Господа Обмановы
Из книги - «1905 в сатире и юморе». Составил Симон ДРЕЙДЕН. Издательство «КУБИЧ» (Комиссии по улучшению быта учащихся при Ленинградском Губисполкоме), Ленинград, 1925 год. Тираж 6 000 экз.
«Господа Обмановы», появившиеся в 1902 г. в газете «Россия», являются одним из наиболее характерных и ярких документов оппозиционной сатиры начала ХХ века. Написанные публицистом весьма уверенных взглядов - Ал. Амфитеатровым. «Обмановы» вводят в безотрадную атмосферу Романовского дома, в которой вырос и сформировался последний русский самодержец.
Под более чем прозрачными псевдонимами читатель легко узнает Николая II (Ника-Милуша), Александра III (Алексей Алексеевич) Александра II (Алексей Никандрович) и Николая I (Никандр Филиппович).
В свое время «Обмановы» произвели сенсацию в известных слоях русского общества и расходились по рукам в огромном количестве экземпляров.
Газета, поместившая фельетон Амфитеатрова, была закрыта, а сам автор административным порядком был выслан в Сибирь.
Когда Алексей Алексеевич Обманов, честь честью отпетый и помянутый, успокоился в фамильной часовенке, при родовой своей церкви, в селе Большие Головотяпы, Обмановка тож, впечатление и толки в уезде были пестры и бесконечны. Обесхозяилось самое крупное имение в губернии, остался без предводителя дворянства огромный уезд.
На похоронах рыдали:
- Этакого благодетеля нам уже не нажить.
И - в то же время все без исключения чувствовали:
- Фу, пожалуй, теперь, и полегче станет.
Но чувствовали очень про себя, не решаясь и конфузясь высказать свои мысли вслух. Ибо - хотя Алексея Алексеевича втайне почти все не любили, но и почти все конфузились, что его не любят, и удивлялись, что не любят.
- Прекраснейший человек, а вот поди же ты... Не лежит сердце!
- Какой хозяин!
- Образцовый семьянин!
- Чады и домочадцы воспитал в страхе божием!
- Дворянство наше только при нем и свет увидало! высоко знамя держал-с!
- Да-с, не то, что у других, которые! Повсюду теперь язвы-то эти пошли: купец - каналья, да мужикофилы, да оскудение.
- А у нас без язвов-с.
- Как у Христа за пазухой.
Словом, казалось бы, все причины для общественного восторга соединились в лице покойника, и все ему от всего сердца отдавали справедливость, и однако, когда могильная земля забарабанила о крышку его гроба, - на многих лицах явилось странное выражение, которое можно было толковать двусмысленно - и как:
- На кого мы, горемычные остались!
И:
- Нe встанет. Отлегло.
Двусмысленного выражения не остались чуждыми даже лица ближайших семейных покойного. Даже супруга его, облагодетельствованная им, ибо взятая за красоту из гувернанток, Марина Филипповна (* Марина Филипповна - Мария Федоровна Романова, жена Александра III и мать Николая II ), - когда перестала валяться по кладбищу во вдовьих обмороках и заливаться слезами, - положила последние кресты и последний поклон перед могилой с тем же загадочным взором:
- Кончено. Теперь совсем другое пойдет.
Сын Алексея Алексеевича, новый и единственный владелец и вотчинник Больших Головотяпов, Никандр Алексеевич Обманов, в просторечии Ника-Милуша, был смущен более всех.
Это был маленький, миловидный, застенчивый молодой человек, с робкими, красивыми движеньями, с глазами, то ясно доверчивыми, то грустно-обиженными, как у серны в зверинце.
Пред отцом своим он благоговел и за всю жизнь свою ни разу не сказал ему: нет. Попросился он, кончая военную гимназию, в университет, - родитель посмотрел на него холодными, тяжелыми глазами на выкате:
- Зачем? крамол набираться?
Никандр Алексеевич сказал:
- Как вам угодно будет, папенька.
И так как папеньке было угодно пустить его по военной службе, то не только безропотно, но даже как бы с удовольствием, проходил несколько лет в офицерских погонах. В полку им нахвалиться не могли, в обществе прозвали Никою-Милушею и прославили образцом порядочности; все сулило ему блестящую карьеру. Нo как скоро Алексей Алексеевич стал стареть, он приказал сыну выйти в отставку и ехать в деревню. Сын отвечал:
- Как вам угодно будет, папенька.
