Особенности русской национальной демократии. 7 Концепция рулевого.(начало)
Однако не отвлеклись ли мы от темы? Стоит ли при рассмотрении особенностей русской национальной демократии так много внимания уделять концепции, родившейся не в России, изначально придуманной людьми, в которых не было ни капли так называемой «русской крови»?
Отвечая на поставленный вопрос, мы можем убедиться, что поступили вполне правильно, отложив на некоторое время вопросы терминологического характера - «а что значит «демократия»?», «а как понимать слово «особенности»?», а каково содержание слов «русская» и «национальная»?
Для начала обратим внимание: именно марксистская концепция впервые дала такое толкование понятия «нация», которое удивительно соответствует русскому пониманию МИРА. О значении и значимости этого слова написано в предыдущих публикациях, доступных здесь же на сайте. Нельзя удержаться от того, чтобы еще раз удивиться совокупному гению ВСЕХ носителей языка, его феноменальной способности сжать миллиарды гигабайтов так называемой «информации» и сформулировать целую национальную идею, выразить гигантскую политическую, нравственную, житейскую программу всего лишь ОДНИМ словом из трех звуков. Но не будем повторяться. А вот марксистское понимание нации изложим еще раз. Это необходимо, потому что мы говорим о национальных особенностях демократии в России. А демократии в разных странах и у разных народов мало чем отличаются своими постулатами, но очень даже разнятся прежде всего отношением данного народа к другим нациям.
В 1913 году грузин Сталин в соответствии с марксистской концепцией определил нацию как исторически сложившуюся общность людей с четырьмя существенными признаками: 1)Общность территории; 2)Общность языка; 3)Общность экономической жизни; 4)Общность психического склада.
Более подробно обо всем этом сказано в «Ступенях посвящения». Один момент заслуживает самого пристального внимания в контексте данной работы. Заострим еще раз внимание на том, чего в марксистском определении нации НЕТ!
Во-первых, нет того, что кажется таким важным для всевозможных умников из числа работников пера и микрофона: нет «национального самосознания». Ведь «самосознание» - это всего лишь то, что один человек или какая-то группа людей сами о себе думают. А психический склад - это то, что они есть на самом деле. Например, человек может мнить себя гроссмейстером (это самосознание), но не иметь способности к игре в шахматы (это уже характеристика психического склада). Самосознание - штука изменчивая. А психический склад нации исключительно консервативен и устойчив, он в принципе не меняется, а ИЗменяется, то есть его нельзя заменить, как предмет одежды, он развивается по своим законам. Разница между самосознанием и психическим складом не меньшая, чем между шляпой и головой. Но для нас еще более интересно, что в марксистском определении нации нет еще двух моментов. Каких?
Как раз тех, что являются определяющими у людей определенных категорий. Например, у нацистов всех пород и разновидностей. В этом определении нет признака происхождения!
Нет и того, что так важно для клерикалов всех мастей и иерархий. Нет признака вероисповедания!
Допустим, мы знаем о человеке только то, что его папа и мама были испанцами. Какой он нации?
Марксистская концепция говорит, что для ответа на этот вопрос информация о происхождении нам ничего не дает. Предположим, речь идет о человеке, которого в младенческом возрасте эвакуировали из Испании в Россию. Он живет на территории России (общность территории). Он разговаривает и думает по-русски (общность языка). Он живет общей экономической жизнью с русским народом (общность экономической жизни). Его мало интересует отношение к власти, он испытывает пиетет к «простому человеку», не любит не только драться, но вообще противопоставлять людей или даже просто понятия, доброжелателен ко всем нациям, имеет свои «шесть соток» и упорно их обрабатывает. Когда он с женой встречает гостей у себя дома, то норовит заставить стол всевозможными блюдами так, что яблоку буквально упасть негде. То есть у него налицо наиболее характерные признаки психического склада русского народа. Перед нами стопроцентный русский, - так утверждает марксистская концепция.
А если известно, что родители такого-то человека были, например, евреями? - Марксистская концепция опять запускает алгоритм все тех же вопросов с теми же ответами. И тем самым лишает хлеба очень многих, питающихся на теориях происхождения и вероисповедания.
Питаются на подобных теориях и некоторые в России, в том числе и некоторые русские. Например, так называемые «антисемиты». Почему я сказал «так называемые»?
