Герберт Хан. О гении Европы. Финляндия. Земля становится родной от пения (начало)
Герберт Хан. О гении Европы. Финляндия. Земля становится родной от пения. О деяниях и страданиях Вяйнямейнена (начало)
Из трех божественных героев, несущих на себе основное действие «Калевалы», образ Вяйнямейнена самый старший и в то же время такой, который наиболее явно проделывает определенный путь развития.
В начале «Калевалы» он появляется как рожденный матерью водой, сестрой ветров, принесенный водами на постепенно поднявшуюся землю. На языке мифов и сказок подобное рождение от воды указывает на нечто совершенно определенное. В том смысле, в каком Гете сравнивает «людскую душу» с водой, мы можем на мифологическом языке древнейших произведений почти всегда воспринимать в качестве отражений духовного мира родники, ручьи, реки, озера и море. Одновременно вода является и такой стихией, которая из простейшего чувственного опыта известна повсюду как живительный элемент. Таким образом, если будущий великий и творческий певец представлен в качестве порожденного водой, то этим указаны такие истоки пения, в которых только лишь ощущаемая душой сущность мира соприкасается с чистыми силами созидания. Здесь макрокосмос не указывается непосредственно как родина «лаулу», как в эстонском стихотворном изречении, но мы все же прямо чувствуем, что - как это прямо сказано в том старом фрагменте - первопесня не может быть от земли или от древа.
Вяйнямейнен настоящий Калевид и в качестве божественного певца должен оказывать глубокие воздействия на события на земле. Происходить это должно через игру и пение. Но его инструмент кантеле еще не изготовлен, сила пения в нем еще только в зародыше, как всеобщая созидательная сила. И мы узнаем много земных тайн, если понаблюдаем за тем, каким образом эти силы начинают действовать и созидать.
В начале мы узнаем, что любой культуре должен предшествовать росток дерева. Деревья одно за другим, в том числе и дубы, сажает Сампса Пеллервойнен, носитель большей частью стихийных, хаотичных и слепых сил созидания. Дуб сначала не хочет расти, а потом вырастает таким могучим, что затеняет собой и погружает во мрак всю страну. Лишь когда этот дуб повален так называемым медным человечком, солнце и луна вновь могут посылать свои лучи на землю. На этой детали мы останавливаться не будем. Наверно, можно только вспомнить о том, что по старинным представлениям медь связывалась с силами Венеры.
И теперь появляется прекрасный и красочный мир, подобный тому, что мы видели возникшим в результате работы Калевидов во время сна Таары.
Но каким бы новым и красивым не было все вокруг, а нет ничего, из чего можно сделать хлеб. Правда, Вяйнямейнен пытается посеять несколько зерен ячменя, найденных им на побережье, но ячмень не растет. Это тем более удивительно, так как Вяйнямейнен в качестве сеятеля принял все меры, предписанные старинной мудростью: хранил зерна в меху куницы и в шкуре летней белки.
Прямо в самом начале «Калевалы» перед нами одно из тех поразительно конкретных указаний, которые позавчера еще со снисходительной улыбкой регистрировали под заголовком «крестьянские суеверия», а вчера их уже просто перелистывали как «совершенно несущественные» вещи. На основе новейших биологических исследований ныне уже склонны серьезнее подойти к таким указаниям и счесть их по меньшей мере интересными. Может быть, завтра они окажутся годными для практики.
Но как бы то ни было, взятое Вяйнямейненом от старинной мудрости сеяния поначалу не дает плодов. И тут синица верещит ему с дерева о том, что совсем иначе нужно готовить землю, что нужно «опалить огнем» лес. Со всей мощью своих сил Вяйнямейнен валит лес. Только одно дерево он оставил стоять - березу. Как и в случае с медным человечком, а также в соответствии с уже сказанным нами о березе в другой главе, мы опять же обнаруживаем в этом связь с макрокосмическими силами Венеры.
Орел, «птица небесная», благодарен за то, что Вяйнямейнен оставил березу и тем самым сохранил ему место для отдыха. Орел высекает огонь, и в мощном пламени пожара почва выкорчеванного леса «опаляется огнем».
