Германский гений. 5. Лингвистическая добыча Алариха.
(Продолжение серии материалов о Германии по переведенной мною книге «О гении Европы» Герберта Хана. Начало здесь.)
«В туманном возрасте стал юным». Это необычное изречение из «Фауста» Гёте может быть определенным образом отнесено и к ранней эпохе истории немецкого народа, к его вступлению в физическую форму существования.
Наделенный большой юношеской силой, он поздно родился, и происхождение его отчасти окутано туманной пеленой. Части племен, из которых позднее сформировался немецкий народ, пришлось обустраиваться там, где поначалу не было места. Им как «опоздавшим» пришлось заселять местность, занятую отчасти кельтскими племенами, отчасти славянскими. Первые были вытеснены дальше на запад, вторые - дальше на восток. Посередине начала развиваться молодая жизнь. На такой территории, завоеванной медленно и трудно, стоит, между прочим, вышеупомянутый Вартбург в Тюрингии.
В дальнейшем тупой и стихийный исторический натиск немецких племен и их осколков на юг привел, как известно, к окончательному распаду Римской империи, находившейся в состоянии внутреннего разложения. То, что давно перезрело, не выдержало соприкосновения с юным, бывшем еще в состоянии брожения. И из разрушенного римского дома были извлечены камни для строительства постепенно поднимавшегося дома среднеевропейского.
В непрерывном «путешествии Европы» Рим был большим культурно-историческим этапом, на котором человеческое существо стало восприниматься как “persona”. Это понятие было в римской цивилизации запечатлено совершенно конкретно, вплоть до правовой сферы. И сам латинский язык оказался пропитан подобным персональным началом. А когда разрушилось владычество древнего Рима, выживший латинский язык стал разносить по всей Европе всосанные им импульсы. Он доносил их повсюду туда, где должна была появиться жизнь, очерченная физической действительностью и движимая личностным сознанием. Тем самым он начал выполнять большую миссию во всей Европе, особенно интенсивно среди германских племен и их языков, став для них еще и связующим элементом.
В одной французской загадке так говорится о приносящем жизнь зерне, которое размолото: “et je donne la vie a qui me donne la mort” - «дам жизнь тому, кто даст мне смерть». Эти слова приходят на ум, когда размышляешь о странных отношениях между началами германским и романским. На юге старое от соприкосновения с вихрем юных сил распадается. На севере хаос юности получает необходимый вес, принимая в себя элементы перезревшего и умершего.
При рассмотрении нидерландского языка мы могли и даже должны были подчеркнуть, насколько аккумулирование иностранных элементов может быть благотворным для языка. Мы говорили о роли заимствованных и иностранных слов. Для становления немецкого языка большое и неоценимое значение имел тот факт, что он вобрал в себя множество слов из латинского языка, обеспечив им потом в качестве заимствованных слов неограниченные права гражданства. Вместе с этими словами были взяты элементы цивилизации, без которых почва под молодой, еще только становящейся культурой была бы нетвердой.
Количество слов, заимствованных из латыни, в немецком языке очень велико. Они часто описывались в специальных сборниках, которые могут дать материал для интересных культурно-исторических выводов. Здесь мы ограничимся только отдельно взятыми примерами.
Как и следовало ожидать, начавшееся под римским влиянием развитие строительного дела принесло в немецкий язык ряд заимствованных слов. Можно начать с извести, которая очень скоро стала употребляться по примеру римлян вместо глиняного раствора, использовавшегося до этого. Известь (“Kalk”) происходит от латинского “calx”. Из известки, превращенной в “mortarium”, возник строительный раствор “Mortel”. Сложенная -“gemauertes” стена происходит от латинского “murus”. Колонна “Pfeiler”, столб и ворота Pfosten, Pforte восходят к вульгарно-латинскому “pilare”, латинским “postis”, “porta”. Окно “Fenster” появилось от вульгарно-латинского “fenestra”. Слово “Estrich” в значении бесшовного пола указывает на форму “asteriscum”; открытая галерея “Soller” приводит к “solarium” и напоминает вначале о плоской крыше. Погреб “Keller” связан с латинским “cellarium” и таким образом родственен с ячейкой “Zelle”. Кладовая “Kammer” указывает на латинское “camurus” (то есть сводчатый, по-гречески “kamara”). Амбар “Speicher” связан с поздне-латинским “spicarium”; первоначально это было место для хранения “spicae” (по-латински “spica” = колос).
Заимствованно из латинского в качестве продукта южного и вино “Wein” - соответственно “Vinum”. В этимологическом происхождении виноградного пресса “Kelter” сразу же говорится о его применении. Слово восходит к латинским словам “calcatura” и “calcatorium”, которые в свою очередь произошли от “calx”, и “calcis” - пятка: тут показан предшествовавший виноградному прессу процесс раздавливания и растаптывания винограда ногами. Латинского происхождения и вино “Most”, восходящее к “vinum mustum” - молодое вино. Так как вместе с виноделием с юга было в значительной степени перенято и садоводство, среди наименований фруктов тоже заимствования вроде “Pfirsisch” от “persica” (персик), который в словаре Гете выступает в качестве “Pfirsche” и тем самым еще лучше показывает свое происхождение. Груша “Birne” восходит к “pirum”, слива “Pflaume” к “prunus”, вишня “Kirsche” к “ceresia”.
Христианство, воспринятое в основном из Рима, тоже принесло множество названий. Так, из “domus ecclesiae” получился немецкий “Dom” - храм; из “claustrum” (первоначально задвижка) - “Kloster” - монастырь. “Cancelli” (шкафы) дали название церковной кафедре “Kanzel”; из “calix”, “calicis” получилась чаша “Kelch”. Названия монаха “Mönch” и монашенки “Nonne” восходят к средне- и позднелатинским формам “monicus” и “nonna”.
Продолжать так можно было бы долго. Язык попросту свидетельствует о том, что значительная часть культуры средней Европы была заимствована с юга. То, что школа “Schule” восходит к латинскому “schola”, это вплоть до двадцатого века ясно не только по названию. Письмо “Brief” от “breve” (кратко изложенное) в определенные эпохи немецкой истории было в своем значении перевернуто с ног на голову. А печать “sigillum” в качестве “Siegel” осталась себе верна.
Совершенно очевидно, что влияние латинского языка не ограничилось только поставкой важного словарного материала. Более старый и более зрелый язык вообще взял под свое покровительство язык молодой, находившийся в становлении и в брожении. Он прежде всего помог совершить нелегкий переход от образного к умственному, он прямо-таки создал модель для выражения абстрактных мыслей. Он внес в то, что было более чем живым, процессы омертвления, необходимые для пробуждения сознания. Но он всего лишь помог как бы подстричь это более чем живое. Оно оставалось живым, и продолжало развиваться по своим законам. Скелет языка благодаря латыни укрепился, а в его «плоти и крови», если можно так выразиться, продолжало буйствовать молодое и развивавшееся начало.
Именно это молодое и живое и пробило себе дорогу в революционном процессе, который вошел в историю языка под названием верхненемецкого передвижения звуков.
Продолжение следует: Немецкая фонетическая революция.