Если бы русские «антисемиты» действительно были «анти», если бы они действительно были против, например, глупостей о «богоизбранности» какого-либо народа, то они использовали бы марксистское и русское понимание нации, то есть они не признавали бы правомерность отнесения к той или другой нации по признакам происхождения и вероисповедания. В этом случае они получили бы атакующую позицию для борьбы и боролись бы за интересы России, в том числе и за (и с помощью!) тех русских людей, которые являются евреями по происхождению. (Кстати, многие из них познают себя в качестве русских только после переезда в Израиль). Вместо этого русские «анти»семиты предпочитают играть по правилам противника, в одни ворота - все их пасы и голы ведут к национальной розни, а не к защите национальных интересов России.
К счастью, у русского народа понимание нации сформировалось помимо всевозможных «патриотических» концепций и даже вопреки им. Это понимание состоит в том, что потомок африканца Пушкин является великим русским поэтом, а выходец из еврейской семьи Левитан является великим русским художником. Теоретически такое понимание нации обосновано марксистской концепцией.
А для тех, кто прочно встал хотя бы на первую ступень марксизма, становится очевидной и еще одна истина, которая прямо отвечает не только на вопрос о соотносимости марксистской концепции с «русскостью», но и на много других аналогичных вопросов.
Знатокам литературы известно: великий английский поэт Байрон был у себя на родине и в Европе всего лишь ИЗВЕСТЕН. А в России, и только в России, «байронизм» с его «всемирной болью» стал целым литературным направлением и даже общественным явлением!
Гегель в Германии и в Европе был всего лишь ОДНОЙ ИЗ звезд на философском небосклоне. «А в России Гегель был принят как философ-пророк, которого давно ждали. Для умов, проснувшихся посреди своего обширного, как небо, пространства, величие и размашистость гегелевского духа было чем-то подходящим, конгениальным. С такими мыслями можно было дышать. А от диалектической игры в тезис и антитезис души людей приходили прямо-таки в восторг. Ведь тут дуализм, свойственный им с любой стороны, проявлялся на каждом шагу. С другой стороны как приятно, словно играя, высунуть голову над волнами в историческом синтезе, который будто бы само собой даден. Никаких сомнений: это тот, кого давно ждали, это тот человек! И в кругах русской интеллигенции буквально упивались гегельянством. С Гегелем ложились спать, с Гегелем же и просыпались. Вставали, однако, поздно, потому что ночи напролет проходили в дискуссиях. Весь мир явлений был про-гегелизирован. Да даже платье, одежду надевали гегелевскую, дабы выразить свой пламенный восторг.» (Герберт Хаан. «О гении Европы»).
В свете таких вот неопровержимых фактов закономерно появляется вопрос: в какой степени Байрона и Гегеля надо считать фигурами английской и немецкой культуры, а в какой русской?
Для вставшего на первую ступень марксизма ответ напрашивается сам собой. Дело в том, что отношение писатель - читатель во многом аналогично отношению вождь - масса. На первый взгляд всегда кажется, что вожди что-то решают и ведут массу, как им хочется. А на деле выясняется, что вожди всецело зависимы от массы и от необходимости, что они функционально зависимые величины. То же самое можно сказать и об отношении писатель - читатель. Написать можно что угодно (и это уже сделано!) и как угодно (и это также уже исполнено!). Кто в этом сомневается - пусть заглянет хотя бы в раздел «самиздата» электронной библиотеки Мошкова. Там огромное количество произведений, концепций, публицистических материалов. Там авторы, которых при определенном повороте общественного сознания вполне могут признать гениями. Нужен только вот этот самый поворот общественного сознания. То есть нужно, чтобы какой-то большой группе людей почему-либо потребовалось данного автора читать. Если это произойдет - автор может стать человеком, о котором скажут, будто он является «властителем дум». На самом же деле этот «властитель» даже с уже «раскрученным брендом» все равно продолжает оставаться величиной функционально зависимой. Читателя не остановишь, если он захочет увидеть в произведениях писателя то, чего там нет и даже то, чего там в принципе быть не может. На наших глазах совсем недавно один из ведущих государственных каналов продемонстрировал такую экранизацию «Войны и мира», которая является полным искажением и подменой взглядов Льва Толстого. Тем самым телевидение «приспособило» автора к мировоззрению нынешней российской публики. А в США уже пошли и еще дальше. Там в угоду читателю издали уже «Войну и мир» с «хэппи эндом» для Болконского и его любовного романа с Наташей Ростовой.
Если в США хотят читать «Войну и мир» в таком вот варианте, то является ли этот факт характеристикой русской или же американской культуры?
