Герберт Хан. О гении Европы. Финляндия. Странствия Лемминкяйнена (окончание)
Герберт Хан. О гении Европы. Финляндия. Неразгаданный эпический мотив: странствия Лемминкяйнена к живым и мертвым (окончание)
Однако перед Лемминкяйненом ставится третья задача: он должен отправиться в царство мертвых Туонелу и убить там лебедя, плавающего в темных потоках реки нижнего мира; но у него только одна попытка, он должен использовать только одну стрелу.
Здесь налицо испытание, которое ведет в глубину и к таинствам воли. Должен быть перейден порог в царство мертвых, то есть в мир свехчувственного. Здесь уже не может идти речи о том, чтобы достичь цели в результате ряда продолжающих друг друга усилий. Исключено и обращение к помощи нечеловеческих и сверхчеловеческих сил. Речь идет попросту о том, созрела воля или нет, о вопросе быть или не быть, разрешаемым в тот же миг. Образно это выражается в том, что стрелять можно только одной стрелой.
Миф не упускает возможности ясно показать нам, что мы в области совершенно иррациональных данностей. Слепой старик Мяркяхатту из северной страны, ведет наблюдение и видит, как подходит Леммнкяйнен.
Вряд ли можно более ясно сказать, что речь идет о сверхчувственном восприятии. Прежде, чем Лемминкяйнен успевает подумать о том, чтобы выпустить одну стрелу, старик посылает ему навстречу змею, вышедшую из вод:
Из волны змею приподнял,
Ею в сердце он вонзает,
Лемминкяйнену сквозь печень,
Через левую подмышку,
Прямо в правую лопатку.
Не случаен этот путь змеи, которая уже в рассказе о рае появляется как пробудительница сознания. Она в значительной степени отрезает органы так называемой симпатической нервной системы, изолирует и окружает их. Тем самым прерываются как раз те восприятия, которые связывают человека с миром смутными ощущениями, подобными тем, что встречаются у определенных низших органических существ.
Но испытание Лемминкяйнена продолжается. Мяркяхатту бросает его в реку Туонелы, где один из сыновей бога мертвых Туони расчленяет его тело и опускает куски в глубину. В одном из вариантов указывается восемь кусков, но потом речь идет о пяти кусках. Каким реалиям соответствует число восемь, нужно выяснять. Число же пять напоминает о количестве действующих органов чувств. Тех органов чувств, которыми человек в процессе своего развития полностью овладел лишь тогда, когда разорвал связь с миром макрокосмоса, расположенного параллельно восприятиям более глубоким, но мечтательным. Тут у него не только «глаза открылись» после искушения со стороны змеи, как об этом говорится в Ветхом Завете. И другие органы чувств, упоминаемые впоследствии, тоже были озарены светом сознания. Однако познание тут же подвело к смерти, и прежде единый мир стал восприниматься раздробленным, его теперь следовало соединять заново.
Возрождение Лемминкяйнена происходит благодаря матери. По плохим знакам, которые появляются дома, она узнает, что с сыном что-то случилось. Полная боязливых предчувствий, она отправляется в путь, чтобы найти пропавшего. Хозяйка севера, которую она спрашивает о местопребывании сына, отвечает только, что послала Лемминкяйнена найти лебедя, но с поисков тот не вернулся. В отчаянии мать идет по лесам и полям, преодолевает болота, проплывает по водам и повсюду спрашивает о сыне. Нигде ей не дают ответа. Деревья и дорога, которых она спрашивает, раздраженно отвечают, что у них своих бед хватает. И месяц не дает ответа, потому что он должен одиноко бродить в ночи, сторожить лютой зимой и пропадать летом. Только солнце оказывает несчастной помощь: оно говорит матери, что произошло с Лемминкяйненом в «глубоких водах Маналы».
Тут Ильмаринен по просьбе несчастной матери выковывает большие грабли с медной ручкой и прочными стальными зубьями. Мать отправляется с ними в путь, чтобы найти и собрать расчлененное тело сына. После изнурительных усилий ей удается достичь цели, потому что ей помогает солнце, которое жаром своих лучей укрощает народ Маналы. «Дева в крытой медью лодке» Суонетар и другие высшие существа помогают ей опять соединить тело вплоть до мельчайших органов. Но жизни в нем нет. Трижды посылается пчелка, «королева лесных цветов», за медом для целительной мази. Но даже и самое лучшее, что дают цветы близкие и дальние, не действует. Лишь когда пчела, минуя луну, солнце, Орион и Большую Медведицу, поднимается до «божьего сиденья, до убежища святого», ей удается в «погребе бога» изготовить мазь, достаточно действенную для того, чтобы разбудить тело Лемминкяйнена и исцелить его.
Сыну кажется, что он проснулся после чудесного сладкого сна. Едва придя в сознание, он вспоминает, что как раз просил руки дочери северной страны. Однако мать предостерегает его от подобных желаний:
Пусть плывет тот лебедь с миром,
Пусть живут в покое утки
В черном Туонелы потоке,
В той святой речной пучине!
Ты иди к родным пределам
Вместе с матерью печальной!
Ты судьбу благодарил бы,
Восхвалил бы лучше бога,
Что послал благую помощь,
Что вернул тебе дыханье,
Что из Маналы он вывел,
Что из Туонелы вернул он.
Ничего б я не достигла,
Малой доли не свершила
Без божественной подмоги,
Без помощника благого
Тут сын, не колеблясь, следует советам матери и, как говорится в песне, «с легким сердцем отправляется домой».
