она искренно горевала и плакала сколько полагается, затем утешилась и с чистой совестью вышла за другого.
Пушкин, как видно из писем его, был глубоко счастлив и до последней минуты влюблён в свою жену.
Кто знает? Может быть, другая женщина, хотя бы и с более глубокими чувствами, не сумела бы дать ему полного счастья... Наталии Николаевне это удалось.
Будем благодарны ей и за это.»
Доктор Иноземцев
Сомов так писал о молодых годах бабушки: «Всю молодость свою провела она в Москве. Образование получила она самое изысканное. Библиотека отца была в полном её распоряжении. Надежда Михайловна ознакомилась с серьезными авторами, барышням её лет обыкновенно неизвестными. Недурно рисовала она и акварелью. Плеяда славных профессоров Московского университета, литераторы, художники местные и заезжие являлись желанными гостями еропкинского дома. Но больше всех произвёл на неё впечатление молодой тогда доктор, затем, кажется, профессор Иноземцев. Мне кажется, что здесь нужно искать бабушкина романа и объяснения, почему она, хорошенькая, умненькая, тонко образованная, осталась в девушках... Из намеков сестры и других можно было заключить, что Иноземцев делал ей предложение, но родные не допустили этого брака. Имя Еропкиных было ещё слишком известно, и молодой доктор являлся не парою для внучки спасителя Москвы... После отказа Иноземцеву она редко показывалась в свете и решительно отказывала всем просившим её руки.».
Кто же такой этот доктор Иноземцев, разбивший сердце Надежды Михайловны?
Федор Иванович Иноземцев (1802-1869) родился в Калужской губернии в семье управляющего имением графа Бутурлина. Его отец по одним источникам - перс, по другим - турок или кавказский горец. Граф Бутурлин ещё мальчиком его вывез с Кавказа.
Фёдор учился медицине в Харьковском университете, а затем совершенствовался в Профессорском институте в Дерпте (Тарту). Четыре года он жил в одной комнате вместе со знаменитым впоследствии хирургом Н. Пироговым, имя которого носит 2-й Московский медицинский институт. Но Иноземцев и Пирогов были как Моцарт и Сальери. Иноземцеву всё легко давалось, он был душой общества, устраивал пирушки, играл в карты, а Пирогов упорно грыз гранит науки, испытывая неприязнь к шумному соседу… Ещё большим ударом для Пирогова было назначение не его, с успехом закончившего Московский университет, а Иноземцева профессором медицинской кафедры Московского университета.
Таким образом, Фёдор Иноземцев появился в Москве в 1835 году и, видимо, в этот год и возникли отношения 33-летнего профессора с 27-летней Надеждой Еропкиной.
Иноземцева можно назвать отцом отечественной медицины. Именно он ввёл в оборот словосочетание «русская медицина» и посвятил её развитию всю свою жизнь. Из-за этого он нажил немало врагов в среде врачей-иностранцев, которые «доставляли ему немало неприятных минут». Не исключено, что прививку патриотизма он получил и в процессе общения с Надеждой Михайловной.
Иноземцев издавал «Московскую медицинскую газету» (1858), основал «Общество русских врачей» (1861), его учениками были такие светила русской медицины как Сеченов, Боткин, Склифософский. Из научных достижений упомянем одно: он первым в России (в Москве) сделал операцию под наркозом (в 1847). Это достижение незаслуженно иногда приписывают его «заклятому другу» великому Пирогову, но он сделал подобную операцию на две недели позже в Петербурге.
Тургеневы
Вместе с Михаилом и Александром Николаевичами Еропкиными в доме московского градоначальника, видимо, воспитывался и Александр Михайлович Тургенев (1772-1863), их двоюродный брат (кстати, из этого факта можно сделать вывод, что Николай Васильевич Еропкин был женат на дочери камер-пажа Михаила Тургенева, то есть родной тёте Александра Тургенева).
И по жизни в дальнейшем А.М. Тургенев был ближайшим другом Михаила Еропкина. Наверняка он взял под свою опеку детей М. Еропкина после его смерти.