Если в России когда-то захотели вдруг читать, обсуждать, превозносить Байрона, Гегеля, Маркса, если в России этих авторов сочли за пророков, если им в России стали подражать и следовать, то являются ли эти факты показателем «иноземных» культур, или же это русские феномены? С моей точки зрения ответ ясен.
Так что мы от темы не ушли!
Теперь о марксизме - о концепции, которая связана с «нашим рулевым», то есть с КПСС. В принципе с ней произошло примерно то же, что и с «Войной и миром» в США. То есть она в конце концов была искажена до неузнаваемости, перевернута, поставлена с ног на голову и в этом виде осмеяна и отвергнута. Но был в истории нашей страны и период в три с половиной десятилетия, когда ей следовали всерьез. Именно в этот период произошло радикальное изменение геоисторических характеристик страны. Этот период уникален. Никто не может исключить, что и в будущем Россия серьезно заинтересуется этим периодом своего развития. Поэтому концепцию не мешало бы знать. Повторюсь, что в самом общем и схематичном виде она описана в «Семи ступенях марксизма». Судя по откликам, у многих читателей возникли трудности со ступенями четвертой и шестой. Отчасти это объясняется путаницей с различными политэкономическими формулами и трудностями в отсортировке выводной информации от самого по себе метода ее получения. Нас должен интересовать метод, инструментарий, а не те или иные выводы частного характера.
Чтобы «постичь марксистско-ленинскую теорию», достаточно последовательно ответить на два вопроса. Эти вопросы являются той лакмусовой бумажкой, которая совершенно точно показывает, понимает ли человек марксистскую концепцию. Прошу обратить внимание на слово «понимает». Я не употребил здесь слово «разделяет». То есть этими двумя вопросами мы можем надежно выделить людей, понимающих концепцию, независимо от того, разделяют ли они ее или нет, уважают ее или презирают, любят или ненавидят, поддерживают или оспаривают, считают верной или неверной, полезной или вредной. На практике очень многие сторонники марксизма-ленинизма понимают под ним то, что к данному учению никакого отношения не имеет. Большинство противников нападают на СВОИ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ о марксизме, которые также с марксизмом никак не связаны.
Вот эти два вопроса:
1) Почему марксистская концепция исходит из невозможности победоносной пролетарской революции и сформирования социалистического общества в античном мире, при рабовладельческом строе?
2) Почему марксистская концепция исходит, напротив, из возможности, даже из неизбежности победоносной пролетарской революции и сформирования социалистического общества в новое время, при капитализме?
Разве в античные времена не было пролетариев? Разве не могли рабы попытаться поднять восстание, совершить революцию, построить «справедливое» социалистическое общество «без эксплуатации человека человеком»?
Могли! И даже делали это! Например, в конце второго века до нашей эры в Боспоре Киммерийском (восточная часть Крыма) произошло победоносное восстание рабов, которые избрали своим царем некого Савмака и таким образом установили «диктатуру пролетариата». Пролетарское государство Савмака просуществовало некоторое время (судя по всему, много дольше Парижской Коммуны) и погибло даже не от «контрреволюции» как таковой, а в результате внешней интервенции. Почему же Маркс с Энгельсом жестоко отказывали этому и подобным им пролетарским обществам в жизнеспособности? Почему их и вообще марксистов увлекала Парижская Коммуна, а не такие вот исторические эпизоды?
Если человек при ответе на эти вопросы начнет с лепета об «уровне сознательности» рабов и промышленных пролетариев, их «грамотности», «организованности», «наличия революционной партии», «наличия революционной теории» и тому подобных глупостях, то он НЕ ПОНИМАЕТ марксистскую концепцию. А тот, кто понимает, скажет, что по марксизму все дело в наличии МАШИННОГО ПРОИЗВОДСТВА. То есть этот понимающий может и не согласиться с таким посылом. Он может попутно обругать марксизм и заявить, например, что на самом-то деле весь секрет в «божьем промысле» или в «свойствах человеческого духа», но по крайней мере такой НЕ СОГЛАСНЫЙ с марксизмом будет не согласен именно с марксизмом, а не с измышлениями вокруг него.
Однако при чем тут машинное производство? С чего это вдруг ручной ткацкий станок или гончарный круг делают невозможным победоносную пролетарскую революцию, а машины на текстильной фабрике или на фабрике по производству посуды таковую победоносную пролетарскую революцию делают возможной и чуть ли не неизбежной? Что такого социалистического в этих фабриках, что такого рабовладельческого или буржуазного в ручном ткацком станке или в гончарном круге?
