Евреи в моей жизни
Оригинал взят у sofya1444 в Евреи в моей жизни
В той жизни, в жизни в СССР, в пятидесятые годы я была обыкновенной советской девочкой как все, только победнее, поскольку отца рано разбил паралич. Его пенсия поначалу была ничтожна и мы, две его старшие дочки, были вынуждены жить в интернатах вдали от дома. На мою долю выпало жить и учиться в ленинградской школе-интернате, который находился в районе Парка Победы.
Учителя мои были замечательными. Историю преподавал фронтовик, русский человек, очень умный, знающий и добрый. Как-то раз, когда я не пошла на школьный праздник по причине отсутствия достойной одежды, он пришел в комнату, где я жила и, поняв, что проблема нерешаема, поскольку в мальчуковых ботинках и домашнем платье в пятнадцать лет читать стихи на сцене было делом совершенно невозможным, провёл со мной, плачущей, несколько часов, разговаривая за жизнь и вспоминая про войну.
Моей учительницей английского была Генкина (уже не помню её имени), еврейка, жена командира подводной лодки, погибшего вместе со своей лодкой и всей командой в начале войны в Балтийском море во время таллинского рейда. Помню, что когда я завшивела и по этой причине одноклассницы начали меня травить, она взяла меня к себе домой с ночевкой, в свою крохотную комнатку в коммунальной квартире, красивую и перенасыщенную книгами. Не побрезговала. За два дня она привела в порядок мою голову и таким образом сняла сильно мучившую меня проблему.
Моим учителем физики был Яков Ионович Музалевский, еврей (фамилию за давностью лет могу переврать). В начале 60-х помимо нашей школы он преподавал в Кораблестроительном институте и вёл в ленинградском Доме ученых подготовительные курсы по физике, на которые раз в неделю стекалась городская молодёжь, мечтающая поступить в технические ВУЗы. В тот период он писал кандидатскую диссертацию по пределам усталости сталей и я по его просьбе как умела помогала ему в редактировании текстов.
Когда по окончании школы всем нам предложили покинуть интернат и отправляться на все четыре стороны, я за неимением средств к существованию решила завербоваться на какой-то рыбный комбинат на Дальнем Востоке, тогда в Ленинграде объявили туда набор и даже давали подъёмные.
Яков Ионович, узнав об этом, сказал мне, что я должна учиться дальше. Он не только дал совет. Он на целое лето поселил меня в своей квартире одну (его семья была на даче) и оставил достаточно денег на питание. Там я усиленно занималась и в результате сразу поступила на самый престижный на тот момент факультет ФРЭ в Политехе при конкурсе 8 человек на место.
Понятное дело, в моей жизни было множество русских и не только русских людей, которые подпирали меня в сложные периоды моей жизни, но я сейчас пишу не о них, а об евреях.
Кто помнит те времена, тот подтвердит, что тогда национальный вопрос практически отсутствовал, все мы были единой общностью, советскими людьми и нам просто не приходило в голову выяснять, какова к примеру была национальность наших будущих спутников жизни.
О том, что человек, за которого я вышла замуж в двадцать лет, был по матери евреем, я узнала много лет спустя, когда он оформлял допуск в П/Я и опасался, что девичья фамилия матери помешает ему работать в оборонном предприятии. Не помешала.
Еврейства своего Дим Димыч, с которым я прожила 27 спокойных лет, я не чувствовала, он был добрым человеком, правда несколько слабоватым в психофизическом плане и склонным к болезням. Обсуждать вопросы национальности нам не приходило в голову НИКОГДА.
Я была ему верной женой и хорошим товарищем, по этой причине сравнивать его с кем-то другим у меня не было возможности да и потребности тоже.
Мать моего мужа Гладковская Ольга Михайловна была дочерью преподавателя русской словесности в Одесском университете. Это была совершенно замечательная женщина. Она сумела сохранить своих трёх детей в эвакуации, находясь в глухой сибирской деревне и зарабатывая на жизнь работой в колхозе.
Вернувшись после войны в европейскую часть страны с ушедшим к тому времени в отставку мужем полковником, инженером авиаполка с тремя Орденами Ленина на груди, она прекрасно вела дом, исключительно готовила, она была единственной известной мне хозяйкой, у которой обед ежедневно состоял из нескольких блюд включая обалденную свежую сдобу и графинчик, из которого мужчины наливали себе для аппетита по лафитничку.
