Отзыв на вторую трилогию "Ока Силы" (1937-1938)
Трилогию «Ты, уставший ненавидеть» - «Мне не больно» - «Орфей и Ника» надо читать и обдумывать целиком, как единое целое, единую книгу.
Эта книга про Страх.
Боятся все.
«Страх, смертельный страх» несколько часов гонит Юрия Орловского по Столице. Боится Сергей Пустельга: «И тут появился страх. Сергей уже знал, что это к нему. Не спрятаться, не уйти! Шаги близко - второй этаж, третий…»
Боится простая девушка, к которой пришел Ахилло «- Мне… собираться? - тихо проговорила девушка. - Или вы за папой? Но он в командировке… В голосе по-прежнему был страх и безропотная покорность». Боится зам начальника Столичного управления: «Рыскуль взглянул на него - в глазах заместителя начальника Столичного управления плавал страх, нечеловеческий, лишающий рассудка…» Боится сам начальник: «ежовский крик выражал не уверенность, а страх, растерянность, почти отчаяние». «Сотрудники НКГБ не боялись ни «малиновых», ни военнослужащих РККА» - но сами боятся «саперов», СИБов.
И у Страха, вообще говоря есть причины, и достаточно веские: «у вас в Большом Доме смертность похлеще, чем от холеры». «Каток, сорвавшийся с места, мог в любую минуту подмять не только Михаила с его философией, но и любого, от простого работяги до самого наркома Ежова, превращая бытие в бесконечный карнавал смерти», «для тех, кого сейчас косит страшная коса, кого по ночам забирают «маруси» и «столыпины», арест означает конец, чаще всего - безвозвратный. Невиновным, кого брали тысячами и тысячами, следовало думать только об одном - как уцелеть.».
Боятся все.
Страх иррационален, он подавляет все: «девчушка даже не удивилась, страх заслонял все», он заставляет подозревать всех: «на миг вернулся охватил страх. Откуда? Может, и этот, сменивший отца Александра, из тех, что обкладывают его, словно волка, по столичным улицам?». Страх заставляет верить, что они - могут все: «даже тот, с которым он совсем недавно разговаривал, почему-то испугался и по сути не ответил ни на один его вопрос, лишь написал на бумажке номер телефона и время, когда следовало позвонить. Может, боялся, что их подслушивают? Но сколько же требовалось средств и сил, чтобы организовать прослушивание частных квартир!»
«Честное слово начинаешь верить, что здесь в самом деле провели сплошную лоботомию…
- А если это так? - Бертяев говорил негромко, в голосе ощущалась глубокая, скрытая боль. - Для лоботомии не обязательно вскрывать череп… К тому же, многим не просто вскрыли череп - им снесли головы. То, что происходит «у нас», как вы говорите, не фарс, Бен. Это - трагедия, страшная, еще невиданная.»
Кажется, что «перед этой Силой бесполезно любое мужество, любой ум. Сомнут, раздавят - и пойдут дальше…», что преследователь - всевластен, а жертва - бессильна.
Кажется, что Страху подвластна даже смерть: «умереть мы вам не дадим» - «если она покончит с собой, арестуют ее родителей…», «вы не умрете героем, Михаил! Даже если прострелите себе висок, они найдут вас и на том свете», «Агасфера нельзя обмануть надолго. Он умеет спрашивать - и живых, и мертвых. Даже если ваш труп сжечь, а пепел развеять, он вызовет вас из ада и заставит отвечать».
Ника, попавшая в загробный мир, видит все то же: «Прибывшие тем же поездом пассажиры уже были выстроены. Солдаты заняли места вдоль и впереди строя, какой-то начальник в такой же темной форме быстро пересчитал своих подопечных, и колонна дружно, без всякой команды, двинулась к просеке. Телега ехала медленно, и Ника смогла разглядеть тех, кто шел под конвоем. Мужчины, женщины, дети, большинство в обычной одежде, кое-кто в уже виденных робах, все без вещей. Все шагали спокойно, не переговариваясь, не пытаясь посмотреть в сторону…
- За что их? Старик ответил не сразу:
- Как обычно, Виктория Николаевна. Вины у многих и нет.