В самих по себе этих предметах, разумеется, ничего «рабовладельческого», «буржуазного» или «социалистического» нет. Но дело в том, что эти предметы, раз появившись в хозяйстве, тут же неизбежно ставят людей в очень разные отношения между собой.
Понимание этой зависимости между средствами труда и отношениями между людьми - это и есть суть политической экономии марксизма.
Приведем пример разницы между человеком, понимающим эту зависимость, и не понимающим ее. Предлагаю небольшую лабораторную работу: Попробуем вникнуть в то, как два разных автора говорят об одном и том же. Предлагается ответить на вопрос: кто из двух авторов является марксистом, а кто нет.
Текст первый:
«В 1813 г. текстильная и шелковая промышленность Индии могла бы с прибылью продавать на британском рынке свои продукты по ценам на 50-60% ниже, чем те же товары, произведенные в Англии. Но таможенные пошлины (70-80% цены) или прямой запрет импорта индийских товаров делали это невозможным. Будь Индия независимой, она в ответ на такие меры ввела бы запретительные пошлины на английские товары. Индия была родиной текстильной промышленности - она существовала там на протяжении 6 тыс. лет, В ней были заняты миллионы людей. За колонизацией последовала утрата работы сотнями тысяч людей, семьи которых занимались ткачеством на протяжении жизни поколений. Такие города, как Дакка и Муширабад - ранее центры текстильной промышленности - пришли в запустение. Сэр Тревелен докладывал Парламентскому комитету, что население Дакки сократилось со 150 до 30-40 тыс. человек. С 1814 до 1835 г. экспорт британского текстиля в Индию вырос с I до 51 млн ярдов в год. За те же годы индийский экспорт текстиля в Англию сократился примерно в 4 раза. К 1844 г. он снизился еще в 5 раз».
Текст второй:
«Всемирная история не знает более ужасающего зрелища, чем медленная, затянувшаяся на десятилетия и завершившаяся, наконец, в 1838 году гибель английских хлопчатобумажных ткачей. Многие из них умерли голодной смертью, многие долго влачили существование со своими семьями на два с половиной пенса в день. В противоположность этой медлительности, английские хлопчатобумажные машины быстро сделали свое дело в Ост-Индии, губернатор которой в 1834-1835 годах констатировал: «Бедствию этому едва ли найдется аналогия в истории торговли. Равнины Индии белеют костями хлопко-ткачей».
Поначалу может показаться, что автор первого текста близок к социалистам и коммунистам. Его текст звучит как обвинение в адрес британских империалистов, которые, мол, своими протекционистскими мерами вызвали в Индии настоящее бедствие. Есть в тексте косвенное пожелание, чтобы Индия уже тогда была свободной, что якобы позволило бы ей торговать с Британией на равных и спасти своих ткачей от вымирания. В первом тексте много цифр, много бухгалтерии, что придает ему вид обоснованности в суждениях.
Автору второго текста явно не чужд определенный сарказм и даже цинизм. У него только одно противопоставление, относящееся к быстроте или замедленности процесса. У него и слова нет о «вине» британской империи в бедствиях Индии. Нет и намека на какую-то альтернативу этому бедствию. Об этом бедствии написано так, будто речь идет о естественном, не зависящем от англичан или индийцев процессе. Но вот что характерно: у первого автора беда случилась только в Индии, причем по вине англичан. А второй автор говорит, что беда затронула и Англию, и Индию. Просто в Англии эта беда убивала людей медленно, а Индию она быстро покрыла костьми ткачей.
Первый автор говорит только о бедствиях индийцев и не замечает или не желает замечать, что по сути такие же бедствия обрушились и на головы англичан. Второй автор, напротив, подчеркивает общность этой беды и для Англии, и для Индии.
Первый автор буквально сыплет цифрами. При этом он, например, берет за точку отсчета 1813 год, умалчивая о том, что это был последний год наполеоновской «континентальной блокады». Между тем, «континентальная блокада» весьма существенно и специфично влияла на Англию, вследствие чего все эти рассуждения фритредерского или протекционистского характера применительно к той специфической исторической обстановке являются просто ханжескими. Но бухгалтеру все равно, тонешь ты или горишь. Ему главное, чтобы баланс был «правильным». У второго автора, как мы уже заметили, только одна цифра - она касается семейного дохода многих английских ткачей в определенный исторический период. Вероятно, цифра эта многое говорила читателям тогда, когда этот текст писался. (продолжение главы)