Эти руны «Калевалы» - четырнадцатая и пятнадцатая - заставляют хорошо задуматься. Прежде всего, очевидно, что в случае со смертью Лемминкяйнена, с его расчленением и восстановлением при помощи матери речь идет о мотивах, во многом соответствующих мифам об Изе и Осирисе и мистериям о Дионисе. Нет никаких поводов считать, что эти мотивы, как предполагалось долгое время, странствуя, пришли на север. Сегодня мы знаем, что духовные переживания одинаковые либо схожие выражаются в тех же самых либо похожих образах. И в тех мистериях, которые стоят за «Калевалой», было известно о таинствах посвящения. И так же, как во встрече Вяйнямейнена и Антеро Випунена показано посвящение характера более апполоновского, так же в случае со смертью и возрождением Лемминкяйнена речь идет о возрождении явно дионическом.
Возвышенный трагический мотив горюющей матери Изы, поднятый потом христианством и преобразованный в «Пиету», гениальным образом представлен финским художником Аксели Гален-Каллелой. Мы видим искаженное горем лицо матери, которая в то же время сидит, подобно Сивилле, в высшем духовном доверии и уверенности в собственных духовных силах, умоляя всевышнего Юмалу и заклиная его явиться к границе царства мертвых.
То, что узнал и пережил сам Лемминкяйнен-Каукомиели, сокрыто в скерцандо, в легкой веселой тональности, которая почти всегда сопровождает его появление. Мы не узнаем о плодах посвящения, как это было в случае с Вяйнямейненом, когда тот приносит домой «три слова». В крайнем случае это посвящение заложило семена того, что мощно проявится в решающий момент. Но в остальном все касающееся Лемминкяйнена по большей частью все еще смутно. Может быть, этим и обозначено живое становление.
Что к этому образу, представленному в легких тонах, на самом-то деле следует отнестись с большой долей серьезности, следует из двух указаний, которые, правда, не говорятся прямо в пятнадцатой руне, но ясно вытекают из ее чудесной композиции.
С удивлением встречаем мы вначале опять же ту пчелку, которую в руне о железе вытеснил шершень. Мы видели, что она осталась что-то должна железу и его свойствам. А в связи с задачами, поставленными перед нею матерью Лемминкяйнена, она не задолжала ничего. В точности исполнила она самое высокое, что от нее ожидалось и что выражено матерью героя в следующих словах:
Полетишь отсюда славно,
Зажужжишь вверху прекрасно:
Выше месяца под солнцем,
Между дивных звезд небесных.
В первый день там пролетая,
Ты виски луны заденешь,
На другой день подлетишь ты
Под Медведицы лопатку,
А на третий вознесешься
Над спиною семизвездья.
Тут уж не долга дорога,
Путь останется не долог
И до божьего сиденья,
До убежища святого
Мы слышим эти слова о таком качественном проникновении в космос, которое превосходит даже смелые фантазии эпохи космических полетов. Мы их слышим, и перед нами раскрывается картина тем более обнадеживающая в связи с не выполненным «заказом Ильмаринена». Ведь следует ожидать, что пчела, если она выполнит свое дело касательно «железа», принесет не только соки, которых просил Ильмаринен, но и добавит кое-что от сокровищ из тех космических высот, с которыми она познакомилась во время описанного здесь полета. И таким образом в грандиозную, но не завершенную судьбу Лемминкяйнена вливается нечто от судьбы Ильмаринена, также оставшейся фрагментарной в одном существенном моменте.
Если мы предадимся воздействию образа матери, которая в отчаянии ищет сына и спрашивает о нем у сосны, у дуба, у дороги, у луны и у солнца, то обратим внимание на своеобразную параллель с последней, пятидесятой руной, в которой финская Мария по имени Марьятта ищет пропавшего сыночка Иисуса и спрашивает о нем у звезд, у луны и у солнца.
Перед нами внезапно предстают взаимосвязи, ведущие к завершению мифического действа в Калевале, к тому завершению, которое, как мы увидим, будет решающим и даже трагическим для судьбы Вяйнямейнена. И таким образом нити от схематично описанного здесь эпизода с Лемминкяйненом ведут во все стороны, имеющие важное значение. Эти нити неуловимы, потому что, как сказано, заключены только в самой композиции. Но ведь самые важные вещи издавна высказывались только таким, архитектурно-художественным способом.
Нас не должно сильно смущать то легко приводимое возражение, что пятидесятая руна в значительной части «всего лишь» досочинена Элиасом Леннротом и что, например, им взята и слегка изменена уже имевшаяся форма для эпизода поисков пропавшего ребенка Иисуса. Именно в том мы им видим величие Леннрота, что его проникавшая в объективность творческая фантазия сумела развить имевшиеся образы в соответствии с их сущностью и завершить их.
Но если вновь вспомнить о всей судьбе Лемминкяйнена, то в ней согласно имеющимся материалам эпоса остается что-то неопределенное, не совсем завершенное. В тридцатой руне, где мы подробно слышим о нем в последний раз, сообщается, что он в глубоком разочаровании северной страной печально бродил по лесам, пока не попал на родину. Так его след, кажется, теряется.
Но еще до того сообщается, что он в геройском порыве отрубил голову хозяину северной страны. Так что с темными силами, противостоящими Калевале, он борется не только волшебством, но и своей личной решимостью. И его силы, идущие, видимо, из неисчерпаемых резервов, опять же лучше всего видны в большой драматичной сцене борьбы вокруг Сампо, которого везут в Калевалу. Когда Лоухи в облике огромного орла нападает на лодку, в которой спрятан Сампо, Ильмаринен и Вяйнямейнен еще колеблются. А Лемминкяйнен первым начинает действовать:
Тут весёлый Лемминкяйнен
Меч свой с пояса хватает,
Тащит острое железо
С бока левого поспешно.
По когтям орла ударил,
По когтям ударил сильно. (43. руна)
Разумеется, немаловажно то, что Лемминкяйнен остается у нас в памяти в этой храброй боевой позе.