Куклы, машинки, золотисто-зелёное… - продолжение
Хотела дописать завтра (эх, да что ж я всё откладываю…), а завтра, оказывается, будет некогда Так что дописала.
* * *
В узком «гардеробе» (платяном шкафу) сверху висели кое-какие вещи родителей, а внизу кучей валялись наши детские шмотки. Я, как обычно, стала копаться в этой куче, выискивая что-то нужное мне «из чистого», и наткнулась на коробку. Открыла. В ней лежала длинная машинка, сантиметров сорок, напоминающая по форме снаряд или космический корабль, как я его представляла. Была середина мая 1961 года, совсем недавно в космос слетал Гагарин, о космических кораблях знали все, от мала до велика. Но у «снаряда» были колёса, а в выемке посередине сидел человечек за рулём.
Машинка была золотисто-зелёного цвета, цвета «золотого жука», бронзовки. Мы никогда не убивали бронзовок именно потому, что они были безумно красивыми. У меня и сейчас не поднимается нога давить эту красоту, когда отряхиваю их с кустов роз или снимаю горстями, так и перекидываю, горстями, через забор.
Как я теперь могу судить, это была спортивная, гоночная машина. Вероятно, мальчишки пришли бы от неё в восторг.
Но я всё поняла в одну секунду. Эта машинка - подарок на День рождения, ведь в конце мая мне исполнится 7 лет. В ту же секунду я её люто возненавидела, и даже волшебно красивый цвет не мог ничего изменить.
Я кричала родителям, что мне не нужна эта машина, что я её разобью, сломаю… Что я хочу куклу!..
Куклу мне так и не купили - видимо, денег на другой подарок просто не осталось.
В третьем классе, когда мне было уже девять с половиной лет, я, наконец, получила куклу, хотя ради этого пришлось пойти на хитрость, шантаж и обман.
В конце зимы родители начали планировать летнюю поездку в Ленинград. Должна была поехать мама то ли с обеими моими старшими сестрами, то ли с одной, самой старшей. И я поставила им ультиматум: или мне со следующей же зарплаты покупают куклу, какую я сама выберу, или я еду с ними в Ленинград. Угроза была вполне серьёзной - родители знали, что отделаться от меня будет очень и очень трудно.
И в марте мы с мамой поехали в Брянск. Она с каждой зарплаты ездила туда «за жирами» (маргарин, маргуселин) - в наш магазин их, если и привозили, то редко, а, может быть, и совсем не привозили. Вот растительное масло из бочки с ручным насосом - было, продавалось.
За куклой мы пошли в ЦУМ. Там в отделе игрушек кукол было столько, что у меня разбежались глаза. Но я ещё дома решила, что буду покупать самую большую из имеющихся. И мы выбрали самую большую. Она продавалась в огромной коробке, на этикетке было написано «Кукла Маргарита». Для младшей сестры, чтоб ей было не обидно, тоже купили куклу. Та была размером поменьше - «Кукла Геля».
Как мы это всё тащили? - две коробки, сумку с «жирами» на целый месяц…
В Ленинград со старшими я всё же увязалась, так что, строго говоря, для покупки куклы обман не требовался, достаточно было хитрости и шантажа.
Давно уже были прочитаны-перечитаны «Три толстяка» (задолго до осуществления мечты), прочитано было и много более взрослых книжек, и взгляд уже заинтересованно скользил по зелёным томам Бальзака на этажерке, и разговоры о танцах в клубе стали привлекать внимание, а я всё не могла наиграться со своей куклой, почти до 7-го класса играла. Пусть она была не такой, как в «Трёх толстяках», но всё равно она была первой итерацией чуда.
Господи, какой-то там оружейник Просперо с его революционной деятельностью - что он мог значить по сравнению с куклой, которая танцевала, как девочка, и по сравнению с Суок, которая была прекрасна, как кукла?..
Помимо обычной в детстве жажды чуда, я чувствовала и жажду красоты, и всё это причудливым образом переплеталось с ранним чтением.
Мне кажется, что книги и картины (статичные изображения) дают для развития фантазии больше возможностей, чем мультики и вообще фильмы. В одном случае твоё воображение лишь отталкивается от некой основы и выстраивает или достраивает собственное «здание», в другом - фантазия «зажимается», всё вокруг тебя готовенькое, или, грубо говоря, с начала и до конца тебе приходится есть только то, что дают.
В нашем доме возле кроватей висели гобеленовые коврики с бахромой. Я их обожала. Сюжеты ковриков были альпийские или лесные: горная деревушка, бегущие олени… Над детской кроваткой, в который все мы по очереди спали, пока не вырастали, висела самодельная, сшитая кем-то аппликация - коврик с лебедями, что считалось у нас в стране жутким моветоном примерно с 60-х годов и далее.
Во всех этих ковриках я «жила» - «переселялась» туда и проживала кучу разных событий, в зависимости от сюжета изображения. Это была красивая жизнь в окружении красивой природы. Родные пейзажи, что окружали нас в действительности, тоже завораживали и просились на картины, но представить себе другую жизнь на их фоне было гораздо сложнее.