Ника кивнула. Странно лишь, что никто не думал сопротивляться, не пытался бежать…»
Для нее не странно, что и в том мире - все точно так же («поезд, охрана, конвой. Будто и здесь - лагеря!»), она с этим согласна, странно только, что не пытаются бежать...
Но, на самом деле, это - неправда, это всего лишь следствие Страха. Варфоломей Кириллович объясняет: «Каждый видит край сей по-своему, Виктория Николаевна. Мы ведь и мир Божий по-разному представляем. Вы увидели так, другой - иначе».
На самом деле «Страх и угрозы - стимул не особенно надежный, особенно в длительной перспективе».
Страх рождает злость: «итак, вода подступила к горлу. Но страха не было - Михаила охватила злость», Страх рождает ненависть: «вдали вновь послышался крик. Настороженный слух уловил странные звуки: топот, треск и тихое бульканье, как будто где-то лопнул водопровод… Страх исчез, сменившись ненавистью», «слезы текли по лицу, но страх куда-то исчез. Осталась ненависть. Животные, холопы, взбесившаяся протоплазма!»
Но ненависть - не выход.
Нельзя самому становится на один уровень с ними: «И тут Юрий оборвал себя. Правду? Ну уж нет! Не он поднял первым меч! И теперь пусть те, кто решил поплясать на его костях, получат сполна. Вспомнилось лицо следователя - типичного недоумка с трехклассным образованием. Ему нужна группа врагов народа? Он ее получит!..
Мелькнула запоздалая мысль о том, что так поступать все же нельзя. Ведь он все-таки интеллигент, дворянин, есть какой-то предел».
Нет никакого «права на ненависть», «бескомпромиссная ненависть к врагу» - это строчка как раз из характеристики тех, кто служит Страху.
Если судить - стирается грань между добром и злом «и вы хотите быть судьей? - негромко поинтересовался священник. - Чем же вы отличаетесь, сын мой, от тех, кто судил ваших близких?»
Даже победа не приносит радости: «радости не было - только страшная усталость. Вспомнилось лицо святого на фамильной иконе. Георгий не гордился победой. Может, просто не оставалось сил, а может, каппадокийский сотник понял, что убивать и ненавидеть - тоже грех…»
Если ненавидеть слишком долго, слишком яростно, выгорает все: «вы устанете ненавидеть, а сил на любовь уже не будет».
Ненависть - плохой помощник: «зло не уничтожить, убивая людей». Потому что «революция - это болезнь, психическая эпидемия». И подобная болезнь уже была в истории: «Веке в девятом до Христа в Греции началась психическая эпидемия. Вакханалии - люди сходили с ума, убивали друг друга, превращались в зверей. Кровью такое не погасить, но Орфей сумел усмирить безумцев, без насилия, только словом».
Правда, если причина - не безумие, а власть, то бороться надо не только словом, но и делом. «Плохо, что мало кто задумывается об очевидной вещи. Никакая власть, даже самая «своя», не имеет права творить такое. Инстинкт самосохранения нации! Вот его, похоже, и нет. А это ужаснее всего…» При этом нельзя оценивать, какая власть - хуже, если она начинает карать невиновных: «Ежели одна власть убила десять невинных, другая же - десять миллионов, значит, первая лучше?»
И если власть начинает творить что-то противоправное, надо сопротивляться. «Скажите, гражданин майор, многие ли оказывают сопротивление при аресте? Можете не отвечать, догадываюсь. А когда следователь начинает издеваться, у многих хватает ума врезать ему под дых и умереть сразу, без мук? А когда вы людей к стенке ставите - часто на палачей бросаются?
- Нет… Почти никогда.
- Вот! - Орловский сжал кулаки. - Мрут, как бараны! Вот что страшно! А если бы каждого… Ну, не каждого, пусть одного из сотни, довелось бы с кровью брать? Если б перед вами были не бараны, а волки? Да ваш конвейер захлебнулся бы кровью. Сопротивление - вот что сейчас нужно! Надо показать вашему Сталину: страна не боится, есть люди, которым плевать на «малиновых», «лазоревых» и прочую банду…»
И есть три ареста:
Первый:
«- Мне… собираться? - тихо проговорила девушка. - Или вы за папой? Но он в командировке…
В голосе по-прежнему был страх и безропотная покорность.»