Александр Михайлович Тургенев прожил 90 лет, пройдя яркий и тернистый жизненный путь. Он был младше братьев Еропкиных, родился в 1772 году. В 1786 году он поступил на военную службу. Несколько лет он служил в лейб-гвардии при царском дворе и был свидетелем разных исторических событий, в том числе смерти Екатерины Великой. Активно участвовал в Бородинском сражении в должности дивизионного адъютанта.
Вот как сам Александр Михайлович вспоминает о Бородино: «Я 8 раз во время сражения проехал Бородинское поле; 3-х лошадей убили подо мною, наконец, и меня самого свалило. Три дня лежал я между мёртвыми и 10 дней был без памяти; сам удивляюсь, каким чудом остался жив...».
После лечения Тургенев поступил на гражданскую службу. Сначала руководил портовой таможней в Феодосии, затем таможенными округами в Брест-Литовске и Астрахани. Был гражданским губернатором в Тобольске, Бессарабии и Казани, начальником Медицинского департамента.
В 1835 году 63-летний А.М. Тургенев женится на 29-летней Пелагее Литке. В 1836 году у них рождается дочь Ольга, но молодая жена вскоре после родов умирает. Можно понять состояние пожилого Тургенева с младенцем на руках! Вот тут на помощь своему дяде и пришла незамужняя Надежда Михайловна Еропкина. К этому моменту, видимо, разбилась её надежда на союз с профессором Иноземцевым и она решилась пожертвовать личным счастьем. Надежда Еропкина заменила мать дочери дяди, она вырастила и воспитала Ольгу Тургеневу. А крёстником Ольги был поэт Василий Жуковский, близкий друг А. Тургенева.
В 1850-х годах, когда Ольга стала цветущей девушкой, в гостеприимный дом А.М. Тургенева в Петербурге (где к тому времени жила его семья) потянулись молодые талантливые литераторы. Здесь Иван Сергеевич Тургенев (1818-1883) впервые читал свой рассказ «Муму» и «многие повести», а Лев Толстой - «Военные рассказы». И Тургенев, и Толстой были очарованы доведенной до совершенства «тургеневской барышней»: красивой, нежной, умной, мягкой, свободно знавшей шесть языков, прекрасной музыкантшей.
Особенно серьёзные отношения сложились между Ольгой и Иваном Тургеневым в 1854 году. Тургенев даже на всё лето остался в Петербурге, чтобы встречаться с Ольгой. Пошли слухи, что Тургенев женится на ней, но этого не произошло. Позднее Иван Тургенев сделает Ольгу Тургеневу и её «маму» Надежду Еропкину прототипами героев романа «Дым».
Ольга вышла замуж не за литератора, а за улана Сомова. У них родилось шестеро детей. Но с рождением шестого ребёнка Ольгу постигла участь матери: после родов она умерла. Было ей всего 36 лет. И снова - повторение прошлого: на руках у отставного офицера Сергея Сомова - шестеро малолетних, и снова старенькая уже, но энергичная Надежда Еропкина спасает положение и из мамы делается бабушкой для следующего поколения...
Вот такая сложилась судьба у Надежды Михайловны Еропкиной, совладелицы вичугского имения Рожство. Умерла она на 90-м году жизни в окружении «внуков». Один из них был Александр Сомов, который и записал для истории ценные воспоминания бабушки о Пушкине, Гончаровой, а также о баснописце Крылове.
На десерт - дедушка Крылов
Иван Андреевич Крылов (1769-1844) очень любил поесть и иногда в доме Александра Михайловича Тургенева в честь него устраивался званый обед. Приведём лишь пару цитат о Крылове из яркого рассказа Еропкиной, адресованного внуку Сомову:
«Аппетит у Крылова был чудовищный, болезненный. Меню составлялось из самых тяжелых, сытных кушаний. Обедали тогда рано, в 5 часов. Крылов аккуратно появлялся в половине пятого. Перед обедом он неизменно прочитывал две или три басни. Выходило у него прелестно. Особенно удавалась ему лиса, которая напевала на особый лад. Вообще все звери говорили иначе, и выходило очень забавно. Только мораль читал Иван Андреевич своим голосом. Лучше всего выходила у него "Демьянова уха".»