А, может, я ошибаюсь, и фантазия ни от чего не зависит - или она есть, или её нет. У моего сына, выросшего в эпоху мультиков, гораздо более богатое, чем у меня, воображение. И, как человек, немало лет проработавший с детьми, могу утверждать: это миф, что у всех детей сильно развита фантазия. Она вообще встречается редко.
Мои сёстры научились читать до школы, и я тоже с тех пор, как себя помню, читать умела, а кто и когда учил и учил ли - не знаю. Видимо, детских книжек у нас дома было не слишком много, потому что я их быстро прочитала и в возрасте 4-х лет записалась в деревенскую библиотеку. Идти до неё было не меньше километра, но я ходила одна.
Однажды осенью, по распутице, даже застряла в грязи, не могла вытащить ноги. То есть ноги, собственно, вытаскивались, но резиновые сапоги оставались там же, в дорожном месиве. Идти босиком было слишком холодно, и не знаю, какое бы я приняла решение - продолжать стоять или идти босиком - если бы, наконец, на дороге не появился дядька, который переставил меня вместе с сапогами на более сухое место.
Первое время библиотекарь расписывалась за меня в карточке, но однажды папа зашёл как раз в тот момент, когда надо было сделать запись, и сказал: «Пусть расписывается сама, она умеет». Только не предупредил, что писать надо не имя, а фамилию, и я написала фиолетовыми чернилами, которые были концентрированными и потому любимыми золотисто-зелёными, «Валя».
В школьные годы мы все знали эту фишку - надо разводить чернильный порошок так, чтоб не получилось слишком жидко, тогда фиолетовые чернила приобретают вот этот самый изумительный золотисто-зелёный цвет, которым так и хочется написать что-нибудь, соблюдая и нажим, и «волосные» линии, и все прочие тонкости письма перьевой ручкой.
А кукла моя прожила очень долго.
Как-то к нам приехала родственница с двухлетней дочкой, я уже училась в 9-м или в 10-м классе. И я решила отдать маленькой Наташе свою куклу. Она хранилась всё в той же коробке, только наряд на ней был совсем другой, она успела «износить» много платьев - и то, в котором была куплена, и те, что я ей шила. Я позвала Наташу, положила коробку на пол и хотела сделать сюрприз, открыла коробку со словами: «Смотри, что здесь!» Но сюрприз не удался. Наташа вытащила куклу из коробки, можно сказать - выкинула, легла в коробку, как в гробик, и сказала: «Я буду тут спать!»
Особого интереса к кукле она не проявила и в дальнейшем, хотя иногда играла с ней, когда надоедали другие игрушки.
* * *
В узком «гардеробе» (платяном шкафу) сверху висели кое-какие вещи родителей, а внизу кучей валялись наши детские шмотки. Я, как обычно, стала копаться в этой куче, выискивая что-то нужное мне «из чистого», и наткнулась на коробку. Открыла. В ней лежала длинная машинка, сантиметров сорок, напоминающая по форме снаряд или космический корабль, как я его представляла. Была середина мая 1961 года, совсем недавно в космос слетал Гагарин, о космических кораблях знали все, от мала до велика. Но у «снаряда» были колёса, а в выемке посередине сидел человечек за рулём.
Машинка была золотисто-зелёного цвета, цвета «золотого жука», бронзовки. Мы никогда не убивали бронзовок именно потому, что они были безумно красивыми. У меня и сейчас не поднимается нога давить эту красоту, когда отряхиваю их с кустов роз или снимаю горстями, так и перекидываю, горстями, через забор.
Как я теперь могу судить, это была спортивная, гоночная машина. Вероятно, мальчишки пришли бы от неё в восторг.
Но я всё поняла в одну секунду. Эта машинка - подарок на День рождения, ведь в конце мая мне исполнится 7 лет. В ту же секунду я её люто возненавидела, и даже волшебно красивый цвет не мог ничего изменить.
Я кричала родителям, что мне не нужна эта машина, что я её разобью, сломаю… Что я хочу куклу!..
Куклу мне так и не купили - видимо, денег на другой подарок просто не осталось.
В третьем классе, когда мне было уже девять с половиной лет, я, наконец, получила куклу, хотя ради этого пришлось пойти на хитрость, шантаж и обман.
В конце зимы родители начали планировать летнюю поездку в Ленинград. Должна была поехать мама то ли с обеими моими старшими сестрами, то ли с одной, самой старшей. И я поставила им ультиматум: или мне со следующей же зарплаты покупают куклу, какую я сама выберу, или я еду с ними в Ленинград. Угроза была вполне серьёзной - родители знали, что отделаться от меня будет очень и очень трудно.
И в марте мы с мамой поехали в Брянск. Она с каждой зарплаты ездила туда «за жирами» (маргарин, маргуселин) - в наш магазин их, если и привозили, то редко, а, может быть, и совсем не привозили. Вот растительное масло из бочки с ручным насосом - было, продавалось.