Второй:
«Ей не стать героиней. Ударят по лицу, раз, другой, она скажет все. И не потому, что так страшна боль, просто сопротивление не имеет смысла…»
И - третий, человека, который «с другой планеты», который не боится:
«Удар в пах - так, как учили ее на тренировках. Рывок - и она свободна. Сержант взвыл. Второй удар пришелся по сонной артерии…
- Ах, сволочь!
Павлюк бросился к ней, Люба поднырнула под занесенную руку, попытавшись добежать до двери».
Бороться имеет смысл даже без надежды на победу: «Правда, теперь бой будет вестись в абсолютно неравных условиях, песчинка попадает в жернова, мелющие все и вся… Но если песчинка тверда, то оставит на камне царапину». В истории был пример, когда достаточно успешно боролись против всесильных и непобедимых: «Этолийский союз - свободная федерация греков, воевавшая с всесильной Македонией, а после - с непобедимым Римом».
А если перед властью виновны все равно все, то «он, не успевший взять винтовку в годину Смуты, не хотел пропадать ни за грош, утешаясь, как тысячи его сограждан, мыслью, что он «не виновен». Нет, Юрий Орловский виновен перед этой каиновой властью, а значит, и погибать будет легче. Оставались, в общем-то, пустяки - биология, нормальный человеческий страх…»
А Страх, нет, просто нормальный человеческий страх - это, в общем-то, пустяки.
С ним можно справится. Боятся нельзя, потому что «начальство, как и собаки, хорошо чует страх и спешит добить ослабевшего». Победить страх - можно: «какой-то французский маршал всегда трусил перед боем и каждый раз повторял: «Дрожишь, скелет? Ты бы еще больше дрожал, если б знал, куда я тебя поведу!»
И очень важно победить страх, даже ценой жизни: «Регул был очень умным человеком. И очень мужественным. Если б он остался в Риме, враги лишь пожали бы плечами. Что, мол, возьмешь? Но он вернулся - на верную смерть, чтобы доказать: римляне не боятся умирать. А это очень важно - доказать врагу, что ты его не боишься. Если нет страха смерти, чем еще напугаешь?»
И когда страх побежден, становится ясно, что «они не всесильны, с ними можно бороться!». «Страх исчез, оставалась презрение и гадливость. Вся их подлая шайка не смогла победить нескольких смелых людей! Они не всесильны!»
Они - не всесильны, зло - не всесильно: «Агасфер действительно не применяет ничего из недоступного людям или другим разумным обитателям Земли. Следовательно, он не всесилен».
«Агасфер имеет достаточно сил и возможностей, чтобы изменить жизнь всего человечества. Сам он считает, что действует для блага людей. Если ты считаешь иначе - сопротивляйся. У Агасфера есть свобода воли, у людей тоже. Он умен - но разум сотен миллионов сильнее…»
Эта книга - не только про Страх, ненависть, борьбу со страхом и про не всесильное зло. Книга еще и про равнодушие.
Про то, что можно быть рядом, совсем рядом, с теми, кто творит зло - и не чувствовать боли. Но можно ли назвать такого человека - человеком? Можно ли признать его невиновным? Даже если он, в общем-то, хороший, не сдавал своих подчиненных, отказался вербовать актеров? «Нет, - повторил он. - Пусть я не пытал, не насиловал, не грабил, но я из той же стаи. Мне не было больно, когда они творили зло. Я должен получить свое…»
Можно читать про страдания и зло, изучать их - и «и вам не больно… - тихо договорил Бертяев. - Хорошие, воспитанные мальчики и девочки…» Но можно ли назвать их - людьми? Или они - все же не совсем люди, только гуманоиды, марсиане?
«Я написал один документ, нечто вроде обзора здешней обстановки. А он заявил, что это - взгляд марсианина.
- Вот как? - коротко бросил Афанасий Михайлович, то ли сочувствуя, то ли удивляясь.
- Он считает, что я слишком равнодушен, что мне не больно …Бертяев бросил на гостя короткий быстрый взгляд.
- Александр, не в обиду будет сказано… Может, он в чем-то прав?»