«Обыкновенно на званом обеде полагалось в то время четыре блюда, но для Крылова прибавлялось ещё пятое. Три первых готовила кухарка, а для двух последних Александр Михайлович призывал всегда повара из Английского собрания. Артист этот известен был под именем Федосеича. Дедушка знал его ещё по Москве, где служил Федосеич одно время у родственника нашего Павла Воиновича Нащокина. В Английском собрании считался Федосеич помощником главного повара и давно бы занял его место, если бы не запой, которым страдал он, как многие талантливые русские люди.
Появлялся Федосеич за несколько дней до обеда, причем выбирались два блюда. На этот раз остановились на страсбургском пироге и на сладком - что-то вроде гурьевской каши на каймаке. "Ну и обед, - смеялся Александр Михайлович, - что твоя Китайская стена!"
Федосеич глубоко презирал страсбургские пироги, которые приходили к нам из-за границы в консервах. "Это только военным в поход брать, а для барского стола нужно поработать", - негодовал он, - и появлялся с 6 фунтами свежайшего сливочного масла, трюфелями, громадными гусиными печенками, - и начинались протирания и перетирания. К обеду появлялось горою сложенное блюдо, изукрашенное зеленью и чистейшим желе.
При появлении этого произведения искусства Крылов сделал изумленное лицо, хотя наверно ждал обычного сюрприза, и, обращаясь к дедушке, с пафосом, которому старался придать искренний тон, заявил: "Друг милый и давнишний, Александр Михайлович, зачем предательство это? Ведь узнаю Федосеича руку! Как было по дружбе не предупредить? А теперь что? Все места заняты", - с грустью признавался он.
- Найдется у вас ещё местечко, - утешал его дедушка.
- Место-то найдётся, - отвечал Крылов, самодовольно посматривая на свои необъятные размеры, - но какое? Первые ряды все заняты, партер весь, бельэтаж и все ярусы тоже. Один раёк остался... Федосеича в раёк, - трагично произнес он, - ведь это грешно...»
Заключение
Мы подробно познакомились с замечательными владельцами вичугской вотчины, включавшей деревню Рожство: министром елизаветинского царствования Василием Еропкиным, приемным сыном «спасителя Москвы» Михаилом Еропкиным, подругой детства жены Пушкина и тётей композитора Чайковского Дарьей Гогель, прототипом героини романа Ивана Тургенева и автором интересных воспоминаний Надеждой Еропкиной.
Упомянем ещё несколько ярких личностей, связанных родственными связями с «вичугскими» Еропкиными. Это, прежде всего, Павел Воинович Нащокин (1801-1854), ближайший друг Пушкина. Женой Павла Нащокина была сводная сестра (внебрачная дочь отца, рождённая от крепостной) Петра Александровича Нащокина, женатого на Анне Михайловне, одной из дочерей «вичугского» Еропкина. Внуком родного брата Михаила Еропкина был Александр Романович Дрентельн (1824-1888), киевский генерал-губернатор. Родной брат сестёр Еропкиных, Василий Михайлович Еропкин (1807-1890) был командиром батальона, геройски оборонявшего Севастополь во время Крымской войны. Дослужился он до звания генерал-майора, оставил интересные воспоминания о восстании декабристов, обороне Севастополя и других военных кампаниях.
Пушкин и «вольтерьянка молодая»
Надежда Михайловна вспоминала: «С Пушкиным познакомилась я весною 1830 года. Встречалась я с ним довольно часто, но поговорить подольше пришлось только два раза. В последний раз видела я его влюбленным женихом в 1831 году.»
Надежде Еропкиной было в ту пору 22 года. На одном из балов в марте 1830 года и состоялась её первая встреча с Александром Сергеевичем Пушкиным (1799-1838), закончившаяся острой беседой с поэтом. Общаясь с Еропкиной, Пушкин назвал Москву «спящей царевной» и «сонным царством» по сравнению с Петербургом, чем очень разозлил собеседницу, патриотку Москвы.
«Он начинал окончательно выводить меня из терпения. Я была в то время ярой москвичкой. Да иначе и быть не могло. Теперь многое уже забыто, но в то время подвиги деда моего во время чумы были еще свежи в памяти, и фамилия наша пользовалась в Москве особым уважением. И я с укором и горячностью высказала ему всё, что было на душе», - вспоминала дочь Михаила Еропкина, воспитывавшегося, как мы помним, в семье дяди Петра Дмитриевича Еропкина, «спасителя Москвы» во время страшной чумы 1771 года, а позднее и московского градоначальника.