И - только Марина Филипповна осмелилась было заикнуться пред своим непреклонным повелителем:
- Нo ведь он может быть в тридцать пять лет генерал!
На что и получила суровый ответ:
- Прежде всего, матушка, он дворянин и должен быть дворянином. А дворянское первое дело - на земле сидеть-с! Да-с! Хозяином быть-с! И когда я помру, желаю, чтоб сию священную традицию мог oн принять от меня со знанием и честью.
И сидел Ника-Милуша в Больших Головотяпах, Обмановке тож, безвыходно, безвыездно, - к хозяйству не приучился, ибо теории то дворянско-земельные старик хорошо развивал, а на практике ревнив был и ни к чему сына не допускал:
- Где тебе! Молод еще! Приглядывайся коли есть голова на плечах, когда нибудь и хозяин будешь.
- Слушаю, папенька. Как Вам угодно, папенька.
За огромным деревенским досугом, совершенно бездельным, ничем решительно не развлеченным и неутешенным, Ника непременно впал бы в пьянство и разврат, если бы не природная опрятность натуры и опять таки не страх родительского возмездия. Ибо каких-каких обвинений не взводили на Алексея Алексеевича враги его, а тут пасовали:
- Воздержания учитель-с.
- Распутных не терплю! - рычал он, стуча по письменному столу кулачищем. И, внемля стуку и рыку, все горничные в доме спешили побросать в огонь безграмотные цидульки, получаемые от «очей моих света, милаво предмета», так как достаточно было барину найти такую записку в сундуке одной из домочадиц, чтобы мирная обмановская усадьба мгновенно превратилась в юдоль плача и стенаний, и преступница с изрядно нахлестанными щеками и с дурным расчетом, очутилась со всем своим скарбом за воротами:
- Ступай, жалуйся!
И все трепетали, и никто не жаловался.
Целомудрие Алексея Алексеевича было тем поразительнее и из ряду вон, что до него оно отнюдь не могло считаться в числе фамильных обмановских добродетелей. Наоборот. Уезд и пo сей час еще вспоминает, как во времена оны налетел в Большие Головотяпы дедушка Алексея Алексеевича, Никандр Панфилович, - бравый майор в отставке, с громовым голосом, с страшными усищами и глазами на выкате, с зубодробительным кулаком, высланный из Петербурга за похищение из театрального училища кордебальной феи. Первым делом этого достойного деятеля было так основательно усовершенствовать человеческую породу в своих, тогда еще крепостных, владениях, что и до сих пор еще в Обмановке нередкость встретить бравых пучеглазых стариков с усами, как лес дремучий, и насмешливая кличка народная всех их зовет «майорами».
Помнят и наследника майорова, красавца Алексея Никандровича. Этот был совсем не в родителя: танцовщиц не похищал, крепостных пород не усовершенствовал, а, явившись в Большие Головотяпы как раз в эпоху эмансипации, оказался одним из самых деятельных и либеральных мировых посредников. Имел грустные голубые глаза, говорил мужикам «вы» и развивал уездных львиц, читал им вслух: «Что делать?». Считался красным и даже чуть ли не корреспондентом в «Колоколе» (* «Колокол» - первый русский свободный орган, издававшийся А.И. Герценом за границей ). Но при всех своих цивильных добродетелях обладал непостижимою слабостью - вовлекать в амуры соседних девиц, предобродушно - и, кажется, всегда от искреннего сердца - обещая каждой из них непременно на ней жениться. Умер двоеженцем, - и не под судом только потому, что умер.
И вот, после таких предков, - вдруг Алексей Алексеевич.
Алексей Алексеевич, о котором вдова его Марина Филипповна, - по природе весьма ревнивая, но в течение всего супружества ни однажды не имевшая повода к ревности, до сих пор слезно причитает:
- Бонне глазом не моргнул! Горничной девки не ущипнул! Картины голые, которые от папеньки в дому остались, поснимать велел и на чердак вынести.