Людям - больно.
Боль просыпается в Чифе:
«- Это была одна из древнейших библиотек Китая, - тихо проговорил он. - Книги привозили в Пачанг из самых далеких монастырей. Значит, теперь нет и ее… Вероятно, это то, что планирует Коминтерн для всей цивилизации, господин Хо?
Отвечать Чиф не стал. Ученый бывал несправедлив, но его чувства понятны. Косухин и сам ощущал горечь, словно был виновен в смерти города. Но он был лишь гостем на этой древней земле, его боль все же не доходила до самого сердца…»
Но когда приходится решать и за свою планету: «внезапно Иван Степанович Косухин почувствовал слева под ребрами незнакомую ноющую боль. Странно, у него никогда еще не болело сердце…»
Больно Пустельге:
«- Я уже во всем признался, гражданин начальник… - так же тихо ответил Белин. - Я использовал подземные помещения для подготовки тайных складов оружия…
Пустельга отвернулся. Смотреть на бывшего профессора было больно».
Ему не просто больно: «Пустельга кивнул, и Ника вдруг поняла, что ему больно - невыносимо, жутко».
Но есть и тот, кому еще больнее: «Христос здесь другой. Он страдающий, и ему не просто больно… Выразить трудно, но суть вы уловили. Он не просто страдает. Он потерпел поражение и знает это. Причем это не человек, это - Бог. Бог, который всесилен, но все же не может исполнить задуманное. Поэтому Его боль - особенная… Христос - Бог, попытавшийся спасти людей. Замысел не удался, увы. Христос был Богом, но у Него все же не вышло. Почему?»
Потому что добро - тоже не всесильно, как и зло. Потому что «Господь даровал людям свободу воли. Они могли сделать со своей жизнью что угодно - и решили жить в Большевизии».
И каждый делает свой выбор - Орловский, Терапевт, Фраучи, Ахилло, Пустельга, Чиф, Ника...
«- Значит, я должен выбирать?
- Ты ничего не должен, - грустно усмехнулся тот, кто был за Зеркалом. - Но, если не выберешь, за тебя выберут другие».
Буду признателен тем, кто согласится сравнить мнение.
А также захочет высказаться по поводу отзыва.
Эта книга про Страх.
Боятся все.
«Страх, смертельный страх» несколько часов гонит Юрия Орловского по Столице. Боится Сергей Пустельга: «И тут появился страх. Сергей уже знал, что это к нему. Не спрятаться, не уйти! Шаги близко - второй этаж, третий…»
Боится простая девушка, к которой пришел Ахилло «- Мне… собираться? - тихо проговорила девушка. - Или вы за папой? Но он в командировке… В голосе по-прежнему был страх и безропотная покорность». Боится зам начальника Столичного управления: «Рыскуль взглянул на него - в глазах заместителя начальника Столичного управления плавал страх, нечеловеческий, лишающий рассудка…» Боится сам начальник: «ежовский крик выражал не уверенность, а страх, растерянность, почти отчаяние». «Сотрудники НКГБ не боялись ни «малиновых», ни военнослужащих РККА» - но сами боятся «саперов», СИБов.
И у Страха, вообще говоря есть причины, и достаточно веские: «у вас в Большом Доме смертность похлеще, чем от холеры». «Каток, сорвавшийся с места, мог в любую минуту подмять не только Михаила с его философией, но и любого, от простого работяги до самого наркома Ежова, превращая бытие в бесконечный карнавал смерти», «для тех, кого сейчас косит страшная коса, кого по ночам забирают «маруси» и «столыпины», арест означает конец, чаще всего - безвозвратный. Невиновным, кого брали тысячами и тысячами, следовало думать только об одном - как уцелеть.».
Боятся все.
Страх иррационален, он подавляет все: «девчушка даже не удивилась, страх заслонял все», он заставляет подозревать всех: «на миг вернулся охватил страх. Откуда? Может, и этот, сменивший отца Александра, из тех, что обкладывают его, словно волка, по столичным улицам?». Страх заставляет верить, что они - могут все: «даже тот, с которым он совсем недавно разговаривал, почему-то испугался и по сути не ответил ни на один его вопрос, лишь написал на бумажке номер телефона и время, когда следовало позвонить. Может, боялся, что их подслушивают? Но сколько же требовалось средств и сил, чтобы организовать прослушивание частных квартир!»