«Прошло с неделю, и я опять встретилась с Александром Сергеевичем. Было это на небольшом вечере. Было скучновато. В городе усиленно говорили о помолвке Пушкина с Натали Гончаровой. Гончаровы были приглашены на вечер, но не приезжали. Пушкин, нервный от ожидания, ходил от одного к другому, не находя себе места. Увидя меня, он подсел. Он первый начал разговор опять о Москве.
- Простите, что поддразнил вас, но сознаюсь, что не ожидал такого горячего отпора, и рад, что могу добавить новое к достоинствам Москвы. Московские барышни любят и умеют защищать свой город. Петербургские жительницы в этом отношении слабее...»
«...Пушкин расспрашивал меня, что я читаю. Он очень удивился, когда сказала я ему, что прочла Монтеня, Ламартина, Шенье и др. (У отца моего была великолепная библиотека.) Когда же я упомянула, что немного знакома и с Вольтером, он громко рассмеялся.
- Москва - город чудес, - заметил он, - молодая вольтерианка и защитница московских обычаев!»
Через какое-то время Павел Войнович, ближайший друг Пушкина, передал Надежде Михайловне стихи Пушкина:
Н. М. Еропкиной
Вольтерианке молодой,
Защитнице Москвы седой.
Желанье Ваше я исполнил,
Горячий спор облёк в стихи,
Но торный путь до Вас найти
Меня Юпитер не сподобил.
Внести хотел я в Ваш альбом
Мои стихи моим пером;
Увы! С еропкинским альбомом
Не познакомился я домом.
Послать иль самому свезти?
Изгнанник, Пушкин, сочинитель,
В Москве девице шлет стихи!
О Боже упаси! Родитель!
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Далее в шутливой форме - о соперничестве Петербурга и Москвы.
Кончалось стихотворение так:
...Итак не может быть сомненья,
Что равновесия закон
Был гению Петра знаком.
Готов и стих для примиренья:
И Петербургу и Москве
На русской место есть земле.»
К сожаленью, полностью стихотворение Пушкина хранится в архивных недрах Пушкинского дома в Петербурге и, видимо, полностью до сих пор не опубликовано, а представленные куски стихотворения опубликованы единственный раз в 1960-х годах в статье советского публициста Натана Эйдельмана.
Самородок семьи Гончаровых
Воспоминания Надежды Еропкиной были записаны её «внуком» Сомовым в начале 1880-х, когда Еропкиной шёл уже восьмой десяток лет. Тем не менее, обладая прекрасной памятью, она оставила очень яркие и ценные характеристики людям, которых хорошо знала в молодости. Вот какими словами она рассказывала внуку о Наталье Николаевне Гончаровой (1812-1863), жене Пушкина:
«Я хорошо знала Наташу Гончарову, но более дружна была она с сестрой моей Дарьей Михайловной. Натали ещё девочкой-подростком отличалась редкой красотой. Вывозить её стали очень рано, и она всегда окружена была роем поклонников и воздыхателей.
Участвовала она и в прелестных живых картинах, поставленных у генерала-губернатора кн. Голицына, и вызывала всеобщее восхищение. Место первой красавицы Москвы осталось за нею.»
«Но главную прелесть Натали составляли отсутствие всякого жеманства и естественность. Большинство считало её кокеткой, но обвинение это несправедливо. Необыкновенно выразительные глаза, очаровательная улыбка и притягивающая простота в обращении, помимо её воли, покоряли ей всех.»
« Но для меня так и осталось загадкой, откуда обрела Наталия Николаевна такт и умение держать себя? Все в ней самой и манера держать себя было проникнуто глубокой порядочностью. Все было «comme il faut» - без всякой фальши. И это тем более удивительно, что того же нельзя было сказать о её родственниках.
Сестры были красивы, но изысканного изящества Наташи напрасно было бы искать в них. Отец слабохарактерный, а под конец и не в своём уме, никакого значения в семье не имел. Мать далеко не отличалась хорошим тоном и была частенько пренеприятна.»
«Поэтому Наталия Николаевна появилась в этой семье удивительным самородком.