Так выжил Алексей Алексеевич в добродетели сам и сына в добродетели выдержал.
Единственным органом печати, проникавшим в Обмановку, был «Гражданин» (* «Гражданин» - орган крайней дворянской реакции, издававшийся ее характерным представителем кн. Мещерским ) князя Мещерского. Хотя в юности своей и воспитанник катковского лицея, Алексей Алексеевич даже «Московских Ведомостей» (* «Московские ведомости» - консервативная газета, редактировавшаяся поборником классического воспитания М.Н. Катковым, имевшим большое влияние в правительственных кругах ) не признавал:
- Я дворянин и дворянского чтения хочу, а от них приказным пахнет-с.
- Но ведь Катков... - пробовали возразить ему другие, столь же охранительные «красные околыши».
- Катков умер-с.
- Но преемники...
- Какие же преемники-с? Нe вижу-с. Земская ярыжка-с. А я дворянин.
И упорно держался «Гражданина». И весь дом читал «Гражданин».
Читал и Ника-Милуша, хотя злые языки говорили, и говорили правду, будто подговоренный мужичек с ближайшей железнодорожной станции носил ему потихоньку и «Русские Ведомости». И - будто сидит бывало Ника, якобы «Гражданин» изyчая, - ан, под «Гражданином» то у него «Русские Ведомости». Нет папаши в комнате, он в «Русские Ведомости» вопьется. Вошел папаша в комнату, - он сейчас страничку перевернул и пошел наставляться от кн. Мещерского, как надлежит драть кухаркина сына в три темпа. И получилось из такой Никиной двойной читанной бухгалтерии два невольных самообмана.
- Твердый дворянин из Ники будет! - думал отец.
На станции же о нем говорили:
- А сынок-то не в папашу вышел. Свободомыслящий! Это ничего, что он тихоня. Но смотрите! Вот достанутся ему Большие Головотяпы, он себя покажет! От всех этих дворянских папашиных зятей-рацей только щепочки полетят.
И отец, и станция равно глубоко ошибались. Из всего, что было Нике темно и загадочно в жизни, всего темнее и загадочнее оставался вопрос:
- Что собственно я, Никандр Обманов, за человек, каковы суть мои намерения и убеждения?
От привычки урывками читать «Гражданин» не иначе, как вперемежку с потаенными «Русскими Ведомостями», в голове его образовалась совершенно фантастическая сумятица. Он совершенно потерял разницу между дворянским охранительством и доктринерским либерализмом, и с полною наивностью повторял иногда свирепые предики кн. Мещерского, воображая, будто цитирует защиту земских учреждений в «Русских Ведомостях», либо наоборот, пробежав из-под листа «Гражданина» передовицу московской газеты, говорил какому нибудь соседу:
- А здорово пишет в защиту всеобщего обучения грамоте князь Мещерский!
Смерть Алексея Алексеевича очень огорчила Нику. Он искренно любил отца, хотя еще искреннее боялся. И теперь, стоя над засыпанной могилой - с угрызениями совести сознавал, что в этот торжественный и многозначительный миг, когда отходит в землю со старым барином старое поколение, чувства его двоятся, и в уши его, как богатырю скандинавскому Фритьофу, поют две птицы, белая и черная...
- Жаль папеньку! - Звучал один голос.
- Зато теперь вольный казак! - возражал другой.
- Кто-то нас теперь управит!
- Можешь открыто на «Русские Ведомости» подписаться, а «Гражданина» хоть ко всем чертям послать.
- Все мы им только и жили!
- Теперь мадемуазель Жюли можно и колье подарить...
- Что с Обмановкой станется?
- Словно Обмановкою одной свет сошелся. Нет, брат, теперь ты в какие заграницы захотел, в такие и свистнул.
- Сирота ты, сирота горемычная!
- Сам себе господин!
Так бес и ангел боролись за направление чувства и мыслей собственника села Большие Головотяпы, Обмановка тож, и так как брал вверх то один, то другой, полного же преферанса над соперником ни один не мог возыметь, то физиономия Ники несколько напоминала ту карикатурную рожицу, на которую справа взглянуть, - она смеется, слева - плачет. Но что в конце концов слезный ангел Ники должен будет ретироваться и оставить поле сражения за веселым бесенком, в этом сомневаться было уже затруднительно.