Ольга Михайловна каждое лето принимала у себя всех своих внуков и нас впридачу, когда мы этого хотели. Эта трудолюбивая женщина производила невероятное количество варений и солений, которыми обеспечивала проживающие в Москве семьи своих сыновей.
Будучи человеком прекрасно образованным и талантливым, поздно ночью, закончив все свои дела по хозяйству, она усаживалась писать письма своим невесткам и мне в том числе. Эти обстоятельные письма, в которых она описывала текущую жизнь и вспоминала прошедшее, я прочитывала с большим интересом, но никогда не отвечала на них. Почему-то не могла. Пасовала, не умела, не владела словом. Я четко осознавала своё убожество, несоразменость наших личностей и боялась опозориться - сказывалась разница в возрасте в тридцать лет Теперь, когда всё поздно, жалею.
Ольга Михайловна умерла в поезде и похоронена на кладбище какого-то полустанка в Тверской области, когда её, незадолго до того проводившую ТУДА всех близких, с которыми она прожила свою жизнь, её сын Дим Димыч перевозил с Украины в новое для него и для неё жильё в Питере. Не сомневаюсь, что она умерла не от давления, как написано врачом, но с горя, она умерла от осознания того, что та жизнь закончилась, а новой она не хотела. В силу сложных на тот момент внутрисемейных отношений мне так и не сказали, где она похоронена, а теперь уже поздно, мне туда просто не доехать. Моё сердце плачет о ней.
Про своего сына, еврея на четверть, попавшего в руки мерзкой жидовки, которая в начале девяностых втянула его в прожидовскую секту Сидетелей Иеговых и буквально оскопила его в моральном плане, я много говорить не стану.
Чтобы я могла видеться с сыном и внучкой, мне было предложено вступить в эту секту, на что я, тщательно подумавши, пошла в православный храм и крестилась.
С тех пор я никого из них не видела и только в этом году на прощеное воскресенье сын позвонил мне, попросил прощения и сообщил, что из секты он ушел и с той злыдней расстался. Затем приехал в гости и я его не узнала от слова совсем. Десятилетия разлуки не проходят даром. Человек с поломанной отбитой душой, он, хоть и ездит на дорогом английском вездеходе, явно неблагополучен и я очень опасаюсь, что просто не успею согреть и правильно настроить эту его больную душу. Поздно, всё поздно.
Если вы спросите меня, зачем я всё это пишу, я вам скажу следующее.
Есть жиды, а есть евреи, простые люди, такие же, как и все мы.
Они не читают Тору и не носятся со своим еврейством. Эти люди существуют в русской культурной среде как равные среди равных.
Они ассимилированы И ИХ БОЛЬШИНСТВО!!!.
В этом ничего плохого нет, я тоже ассимилированная алтайка, при этом безусловно человек русской культуры, и мне в этом качестве совершенно нигде не жмёт.
Именно эти ассимилированны евреи страшно раздражают сионистов и именно этих людей по наущению жидов убивал Гитлер во время второй мировой войны.
ПОДУМАЙТЕ И УЖАСНИТЕСЬ:
ГИТЛЕР УБИВАЛ АССИМИЛИРОВАННЫХ ЕВРЕЕВ, А ИУДЕЕВ ВЫВОЗИЛ В ИЗРАИЛЬ.
И действовал он так по наущению иудеев-сионистов!!!
И сегодня поклонники Талмуда ненавидят ассимилированных евреев сильнее чем даже русских людей. Они к ним примазываются, они выдают себя за них и в этом качестве они их дискредитируют, они подставляют их вместо себя, стремясь именно в их адрес вызвать ненависть населения.
Придуманный жидами термин "антисемитизм", который ВСЕХ ЕВРЕЕВ выставляет в качестве якобы обижаемых и ненавидимых русскими и якобы ненавидящих всех русских - это их коварная выдумка. Мы должны понимать, что:
Этнические евреи, которые не иудеи, это одно, а жиды, живущие по Торе - это нечто им противоположное.
Именно поэтому русский народ не страдает антисмитизмом в том смысле, что он ненавидит ВСЕХ евреев.
Мы все, живущие в этой стране, включая и евреев, не принявших идологию Торы, МЫ ВСЕ - АНТИСИОНИСТЫ!!!
