Мятеж во имя Закона. Y Прорыв.
Цель - Останкино
В июле 1917 года, когда каждый четвертый житель Петрограда вышел на вооружённую демонстрацию, которая при поддержке войск потребовала отставки "министров-капиталистов",- в этот момент большевики выступили против столь радикальной демонстрации и призвали массы к умеренности. Опыт революционной борьбы, приобретённый ими и их ушедшими из жизни предшественниками, подсказывал: фронт и провинция всё ещё не готовы поддержать решительные акции столичного авангарда.
Александр Руцкой опытом большевиков обременён не был и вообще относился к ним свысока, как и подобает "коммунисту-демократу". Его путь к власти прошёл не через руководство массовыми оппозиционными выступлениями, не через тюрьмы и ссылки, а через военную карьеру, афганский плен и затем через участие в президентской команде на выборах. Объявленный теперь в парламенте президентом вместо "смещённого" Ельцина, он исполнял функции верховного правителя России так, чтобы никто не усомнился в его нахождении именно на посту президента, причём всерьёз и надолго. Из желания показать именно это он заставил типографию Белого Дома отпечатать свое высочайшее поздравление российскому учительству по случаю соответствующего профессионального праздника.
Мешок этих листков был вытряхнут с балкона Белого Дома при появлении прорвавшихся сюда манифестантов. Они разобрали листы на сувениры, наряду с кусками колючей проволоки. Но было очевидно, что от Руцкого требовалось и ещё что-то. Очевидно, он должен был поставить перед манифестантами какие-то новые цели. И он поставил.
Ставшая со времён Вильнюсских событий притчей во языцех новинка военно-стратегической мысли - особая роль телевидения. Руцкой, как, впрочем, и все граждане России, об этой военно-стратегической новинке был наслышан. К тому же с телевидением у него были свои счёты: Руцкому не нравилось, как его там показывали. Поэтому фраза "взять Останкино" изошла из уст лётчика-президента легко и свободно, как и вообще все фразы, которые он произносил.
Если ещё до окончания расследования допустить, что Станислав Терехов и впрямь был организатором налёта на штаб ОВС, то следует принять во внимание его предварительные личные рекогносцировки и нелёгкие обсуждения целесообразности такой акции с друзьями. В отношении же Руцкого имеющиеся данные показывают, что мысль "взять Останкино" родилась у него непорочно, без предварительного зачатия в виде всяких там обсуждений и сомнений. Она пришла ему "просто так", от необходимости что-то сказать явившейся массе людей и куда-нибудь её, эту массу, направить.
Но если от обладателя "чемоданов компроматов" и хранителя секретно-спасительной "методики Руцкого" действительно трудно было ожидать сцепления языка и аналитической мысли, то этого следовало и нужно было ожидать и требовать от настоящих руководителей уличной оппозиции, прошедших уже не раз дубинки, газы и водометы.
Увы, эта оппозиция знала только лидеров, подталкивавших движение и увлекавших его за собой личным примером. Лидеров, которые подобно большевикам в июле 1917 года могли бы встать в нужную минуту поперек движения и умерить его, данная оппозиция не знала и к тому времени не захотела бы ещё и знать.
К тому же среди манифестантов по-прежнему витало обнадёживающее слово-заклинание "войска". Которые теперь-то уж наконец-то должны прийти.
Пожилой человек с трогательным обликом классического интеллигента в шляпе, очках и при тросточке, попавшийся на глаза "И.Ш.", проковылял в этот день марафонскую дистанцию и с надеждой спрашивал, как долго ещё идти до Останкино. Многие манифестанты попали туда на автобусах, захваченных ими ради быстрейшего выдвижения к стратегическому объекту. Одна из колонн с этими автобусами, соблюдая правила уличного движения, остановилась перед светофором вместе с колонной бронетранспортёров. Их вид вызвал у сидевших в автобусах прилив радостного энтузиазма. Долгожданные "войска", очевидно, шли.