Old Gentleman ( Ал. Амфитеатров )
«Господа Обмановы», появившиеся в 1902 г. в газете «Россия», являются одним из наиболее характерных и ярких документов оппозиционной сатиры начала ХХ века. Написанные публицистом весьма уверенных взглядов - Ал. Амфитеатровым. «Обмановы» вводят в безотрадную атмосферу Романовского дома, в которой вырос и сформировался последний русский самодержец.
Под более чем прозрачными псевдонимами читатель легко узнает Николая II (Ника-Милуша), Александра III (Алексей Алексеевич) Александра II (Алексей Никандрович) и Николая I (Никандр Филиппович).
В свое время «Обмановы» произвели сенсацию в известных слоях русского общества и расходились по рукам в огромном количестве экземпляров.
Газета, поместившая фельетон Амфитеатрова, была закрыта, а сам автор административным порядком был выслан в Сибирь.
Когда Алексей Алексеевич Обманов, честь честью отпетый и помянутый, успокоился в фамильной часовенке, при родовой своей церкви, в селе Большие Головотяпы, Обмановка тож, впечатление и толки в уезде были пестры и бесконечны. Обесхозяилось самое крупное имение в губернии, остался без предводителя дворянства огромный уезд.
На похоронах рыдали:
- Этакого благодетеля нам уже не нажить.
И - в то же время все без исключения чувствовали:
- Фу, пожалуй, теперь, и полегче станет.
Но чувствовали очень про себя, не решаясь и конфузясь высказать свои мысли вслух. Ибо - хотя Алексея Алексеевича втайне почти все не любили, но и почти все конфузились, что его не любят, и удивлялись, что не любят.
- Прекраснейший человек, а вот поди же ты... Не лежит сердце!
- Какой хозяин!
- Образцовый семьянин!
- Чады и домочадцы воспитал в страхе божием!
- Дворянство наше только при нем и свет увидало! высоко знамя держал-с!
- Да-с, не то, что у других, которые! Повсюду теперь язвы-то эти пошли: купец - каналья, да мужикофилы, да оскудение.
- А у нас без язвов-с.
- Как у Христа за пазухой.
Словом, казалось бы, все причины для общественного восторга соединились в лице покойника, и все ему от всего сердца отдавали справедливость, и однако, когда могильная земля забарабанила о крышку его гроба, - на многих лицах явилось странное выражение, которое можно было толковать двусмысленно - и как:
- На кого мы, горемычные остались!
И:
- Нe встанет. Отлегло.
Двусмысленного выражения не остались чуждыми даже лица ближайших семейных покойного. Даже супруга его, облагодетельствованная им, ибо взятая за красоту из гувернанток, Марина Филипповна (* Марина Филипповна - Мария Федоровна Романова, жена Александра III и мать Николая II ), - когда перестала валяться по кладбищу во вдовьих обмороках и заливаться слезами, - положила последние кресты и последний поклон перед могилой с тем же загадочным взором:
- Кончено. Теперь совсем другое пойдет.
Сын Алексея Алексеевича, новый и единственный владелец и вотчинник Больших Головотяпов, Никандр Алексеевич Обманов, в просторечии Ника-Милуша, был смущен более всех.
Это был маленький, миловидный, застенчивый молодой человек, с робкими, красивыми движеньями, с глазами, то ясно доверчивыми, то грустно-обиженными, как у серны в зверинце.
Пред отцом своим он благоговел и за всю жизнь свою ни разу не сказал ему: нет. Попросился он, кончая военную гимназию, в университет, - родитель посмотрел на него холодными, тяжелыми глазами на выкате:
- Зачем? крамол набираться?
Никандр Алексеевич сказал:
- Как вам угодно будет, папенька.
И так как папеньке было угодно пустить его по военной службе, то не только безропотно, но даже как бы с удовольствием, проходил несколько лет в офицерских погонах. В полку им нахвалиться не могли, в обществе прозвали Никою-Милушею и прославили образцом порядочности; все сулило ему блестящую карьеру. Нo как скоро Алексей Алексеевич стал стареть, он приказал сыну выйти в отставку и ехать в деревню. Сын отвечал:
- Как вам угодно будет, папенька.
