"У меня были планы на это яйцо".
Я уже говорила, что мое детство пришлось на девяностые, и жилось нам временами тяжело. Бедность в первую очередь связана с едой. Например, заглядывает мама вечером в холодильник и находит там яйцо, пол-литра молока, банку шпротов и кусочек маргарина - не потому, что остальные продукты закончились, а потому что денег нет или очень мало. Значит, на завтрак будут оладушки, на обед - вареный картофель со шпротами, а на ужин гренки на маргарине с вареньем. Все ок. Но встает мама на следующее утро, а яйца нет. Потому что отец встал раньше и выпил его. Бывает. Мама укоризненно говорит: "У меня были планы на это яйцо" и жарит на завтрак гренки. (Это, конечно, не бедность-бедность, но обычно в доме не было мяса, сыра, колбасы, сладостей вдоволь и проч., и так годами.)
Поэтому праздники были для семьи особенным испытанием. Мама готовила что-то вкусное и постепенно собирала это на праздничном столе. Трудно было дождаться собственно ужина, поэтому "пацаны" - брат и отец - пытались стянуть что-нибудь по ходу приготовления. Мама кричала. Не столько злилась, сколько кричала. Если ты маленькая усталая женщина, двое голодных мужиков не будут воспринимать тебя всерьез. Приходится орать.
И вот однажды, после четырехлетней разлуки, мы с Егоровом встретились в Лисках, в недостроенном доме, который купили родители, переехав из Феодосии. В один из пяти дней, которые мы прожили там перед тем, как уехать в Ярославль, мы были вдвоем на кухне, и я, не помню по какому поводу*, возопила: "Егоров! Что ты делаешь?!" Мама заглянула к нам и полюбопытствовала: "Что ты так кричишь? Он что-то съел?"
Я это все к чему. Прихожу сегодня домой с работы и вижу на полу возле мешка для белья тугой сверток в пакете. На свертке лежит салфетка, на ней гелевой ручкой написано: "Чудовищно Грязные Носки".
О, думаю, мама с ее гиперчувствительным носом оценила бы этот поступок по достоинству.
*а, черт, не можем теперь вспомнить, что же такое он делал...
Поэтому праздники были для семьи особенным испытанием. Мама готовила что-то вкусное и постепенно собирала это на праздничном столе. Трудно было дождаться собственно ужина, поэтому "пацаны" - брат и отец - пытались стянуть что-нибудь по ходу приготовления. Мама кричала. Не столько злилась, сколько кричала. Если ты маленькая усталая женщина, двое голодных мужиков не будут воспринимать тебя всерьез. Приходится орать.
И вот однажды, после четырехлетней разлуки, мы с Егоровом встретились в Лисках, в недостроенном доме, который купили родители, переехав из Феодосии. В один из пяти дней, которые мы прожили там перед тем, как уехать в Ярославль, мы были вдвоем на кухне, и я, не помню по какому поводу*, возопила: "Егоров! Что ты делаешь?!" Мама заглянула к нам и полюбопытствовала: "Что ты так кричишь? Он что-то съел?"
Я это все к чему. Прихожу сегодня домой с работы и вижу на полу возле мешка для белья тугой сверток в пакете. На свертке лежит салфетка, на ней гелевой ручкой написано: "Чудовищно Грязные Носки".
О, думаю, мама с ее гиперчувствительным носом оценила бы этот поступок по достоинству.
*а, черт, не можем теперь вспомнить, что же такое он делал...