«Честное слово начинаешь верить, что здесь в самом деле провели сплошную лоботомию…
- А если это так? - Бертяев говорил негромко, в голосе ощущалась глубокая, скрытая боль. - Для лоботомии не обязательно вскрывать череп… К тому же, многим не просто вскрыли череп - им снесли головы. То, что происходит «у нас», как вы говорите, не фарс, Бен. Это - трагедия, страшная, еще невиданная.»
Кажется, что «перед этой Силой бесполезно любое мужество, любой ум. Сомнут, раздавят - и пойдут дальше…», что преследователь - всевластен, а жертва - бессильна.
Кажется, что Страху подвластна даже смерть: «умереть мы вам не дадим» - «если она покончит с собой, арестуют ее родителей…», «вы не умрете героем, Михаил! Даже если прострелите себе висок, они найдут вас и на том свете», «Агасфера нельзя обмануть надолго. Он умеет спрашивать - и живых, и мертвых. Даже если ваш труп сжечь, а пепел развеять, он вызовет вас из ада и заставит отвечать».
Ника, попавшая в загробный мир, видит все то же: «Прибывшие тем же поездом пассажиры уже были выстроены. Солдаты заняли места вдоль и впереди строя, какой-то начальник в такой же темной форме быстро пересчитал своих подопечных, и колонна дружно, без всякой команды, двинулась к просеке. Телега ехала медленно, и Ника смогла разглядеть тех, кто шел под конвоем. Мужчины, женщины, дети, большинство в обычной одежде, кое-кто в уже виденных робах, все без вещей. Все шагали спокойно, не переговариваясь, не пытаясь посмотреть в сторону…
- За что их? Старик ответил не сразу:
- Как обычно, Виктория Николаевна. Вины у многих и нет.
Ника кивнула. Странно лишь, что никто не думал сопротивляться, не пытался бежать…»
Для нее не странно, что и в том мире - все точно так же («поезд, охрана, конвой. Будто и здесь - лагеря!»), она с этим согласна, странно только, что не пытаются бежать...
Но, на самом деле, это - неправда, это всего лишь следствие Страха. Варфоломей Кириллович объясняет: «Каждый видит край сей по-своему, Виктория Николаевна. Мы ведь и мир Божий по-разному представляем. Вы увидели так, другой - иначе».
На самом деле «Страх и угрозы - стимул не особенно надежный, особенно в длительной перспективе».
Страх рождает злость: «итак, вода подступила к горлу. Но страха не было - Михаила охватила злость», Страх рождает ненависть: «вдали вновь послышался крик. Настороженный слух уловил странные звуки: топот, треск и тихое бульканье, как будто где-то лопнул водопровод… Страх исчез, сменившись ненавистью», «слезы текли по лицу, но страх куда-то исчез. Осталась ненависть. Животные, холопы, взбесившаяся протоплазма!»
Но ненависть - не выход.
Нельзя самому становится на один уровень с ними: «И тут Юрий оборвал себя. Правду? Ну уж нет! Не он поднял первым меч! И теперь пусть те, кто решил поплясать на его костях, получат сполна. Вспомнилось лицо следователя - типичного недоумка с трехклассным образованием. Ему нужна группа врагов народа? Он ее получит!..
Мелькнула запоздалая мысль о том, что так поступать все же нельзя. Ведь он все-таки интеллигент, дворянин, есть какой-то предел».
Нет никакого «права на ненависть», «бескомпромиссная ненависть к врагу» - это строчка как раз из характеристики тех, кто служит Страху.
Если судить - стирается грань между добром и злом «и вы хотите быть судьей? - негромко поинтересовался священник. - Чем же вы отличаетесь, сын мой, от тех, кто судил ваших близких?»
Даже победа не приносит радости: «радости не было - только страшная усталость. Вспомнилось лицо святого на фамильной иконе. Георгий не гордился победой. Может, просто не оставалось сил, а может, каппадокийский сотник понял, что убивать и ненавидеть - тоже грех…»
Если ненавидеть слишком долго, слишком яростно, выгорает все: «вы устанете ненавидеть, а сил на любовь уже не будет».