Пушкина пленила её необычайная красота и не менее, вероятно, и прелестная манера держать себя, которую он так ценил. Для него была она той волшебницей-Музой, которую призывал он. И вот во всей красе спустилась она на землю, и он, как сам выразился, «богомольно преклонился перед нею».
Большего Наталия Николаевна дать не могла. Быть в настоящем смысле подругой жизни такого человека, как Пушкин, превышало её силы. Вряд ли в состоянии была она оценить и восхищаться произведениями его. Образование её очень хромало. Любила она его, как любила бы всякого другого мужа, выбранного матерью, и мне кажется, что не раз пожалела, что Пушкин писатель, а не блестящий гусар.
Натали очень любила выезжать и много тратила на свои туалеты. Пушкину приходилось тяжело.»
«Многие обвиняют её и за то, что, по кончине Александра Сергеевича, она скоро утешилась и вышла замуж за другого. Но нельзя больше требовать, чем что кому дано. Насколько Наталия Николаевна была прекрасна по внешности, настолько же неглубока. Пушкин был для неё «обыкновенный муж». Она искренно горевала и плакала сколько полагается, затем утешилась и с чистой совестью вышла за другого.
Пушкин, как видно из писем его, был глубоко счастлив и до последней минуты влюблён в свою жену.
Кто знает? Может быть, другая женщина, хотя бы и с более глубокими чувствами, не сумела бы дать ему полного счастья... Наталии Николаевне это удалось.
Будем благодарны ей и за это.»
Доктор Иноземцев
Сомов так писал о молодых годах бабушки: «Всю молодость свою провела она в Москве. Образование получила она самое изысканное. Библиотека отца была в полном её распоряжении. Надежда Михайловна ознакомилась с серьезными авторами, барышням её лет обыкновенно неизвестными. Недурно рисовала она и акварелью. Плеяда славных профессоров Московского университета, литераторы, художники местные и заезжие являлись желанными гостями еропкинского дома. Но больше всех произвёл на неё впечатление молодой тогда доктор, затем, кажется, профессор Иноземцев. Мне кажется, что здесь нужно искать бабушкина романа и объяснения, почему она, хорошенькая, умненькая, тонко образованная, осталась в девушках... Из намеков сестры и других можно было заключить, что Иноземцев делал ей предложение, но родные не допустили этого брака. Имя Еропкиных было ещё слишком известно, и молодой доктор являлся не парою для внучки спасителя Москвы... После отказа Иноземцеву она редко показывалась в свете и решительно отказывала всем просившим её руки.».
Кто же такой этот доктор Иноземцев, разбивший сердце Надежды Михайловны?
Федор Иванович Иноземцев (1802-1869) родился в Калужской губернии в семье управляющего имением графа Бутурлина. Его отец по одним источникам - перс, по другим - турок или кавказский горец. Граф Бутурлин ещё мальчиком его вывез с Кавказа.
Фёдор учился медицине в Харьковском университете, а затем совершенствовался в Профессорском институте в Дерпте (Тарту). Четыре года он жил в одной комнате вместе со знаменитым впоследствии хирургом Н. Пироговым, имя которого носит 2-й Московский медицинский институт. Но Иноземцев и Пирогов были как Моцарт и Сальери. Иноземцеву всё легко давалось, он был душой общества, устраивал пирушки, играл в карты, а Пирогов упорно грыз гранит науки, испытывая неприязнь к шумному соседу… Ещё большим ударом для Пирогова было назначение не его, с успехом закончившего Московский университет, а Иноземцева профессором медицинской кафедры Московского университета.
Таким образом, Фёдор Иноземцев появился в Москве в 1835 году и, видимо, в этот год и возникли отношения 33-летнего профессора с 27-летней Надеждой Еропкиной.
Иноземцева можно назвать отцом отечественной медицины. Именно он ввёл в оборот словосочетание «русская медицина» и посвятил её развитию всю свою жизнь. Из-за этого он нажил немало врагов в среде врачей-иностранцев, которые «доставляли ему немало неприятных минут». Не исключено, что прививку патриотизма он получил и в процессе общения с Надеждой Михайловной.