За куклой мы пошли в ЦУМ. Там в отделе игрушек кукол было столько, что у меня разбежались глаза. Но я ещё дома решила, что буду покупать самую большую из имеющихся. И мы выбрали самую большую. Она продавалась в огромной коробке, на этикетке было написано «Кукла Маргарита». Для младшей сестры, чтоб ей было не обидно, тоже купили куклу. Та была размером поменьше - «Кукла Геля».
Как мы это всё тащили? - две коробки, сумку с «жирами» на целый месяц…
В Ленинград со старшими я всё же увязалась, так что, строго говоря, для покупки куклы обман не требовался, достаточно было хитрости и шантажа.
Давно уже были прочитаны-перечитаны «Три толстяка» (задолго до осуществления мечты), прочитано было и много более взрослых книжек, и взгляд уже заинтересованно скользил по зелёным томам Бальзака на этажерке, и разговоры о танцах в клубе стали привлекать внимание, а я всё не могла наиграться со своей куклой, почти до 7-го класса играла. Пусть она была не такой, как в «Трёх толстяках», но всё равно она была первой итерацией чуда.
Господи, какой-то там оружейник Просперо с его революционной деятельностью - что он мог значить по сравнению с куклой, которая танцевала, как девочка, и по сравнению с Суок, которая была прекрасна, как кукла?..
Помимо обычной в детстве жажды чуда, я чувствовала и жажду красоты, и всё это причудливым образом переплеталось с ранним чтением.
Мне кажется, что книги и картины (статичные изображения) дают для развития фантазии больше возможностей, чем мультики и вообще фильмы. В одном случае твоё воображение лишь отталкивается от некой основы и выстраивает или достраивает собственное «здание», в другом - фантазия «зажимается», всё вокруг тебя готовенькое, или, грубо говоря, с начала и до конца тебе приходится есть только то, что дают.
В нашем доме возле кроватей висели гобеленовые коврики с бахромой. Я их обожала. Сюжеты ковриков были альпийские или лесные: горная деревушка, бегущие олени… Над детской кроваткой, в который все мы по очереди спали, пока не вырастали, висела самодельная, сшитая кем-то аппликация - коврик с лебедями, что считалось у нас в стране жутким моветоном примерно с 60-х годов и далее.
Во всех этих ковриках я «жила» - «переселялась» туда и проживала кучу разных событий, в зависимости от сюжета изображения. Это была красивая жизнь в окружении красивой природы. Родные пейзажи, что окружали нас в действительности, тоже завораживали и просились на картины, но представить себе другую жизнь на их фоне было гораздо сложнее.
А, может, я ошибаюсь, и фантазия ни от чего не зависит - или она есть, или её нет. У моего сына, выросшего в эпоху мультиков, гораздо более богатое, чем у меня, воображение. И, как человек, немало лет проработавший с детьми, могу утверждать: это миф, что у всех детей сильно развита фантазия. Она вообще встречается редко.
Мои сёстры научились читать до школы, и я тоже с тех пор, как себя помню, читать умела, а кто и когда учил и учил ли - не знаю. Видимо, детских книжек у нас дома было не слишком много, потому что я их быстро прочитала и в возрасте 4-х лет записалась в деревенскую библиотеку. Идти до неё было не меньше километра, но я ходила одна.
Однажды осенью, по распутице, даже застряла в грязи, не могла вытащить ноги. То есть ноги, собственно, вытаскивались, но резиновые сапоги оставались там же, в дорожном месиве. Идти босиком было слишком холодно, и не знаю, какое бы я приняла решение - продолжать стоять или идти босиком - если бы, наконец, на дороге не появился дядька, который переставил меня вместе с сапогами на более сухое место.
Первое время библиотекарь расписывалась за меня в карточке, но однажды папа зашёл как раз в тот момент, когда надо было сделать запись, и сказал: «Пусть расписывается сама, она умеет». Только не предупредил, что писать надо не имя, а фамилию, и я написала фиолетовыми чернилами, которые были концентрированными и потому любимыми золотисто-зелёными, «Валя».
В школьные годы мы все знали эту фишку - надо разводить чернильный порошок так, чтоб не получилось слишком жидко, тогда фиолетовые чернила приобретают вот этот самый изумительный золотисто-зелёный цвет, которым так и хочется написать что-нибудь, соблюдая и нажим, и «волосные» линии, и все прочие тонкости письма перьевой ручкой.
А кукла моя прожила очень долго.
Как-то к нам приехала родственница с двухлетней дочкой, я уже училась в 9-м или в 10-м классе. И я решила отдать маленькой Наташе свою куклу. Она хранилась всё в той же коробке, только наряд на ней был совсем другой, она успела «износить» много платьев - и то, в котором была куплена, и те, что я ей шила. Я позвала Наташу, положила коробку на пол и хотела сделать сюрприз, открыла коробку со словами: «Смотри, что здесь!» Но сюрприз не удался. Наташа вытащила куклу из коробки, можно сказать - выкинула, легла в коробку, как в гробик, и сказала: «Я буду тут спать!»
Особого интереса к кукле она не проявила и в дальнейшем, хотя иногда играла с ней, когда надоедали другие игрушки.