Ненависть - плохой помощник: «зло не уничтожить, убивая людей». Потому что «революция - это болезнь, психическая эпидемия». И подобная болезнь уже была в истории: «Веке в девятом до Христа в Греции началась психическая эпидемия. Вакханалии - люди сходили с ума, убивали друг друга, превращались в зверей. Кровью такое не погасить, но Орфей сумел усмирить безумцев, без насилия, только словом».
Правда, если причина - не безумие, а власть, то бороться надо не только словом, но и делом. «Плохо, что мало кто задумывается об очевидной вещи. Никакая власть, даже самая «своя», не имеет права творить такое. Инстинкт самосохранения нации! Вот его, похоже, и нет. А это ужаснее всего…» При этом нельзя оценивать, какая власть - хуже, если она начинает карать невиновных: «Ежели одна власть убила десять невинных, другая же - десять миллионов, значит, первая лучше?»
И если власть начинает творить что-то противоправное, надо сопротивляться. «Скажите, гражданин майор, многие ли оказывают сопротивление при аресте? Можете не отвечать, догадываюсь. А когда следователь начинает издеваться, у многих хватает ума врезать ему под дых и умереть сразу, без мук? А когда вы людей к стенке ставите - часто на палачей бросаются?
- Нет… Почти никогда.
- Вот! - Орловский сжал кулаки. - Мрут, как бараны! Вот что страшно! А если бы каждого… Ну, не каждого, пусть одного из сотни, довелось бы с кровью брать? Если б перед вами были не бараны, а волки? Да ваш конвейер захлебнулся бы кровью. Сопротивление - вот что сейчас нужно! Надо показать вашему Сталину: страна не боится, есть люди, которым плевать на «малиновых», «лазоревых» и прочую банду…»
И есть три ареста:
Первый:
«- Мне… собираться? - тихо проговорила девушка. - Или вы за папой? Но он в командировке…
В голосе по-прежнему был страх и безропотная покорность.»
Второй:
«Ей не стать героиней. Ударят по лицу, раз, другой, она скажет все. И не потому, что так страшна боль, просто сопротивление не имеет смысла…»
И - третий, человека, который «с другой планеты», который не боится:
«Удар в пах - так, как учили ее на тренировках. Рывок - и она свободна. Сержант взвыл. Второй удар пришелся по сонной артерии…
- Ах, сволочь!
Павлюк бросился к ней, Люба поднырнула под занесенную руку, попытавшись добежать до двери».
Бороться имеет смысл даже без надежды на победу: «Правда, теперь бой будет вестись в абсолютно неравных условиях, песчинка попадает в жернова, мелющие все и вся… Но если песчинка тверда, то оставит на камне царапину». В истории был пример, когда достаточно успешно боролись против всесильных и непобедимых: «Этолийский союз - свободная федерация греков, воевавшая с всесильной Македонией, а после - с непобедимым Римом».
А если перед властью виновны все равно все, то «он, не успевший взять винтовку в годину Смуты, не хотел пропадать ни за грош, утешаясь, как тысячи его сограждан, мыслью, что он «не виновен». Нет, Юрий Орловский виновен перед этой каиновой властью, а значит, и погибать будет легче. Оставались, в общем-то, пустяки - биология, нормальный человеческий страх…»
А Страх, нет, просто нормальный человеческий страх - это, в общем-то, пустяки.
С ним можно справится. Боятся нельзя, потому что «начальство, как и собаки, хорошо чует страх и спешит добить ослабевшего». Победить страх - можно: «какой-то французский маршал всегда трусил перед боем и каждый раз повторял: «Дрожишь, скелет? Ты бы еще больше дрожал, если б знал, куда я тебя поведу!»
И очень важно победить страх, даже ценой жизни: «Регул был очень умным человеком. И очень мужественным. Если б он остался в Риме, враги лишь пожали бы плечами. Что, мол, возьмешь? Но он вернулся - на верную смерть, чтобы доказать: римляне не боятся умирать. А это очень важно - доказать врагу, что ты его не боишься. Если нет страха смерти, чем еще напугаешь?»