И - только Марина Филипповна осмелилась было заикнуться пред своим непреклонным повелителем:
- Нo ведь он может быть в тридцать пять лет генерал!
На что и получила суровый ответ:
- Прежде всего, матушка, он дворянин и должен быть дворянином. А дворянское первое дело - на земле сидеть-с! Да-с! Хозяином быть-с! И когда я помру, желаю, чтоб сию священную традицию мог oн принять от меня со знанием и честью.
И сидел Ника-Милуша в Больших Головотяпах, Обмановке тож, безвыходно, безвыездно, - к хозяйству не приучился, ибо теории то дворянско-земельные старик хорошо развивал, а на практике ревнив был и ни к чему сына не допускал:
- Где тебе! Молод еще! Приглядывайся коли есть голова на плечах, когда нибудь и хозяин будешь.
- Слушаю, папенька. Как Вам угодно, папенька.
За огромным деревенским досугом, совершенно бездельным, ничем решительно не развлеченным и неутешенным, Ника непременно впал бы в пьянство и разврат, если бы не природная опрятность натуры и опять таки не страх родительского возмездия. Ибо каких-каких обвинений не взводили на Алексея Алексеевича враги его, а тут пасовали:
- Воздержания учитель-с.
- Распутных не терплю! - рычал он, стуча по письменному столу кулачищем. И, внемля стуку и рыку, все горничные в доме спешили побросать в огонь безграмотные цидульки, получаемые от «очей моих света, милаво предмета», так как достаточно было барину найти такую записку в сундуке одной из домочадиц, чтобы мирная обмановская усадьба мгновенно превратилась в юдоль плача и стенаний, и преступница с изрядно нахлестанными щеками и с дурным расчетом, очутилась со всем своим скарбом за воротами:
- Ступай, жалуйся!
И все трепетали, и никто не жаловался.
Целомудрие Алексея Алексеевича было тем поразительнее и из ряду вон, что до него оно отнюдь не могло считаться в числе фамильных обмановских добродетелей. Наоборот. Уезд и пo сей час еще вспоминает, как во времена оны налетел в Большие Головотяпы дедушка Алексея Алексеевича, Никандр Панфилович, - бравый майор в отставке, с громовым голосом, с страшными усищами и глазами на выкате, с зубодробительным кулаком, высланный из Петербурга за похищение из театрального училища кордебальной феи. Первым делом этого достойного деятеля было так основательно усовершенствовать человеческую породу в своих, тогда еще крепостных, владениях, что и до сих пор еще в Обмановке нередкость встретить бравых пучеглазых стариков с усами, как лес дремучий, и насмешливая кличка народная всех их зовет «майорами».
Помнят и наследника майорова, красавца Алексея Никандровича. Этот был совсем не в родителя: танцовщиц не похищал, крепостных пород не усовершенствовал, а, явившись в Большие Головотяпы как раз в эпоху эмансипации, оказался одним из самых деятельных и либеральных мировых посредников. Имел грустные голубые глаза, говорил мужикам «вы» и развивал уездных львиц, читал им вслух: «Что делать?». Считался красным и даже чуть ли не корреспондентом в «Колоколе» (* «Колокол» - первый русский свободный орган, издававшийся А.И. Герценом за границей ). Но при всех своих цивильных добродетелях обладал непостижимою слабостью - вовлекать в амуры соседних девиц, предобродушно - и, кажется, всегда от искреннего сердца - обещая каждой из них непременно на ней жениться. Умер двоеженцем, - и не под судом только потому, что умер.
И вот, после таких предков, - вдруг Алексей Алексеевич.
Алексей Алексеевич, о котором вдова его Марина Филипповна, - по природе весьма ревнивая, но в течение всего супружества ни однажды не имевшая повода к ревности, до сих пор слезно причитает:
- Бонне глазом не моргнул! Горничной девки не ущипнул! Картины голые, которые от папеньки в дому остались, поснимать велел и на чердак вынести.
Так выжил Алексей Алексеевич в добродетели сам и сына в добродетели выдержал.