Иноземцев издавал «Московскую медицинскую газету» (1858), основал «Общество русских врачей» (1861), его учениками были такие светила русской медицины как Сеченов, Боткин, Склифософский. Из научных достижений упомянем одно: он первым в России (в Москве) сделал операцию под наркозом (в 1847). Это достижение незаслуженно иногда приписывают его «заклятому другу» великому Пирогову, но он сделал подобную операцию на две недели позже в Петербурге.
Тургеневы
Вместе с Михаилом и Александром Николаевичами Еропкиными в доме московского градоначальника, видимо, воспитывался и Александр Михайлович Тургенев (1772-1863), их двоюродный брат (кстати, из этого факта можно сделать вывод, что Николай Васильевич Еропкин был женат на дочери камер-пажа Михаила Тургенева, то есть родной тёте Александра Тургенева).
И по жизни в дальнейшем А.М. Тургенев был ближайшим другом Михаила Еропкина. Наверняка он взял под свою опеку детей М. Еропкина после его смерти.
Александр Михайлович Тургенев прожил 90 лет, пройдя яркий и тернистый жизненный путь. Он был младше братьев Еропкиных, родился в 1772 году. В 1786 году он поступил на военную службу. Несколько лет он служил в лейб-гвардии при царском дворе и был свидетелем разных исторических событий, в том числе смерти Екатерины Великой. Активно участвовал в Бородинском сражении в должности дивизионного адъютанта.
Вот как сам Александр Михайлович вспоминает о Бородино: «Я 8 раз во время сражения проехал Бородинское поле; 3-х лошадей убили подо мною, наконец, и меня самого свалило. Три дня лежал я между мёртвыми и 10 дней был без памяти; сам удивляюсь, каким чудом остался жив...».
После лечения Тургенев поступил на гражданскую службу. Сначала руководил портовой таможней в Феодосии, затем таможенными округами в Брест-Литовске и Астрахани. Был гражданским губернатором в Тобольске, Бессарабии и Казани, начальником Медицинского департамента.
В 1835 году 63-летний А.М. Тургенев женится на 29-летней Пелагее Литке. В 1836 году у них рождается дочь Ольга, но молодая жена вскоре после родов умирает. Можно понять состояние пожилого Тургенева с младенцем на руках! Вот тут на помощь своему дяде и пришла незамужняя Надежда Михайловна Еропкина. К этому моменту, видимо, разбилась её надежда на союз с профессором Иноземцевым и она решилась пожертвовать личным счастьем. Надежда Еропкина заменила мать дочери дяди, она вырастила и воспитала Ольгу Тургеневу. А крёстником Ольги был поэт Василий Жуковский, близкий друг А. Тургенева.
В 1850-х годах, когда Ольга стала цветущей девушкой, в гостеприимный дом А.М. Тургенева в Петербурге (где к тому времени жила его семья) потянулись молодые талантливые литераторы. Здесь Иван Сергеевич Тургенев (1818-1883) впервые читал свой рассказ «Муму» и «многие повести», а Лев Толстой - «Военные рассказы». И Тургенев, и Толстой были очарованы доведенной до совершенства «тургеневской барышней»: красивой, нежной, умной, мягкой, свободно знавшей шесть языков, прекрасной музыкантшей.
Особенно серьёзные отношения сложились между Ольгой и Иваном Тургеневым в 1854 году. Тургенев даже на всё лето остался в Петербурге, чтобы встречаться с Ольгой. Пошли слухи, что Тургенев женится на ней, но этого не произошло. Позднее Иван Тургенев сделает Ольгу Тургеневу и её «маму» Надежду Еропкину прототипами героев романа «Дым».
Ольга вышла замуж не за литератора, а за улана Сомова. У них родилось шестеро детей. Но с рождением шестого ребёнка Ольгу постигла участь матери: после родов она умерла. Было ей всего 36 лет. И снова - повторение прошлого: на руках у отставного офицера Сергея Сомова - шестеро малолетних, и снова старенькая уже, но энергичная Надежда Еропкина спасает положение и из мамы делается бабушкой для следующего поколения...
Вот такая сложилась судьба у Надежды Михайловны Еропкиной, совладелицы вичугского имения Рожство. Умерла она на 90-м году жизни в окружении «внуков». Один из них был Александр Сомов, который и записал для истории ценные воспоминания бабушки о Пушкине, Гончаровой, а также о баснописце Крылове.