В той жизни, в жизни в СССР, в пятидесятые годы я была обыкновенной советской девочкой как все, только победнее, поскольку отца рано разбил паралич. Его пенсия поначалу была ничтожна и мы, две его старшие дочки, были вынуждены жить в интернатах вдали от дома. На мою долю выпало жить и учиться в ленинградской школе-интернате, который находился в районе Парка Победы.
Учителя мои были замечательными. Историю преподавал фронтовик, русский человек, очень умный, знающий и добрый. Как-то раз, когда я не пошла на школьный праздник по причине отсутствия достойной одежды, он пришел в комнату, где я жила и, поняв, что проблема нерешаема, поскольку в мальчуковых ботинках и домашнем платье в пятнадцать лет читать стихи на сцене было делом совершенно невозможным, провёл со мной, плачущей, несколько часов, разговаривая за жизнь и вспоминая про войну.
Моей учительницей английского была Генкина (уже не помню её имени), еврейка, жена командира подводной лодки, погибшего вместе со своей лодкой и всей командой в начале войны в Балтийском море во время таллинского рейда. Помню, что когда я завшивела и по этой причине одноклассницы начали меня травить, она взяла меня к себе домой с ночевкой, в свою крохотную комнатку в коммунальной квартире, красивую и перенасыщенную книгами. Не побрезговала. За два дня она привела в порядок мою голову и таким образом сняла сильно мучившую меня проблему.
Моим учителем физики был Яков Ионович Музалевский, еврей (фамилию за давностью лет могу переврать). В начале 60-х помимо нашей школы он преподавал в Кораблестроительном институте и вёл в ленинградском Доме ученых подготовительные курсы по физике, на которые раз в неделю стекалась городская молодёжь, мечтающая поступить в технические ВУЗы. В тот период он писал кандидатскую диссертацию по пределам усталости сталей и я по его просьбе как умела помогала ему в редактировании текстов.
Когда по окончании школы всем нам предложили покинуть интернат и отправляться на все четыре стороны, я за неимением средств к существованию решила завербоваться на какой-то рыбный комбинат на Дальнем Востоке, тогда в Ленинграде объявили туда набор и даже давали подъёмные.
Яков Ионович, узнав об этом, сказал мне, что я должна учиться дальше. Он не только дал совет. Он на целое лето поселил меня в своей квартире одну (его семья была на даче) и оставил достаточно денег на питание. Там я усиленно занималась и в результате сразу поступила на самый престижный на тот момент факультет ФРЭ в Политехе при конкурсе 8 человек на место.
Понятное дело, в моей жизни было множество русских и не только русских людей, которые подпирали меня в сложные периоды моей жизни, но я сейчас пишу не о них, а об евреях.
Кто помнит те времена, тот подтвердит, что тогда национальный вопрос практически отсутствовал, все мы были единой общностью, советскими людьми и нам просто не приходило в голову выяснять, какова к примеру была национальность наших будущих спутников жизни.
О том, что человек, за которого я вышла замуж в двадцать лет, был по матери евреем, я узнала много лет спустя, когда он оформлял допуск в П/Я и опасался, что девичья фамилия матери помешает ему работать в оборонном предприятии. Не помешала.
Еврейства своего Дим Димыч, с которым я прожила 27 спокойных лет, я не чувствовала, он был добрым человеком, правда несколько слабоватым в психофизическом плане и склонным к болезням. Обсуждать вопросы национальности нам не приходило в голову НИКОГДА.
Я была ему верной женой и хорошим товарищем, по этой причине сравнивать его с кем-то другим у меня не было возможности да и потребности тоже.
Мать моего мужа Гладковская Ольга Михайловна была дочерью преподавателя русской словесности в Одесском университете. Это была совершенно замечательная женщина. Она сумела сохранить своих трёх детей в эвакуации, находясь в глухой сибирской деревне и зарабатывая на жизнь работой в колхозе.
Вернувшись после войны в европейскую часть страны с ушедшим к тому времени в отставку мужем полковником, инженером авиаполка с тремя Орденами Ленина на груди, она прекрасно вела дом, исключительно готовила, она была единственной известной мне хозяйкой, у которой обед ежедневно состоял из нескольких блюд включая обалденную свежую сдобу и графинчик, из которого мужчины наливали себе для аппетита по лафитничку.