Единственным органом печати, проникавшим в Обмановку, был «Гражданин» (* «Гражданин» - орган крайней дворянской реакции, издававшийся ее характерным представителем кн. Мещерским ) князя Мещерского. Хотя в юности своей и воспитанник катковского лицея, Алексей Алексеевич даже «Московских Ведомостей» (* «Московские ведомости» - консервативная газета, редактировавшаяся поборником классического воспитания М.Н. Катковым, имевшим большое влияние в правительственных кругах ) не признавал:
- Я дворянин и дворянского чтения хочу, а от них приказным пахнет-с.
- Но ведь Катков... - пробовали возразить ему другие, столь же охранительные «красные околыши».
- Катков умер-с.
- Но преемники...
- Какие же преемники-с? Нe вижу-с. Земская ярыжка-с. А я дворянин.
И упорно держался «Гражданина». И весь дом читал «Гражданин».
Читал и Ника-Милуша, хотя злые языки говорили, и говорили правду, будто подговоренный мужичек с ближайшей железнодорожной станции носил ему потихоньку и «Русские Ведомости». И - будто сидит бывало Ника, якобы «Гражданин» изyчая, - ан, под «Гражданином» то у него «Русские Ведомости». Нет папаши в комнате, он в «Русские Ведомости» вопьется. Вошел папаша в комнату, - он сейчас страничку перевернул и пошел наставляться от кн. Мещерского, как надлежит драть кухаркина сына в три темпа. И получилось из такой Никиной двойной читанной бухгалтерии два невольных самообмана.
- Твердый дворянин из Ники будет! - думал отец.
На станции же о нем говорили:
- А сынок-то не в папашу вышел. Свободомыслящий! Это ничего, что он тихоня. Но смотрите! Вот достанутся ему Большие Головотяпы, он себя покажет! От всех этих дворянских папашиных зятей-рацей только щепочки полетят.
И отец, и станция равно глубоко ошибались. Из всего, что было Нике темно и загадочно в жизни, всего темнее и загадочнее оставался вопрос:
- Что собственно я, Никандр Обманов, за человек, каковы суть мои намерения и убеждения?
От привычки урывками читать «Гражданин» не иначе, как вперемежку с потаенными «Русскими Ведомостями», в голове его образовалась совершенно фантастическая сумятица. Он совершенно потерял разницу между дворянским охранительством и доктринерским либерализмом, и с полною наивностью повторял иногда свирепые предики кн. Мещерского, воображая, будто цитирует защиту земских учреждений в «Русских Ведомостях», либо наоборот, пробежав из-под листа «Гражданина» передовицу московской газеты, говорил какому нибудь соседу:
- А здорово пишет в защиту всеобщего обучения грамоте князь Мещерский!
Смерть Алексея Алексеевича очень огорчила Нику. Он искренно любил отца, хотя еще искреннее боялся. И теперь, стоя над засыпанной могилой - с угрызениями совести сознавал, что в этот торжественный и многозначительный миг, когда отходит в землю со старым барином старое поколение, чувства его двоятся, и в уши его, как богатырю скандинавскому Фритьофу, поют две птицы, белая и черная...
- Жаль папеньку! - Звучал один голос.
- Зато теперь вольный казак! - возражал другой.
- Кто-то нас теперь управит!
- Можешь открыто на «Русские Ведомости» подписаться, а «Гражданина» хоть ко всем чертям послать.
- Все мы им только и жили!
- Теперь мадемуазель Жюли можно и колье подарить...
- Что с Обмановкой станется?
- Словно Обмановкою одной свет сошелся. Нет, брат, теперь ты в какие заграницы захотел, в такие и свистнул.
- Сирота ты, сирота горемычная!
- Сам себе господин!
Так бес и ангел боролись за направление чувства и мыслей собственника села Большие Головотяпы, Обмановка тож, и так как брал вверх то один, то другой, полного же преферанса над соперником ни один не мог возыметь, то физиономия Ники несколько напоминала ту карикатурную рожицу, на которую справа взглянуть, - она смеется, слева - плачет. Но что в конце концов слезный ангел Ники должен будет ретироваться и оставить поле сражения за веселым бесенком, в этом сомневаться было уже затруднительно.
Old Gentleman ( Ал. Амфитеатров )