И когда страх побежден, становится ясно, что «они не всесильны, с ними можно бороться!». «Страх исчез, оставалась презрение и гадливость. Вся их подлая шайка не смогла победить нескольких смелых людей! Они не всесильны!»
Они - не всесильны, зло - не всесильно: «Агасфер действительно не применяет ничего из недоступного людям или другим разумным обитателям Земли. Следовательно, он не всесилен».
«Агасфер имеет достаточно сил и возможностей, чтобы изменить жизнь всего человечества. Сам он считает, что действует для блага людей. Если ты считаешь иначе - сопротивляйся. У Агасфера есть свобода воли, у людей тоже. Он умен - но разум сотен миллионов сильнее…»
Эта книга - не только про Страх, ненависть, борьбу со страхом и про не всесильное зло. Книга еще и про равнодушие.
Про то, что можно быть рядом, совсем рядом, с теми, кто творит зло - и не чувствовать боли. Но можно ли назвать такого человека - человеком? Можно ли признать его невиновным? Даже если он, в общем-то, хороший, не сдавал своих подчиненных, отказался вербовать актеров? «Нет, - повторил он. - Пусть я не пытал, не насиловал, не грабил, но я из той же стаи. Мне не было больно, когда они творили зло. Я должен получить свое…»
Можно читать про страдания и зло, изучать их - и «и вам не больно… - тихо договорил Бертяев. - Хорошие, воспитанные мальчики и девочки…» Но можно ли назвать их - людьми? Или они - все же не совсем люди, только гуманоиды, марсиане?
«Я написал один документ, нечто вроде обзора здешней обстановки. А он заявил, что это - взгляд марсианина.
- Вот как? - коротко бросил Афанасий Михайлович, то ли сочувствуя, то ли удивляясь.
- Он считает, что я слишком равнодушен, что мне не больно …Бертяев бросил на гостя короткий быстрый взгляд.
- Александр, не в обиду будет сказано… Может, он в чем-то прав?»
Людям - больно.
Боль просыпается в Чифе:
«- Это была одна из древнейших библиотек Китая, - тихо проговорил он. - Книги привозили в Пачанг из самых далеких монастырей. Значит, теперь нет и ее… Вероятно, это то, что планирует Коминтерн для всей цивилизации, господин Хо?
Отвечать Чиф не стал. Ученый бывал несправедлив, но его чувства понятны. Косухин и сам ощущал горечь, словно был виновен в смерти города. Но он был лишь гостем на этой древней земле, его боль все же не доходила до самого сердца…»
Но когда приходится решать и за свою планету: «внезапно Иван Степанович Косухин почувствовал слева под ребрами незнакомую ноющую боль. Странно, у него никогда еще не болело сердце…»
Больно Пустельге:
«- Я уже во всем признался, гражданин начальник… - так же тихо ответил Белин. - Я использовал подземные помещения для подготовки тайных складов оружия…
Пустельга отвернулся. Смотреть на бывшего профессора было больно».
Ему не просто больно: «Пустельга кивнул, и Ника вдруг поняла, что ему больно - невыносимо, жутко».
Но есть и тот, кому еще больнее: «Христос здесь другой. Он страдающий, и ему не просто больно… Выразить трудно, но суть вы уловили. Он не просто страдает. Он потерпел поражение и знает это. Причем это не человек, это - Бог. Бог, который всесилен, но все же не может исполнить задуманное. Поэтому Его боль - особенная… Христос - Бог, попытавшийся спасти людей. Замысел не удался, увы. Христос был Богом, но у Него все же не вышло. Почему?»
Потому что добро - тоже не всесильно, как и зло. Потому что «Господь даровал людям свободу воли. Они могли сделать со своей жизнью что угодно - и решили жить в Большевизии».
И каждый делает свой выбор - Орловский, Терапевт, Фраучи, Ахилло, Пустельга, Чиф, Ника...
«- Значит, я должен выбирать?
- Ты ничего не должен, - грустно усмехнулся тот, кто был за Зеркалом. - Но, если не выберешь, за тебя выберут другие».
Буду признателен тем, кто согласится сравнить мнение.
А также захочет высказаться по поводу отзыва.