Ольга Михайловна каждое лето принимала у себя всех своих внуков и нас впридачу, когда мы этого хотели. Эта трудолюбивая женщина производила невероятное количество варений и солений, которыми обеспечивала проживающие в Москве семьи своих сыновей.
Будучи человеком прекрасно образованным и талантливым, поздно ночью, закончив все свои дела по хозяйству, она усаживалась писать письма своим невесткам и мне в том числе. Эти обстоятельные письма, в которых она описывала текущую жизнь и вспоминала прошедшее, я прочитывала с большим интересом, но никогда не отвечала на них. Почему-то не могла. Пасовала, не умела, не владела словом. Я четко осознавала своё убожество, несоразменость наших личностей и боялась опозориться - сказывалась разница в возрасте в тридцать лет Теперь, когда всё поздно, жалею.
Ольга Михайловна умерла в поезде и похоронена на кладбище какого-то полустанка в Тверской области, когда её, незадолго до того проводившую ТУДА всех близких, с которыми она прожила свою жизнь, её сын Дим Димыч перевозил с Украины в новое для него и для неё жильё в Питере. Не сомневаюсь, что она умерла не от давления, как написано врачом, но с горя, она умерла от осознания того, что та жизнь закончилась, а новой она не хотела. В силу сложных на тот момент внутрисемейных отношений мне так и не сказали, где она похоронена, а теперь уже поздно, мне туда просто не доехать. Моё сердце плачет о ней.
Про своего сына, еврея на четверть, попавшего в руки мерзкой жидовки, которая в начале девяностых втянула его в прожидовскую секту Сидетелей Иеговых и буквально оскопила его в моральном плане, я много говорить не стану.
Чтобы я могла видеться с сыном и внучкой, мне было предложено вступить в эту секту, на что я, тщательно подумавши, пошла в православный храм и крестилась.
С тех пор я никого из них не видела и только в этом году на прощеное воскресенье сын позвонил мне, попросил прощения и сообщил, что из секты он ушел и с той злыдней расстался. Затем приехал в гости и я его не узнала от слова совсем. Десятилетия разлуки не проходят даром. Человек с поломанной отбитой душой, он, хоть и ездит на дорогом английском вездеходе, явно неблагополучен и я очень опасаюсь, что просто не успею согреть и правильно настроить эту его больную душу. Поздно, всё поздно.
Если вы спросите меня, зачем я всё это пишу, я вам скажу следующее.
Есть жиды, а есть евреи, простые люди, такие же, как и все мы.
Они не читают Тору и не носятся со своим еврейством. Эти люди существуют в русской культурной среде как равные среди равных.
Они ассимилированы И ИХ БОЛЬШИНСТВО!!!.
В этом ничего плохого нет, я тоже ассимилированная алтайка, при этом безусловно человек русской культуры, и мне в этом качестве совершенно нигде не жмёт.
Именно эти ассимилированны евреи страшно раздражают сионистов и именно этих людей по наущению жидов убивал Гитлер во время второй мировой войны.
ПОДУМАЙТЕ И УЖАСНИТЕСЬ:
ГИТЛЕР УБИВАЛ АССИМИЛИРОВАННЫХ ЕВРЕЕВ, А ИУДЕЕВ ВЫВОЗИЛ В ИЗРАИЛЬ.
И действовал он так по наущению иудеев-сионистов!!!
И сегодня поклонники Талмуда ненавидят ассимилированных евреев сильнее чем даже русских людей. Они к ним примазываются, они выдают себя за них и в этом качестве они их дискредитируют, они подставляют их вместо себя, стремясь именно в их адрес вызвать ненависть населения.
Придуманный жидами термин "антисемитизм", который ВСЕХ ЕВРЕЕВ выставляет в качестве якобы обижаемых и ненавидимых русскими и якобы ненавидящих всех русских - это их коварная выдумка. Мы должны понимать, что:
Этнические евреи, которые не иудеи, это одно, а жиды, живущие по Торе - это нечто им противоположное.
Именно поэтому русский народ не страдает антисмитизмом в том смысле, что он ненавидит ВСЕХ евреев.
Мы все, живущие в этой стране, включая и евреев, не принявших идологию Торы, МЫ ВСЕ - АНТИСИОНИСТЫ!!!