На десерт - дедушка Крылов
Иван Андреевич Крылов (1769-1844) очень любил поесть и иногда в доме Александра Михайловича Тургенева в честь него устраивался званый обед. Приведём лишь пару цитат о Крылове из яркого рассказа Еропкиной, адресованного внуку Сомову:
«Аппетит у Крылова был чудовищный, болезненный. Меню составлялось из самых тяжелых, сытных кушаний. Обедали тогда рано, в 5 часов. Крылов аккуратно появлялся в половине пятого. Перед обедом он неизменно прочитывал две или три басни. Выходило у него прелестно. Особенно удавалась ему лиса, которая напевала на особый лад. Вообще все звери говорили иначе, и выходило очень забавно. Только мораль читал Иван Андреевич своим голосом. Лучше всего выходила у него "Демьянова уха".»
«Обыкновенно на званом обеде полагалось в то время четыре блюда, но для Крылова прибавлялось ещё пятое. Три первых готовила кухарка, а для двух последних Александр Михайлович призывал всегда повара из Английского собрания. Артист этот известен был под именем Федосеича. Дедушка знал его ещё по Москве, где служил Федосеич одно время у родственника нашего Павла Воиновича Нащокина. В Английском собрании считался Федосеич помощником главного повара и давно бы занял его место, если бы не запой, которым страдал он, как многие талантливые русские люди.
Появлялся Федосеич за несколько дней до обеда, причем выбирались два блюда. На этот раз остановились на страсбургском пироге и на сладком - что-то вроде гурьевской каши на каймаке. "Ну и обед, - смеялся Александр Михайлович, - что твоя Китайская стена!"
Федосеич глубоко презирал страсбургские пироги, которые приходили к нам из-за границы в консервах. "Это только военным в поход брать, а для барского стола нужно поработать", - негодовал он, - и появлялся с 6 фунтами свежайшего сливочного масла, трюфелями, громадными гусиными печенками, - и начинались протирания и перетирания. К обеду появлялось горою сложенное блюдо, изукрашенное зеленью и чистейшим желе.
При появлении этого произведения искусства Крылов сделал изумленное лицо, хотя наверно ждал обычного сюрприза, и, обращаясь к дедушке, с пафосом, которому старался придать искренний тон, заявил: "Друг милый и давнишний, Александр Михайлович, зачем предательство это? Ведь узнаю Федосеича руку! Как было по дружбе не предупредить? А теперь что? Все места заняты", - с грустью признавался он.
- Найдется у вас ещё местечко, - утешал его дедушка.
- Место-то найдётся, - отвечал Крылов, самодовольно посматривая на свои необъятные размеры, - но какое? Первые ряды все заняты, партер весь, бельэтаж и все ярусы тоже. Один раёк остался... Федосеича в раёк, - трагично произнес он, - ведь это грешно...»
Заключение
Мы подробно познакомились с замечательными владельцами вичугской вотчины, включавшей деревню Рожство: министром елизаветинского царствования Василием Еропкиным, приемным сыном «спасителя Москвы» Михаилом Еропкиным, подругой детства жены Пушкина и тётей композитора Чайковского Дарьей Гогель, прототипом героини романа Ивана Тургенева и автором интересных воспоминаний Надеждой Еропкиной.
Упомянем ещё несколько ярких личностей, связанных родственными связями с «вичугскими» Еропкиными. Это, прежде всего, Павел Воинович Нащокин (1801-1854), ближайший друг Пушкина. Женой Павла Нащокина была сводная сестра (внебрачная дочь отца, рождённая от крепостной) Петра Александровича Нащокина, женатого на Анне Михайловне, одной из дочерей «вичугского» Еропкина. Внуком родного брата Михаила Еропкина был Александр Романович Дрентельн (1824-1888), киевский генерал-губернатор. Родной брат сестёр Еропкиных, Василий Михайлович Еропкин (1807-1890) был командиром батальона, геройски оборонявшего Севастополь во время Крымской войны. Дослужился он до звания генерал-майора, оставил интересные воспоминания о восстании декабристов, обороне Севастополя и других военных кампаниях.