Свершилось что-то вроде первобытного корчевания. Вяйнямейнен во второй раз делает приготовления, от которых ожидает как сеятель нужного роста. Мы узнаем, что зерна перед посевом кладутся не только в мешок из куницы и в шкуру летней белки, но еще и в шкуру горностая.
И теперь представляется грандиозная картина посева как земного культового действа, мистический прообраз сеющего и молящегося крестьянина. Ведь Вяйнямейнен, пока сеет, говорит следующие слова:
Вот я сею, рассеваю,
Сею я творца рукою,
Всемогущего десницей,
Чтоб взошло на этом поле,
Чтоб росло на этой почве.
О ты, старица земная,
Мать полей, земли хозяйка!
Дай ты почве силу роста,
Дай покров из перегноя!
И земля без сил не будет,
Не останется бесплодной,
Если ей даруют милость
Девы, дочери творенья.
Ты вставай, земля, проснися,
Недра божьи, не дремлите!
Из себя пустите стебли,
Пусть поднимутся отростки!
Выйдет тысяча колосьев,
Сотня веток разрастётся,
Где вспахал я и посеял,
Где я много потрудился!
И Укко - бог на небе - слышит молитву сеятеля. Собираются облака, и на землю проливается плодоносящий дождь, настоящий мед для растущих колосьев. Когда неделю спустя Вяйнямейнен приходит на поле, там уже пробивается молодой посев, и скоро он увидит роскошные колосья с шестью кистями, стебли с тремя завязями.
Первые слова, произнесенные склонившимся к земле сеятелем, на языке финского оригинала звучат так:
Mina kulvan kyyhattelen
Luojan sormien lomitse,
kaen kautta kaikkivallan
talle maalle kasvavalle,
ahollen ylenevalle.
Еще один по-весеннему звучащий мотив добавляется к живительному посеву в конце этой руны о сеятеле. Певцам эпоса было важно подчеркнуть, что немой свидетельницей этих удивительных событий была береза. Ведь о ней вновь упоминается, хотя и в такой форме, что прилетает кукушка и в явном удивлении спрашивает Вяйнямейнена, почему же он оставил нетронутой именно березу. Этой-то птице, считающейся в народе предсказателем жизни и даже дарителем ее, Вяйнямейнен просто отвечает, что оставил березу для того, чтобы кукушка могла найти себе на ней место для пения:
Ты покличь на ней, кукушка,
Пой, с песочной грудью птица,
Пой, с серебряною грудью,
Пой ты, с грудью оловянной!
Пой ты утром, пой ты на ночь,
Ты кукуй в часы полудня,
Чтоб поляны украшались,
Чтоб леса здесь красовались,
Чтобы взморье богатело
И весь край был полон хлебом!
Siina kukkuos, kakonen,
helkyttele, hietarinta,
hoiloa, hopearinta,
tinarinta, riukuttele!
Kuku iloin, kuku aamuin,
kerran keskipaivallaki,
ihanoiksi ilmojani,
mieluisiksi metsiani,
rahaisiksi rantojani,
viljaisiksi vieriani!
В этой руне о сеятеле заключен один композиционный секрет. Ни единого слова еще не сказано о том, что человек, занявшийся здесь первобытным корчеванием, дабы потом бросить в землю семена первого посева, является великим певцом, слова и песни которого будут впоследствии захватывать людей и приводить в движение силы природы. Песня в Вяйнямейнене еще только дремлет. Однако значимым является то, что первые деяния человеческой культуры, первобытное возделывание земли и засевание ее, совершаются человеком, носящим в себе вдохновенные силы «лаулу».
И есть толика здорового композиционного лукавства в обстоятельстве, которое, правда, умалчивается, - удачный посев и плодородие всходов связаны с музыкальными дарованиями человека, но секрет этот выбалтывает кукушка. Ведь пение, к которому он призывает кукушку, гораздо мощнее и жизненнее представлено в его собственной душе, а в березе уже виднеются формы его будущей лиры - кантеле.