«Единственный архив в мире, которому подходит название-метафора «открытый», это архив СБУ». Серия 2
Серия 1
В архиве СБУ
- Когда Вы работали в читальном зале, там еще были читатели кроме Вас? Исследователи или родственники репрессированных? И кстати, какое впечатление произвел на Вас читальный зал архива?
- Читальный зал - это комнатка метров 27 квадратных, и это и есть читальный зал архива КГБ. В этой комнатке ютятся три-четыре книжных шкафа,забитых опубликованными в монографическом виде документами из архива; сотрудник, выписывающий документы и проверяющий «уход-расход» выданных дел; по периметру шесть столов и еще два - отдельно в середине зальчика, и все это завалено толстенными папками с документами. На пяти столах стоят компьютеры.
По большей части зал набит битком. Кто читатели? За одним столом сидит Ольга Бертельсен - специалистка по культурной и социальной истории Харькова 1920-1980-х годов, плодотворно разрабатывающая круг харьковских диссидентов. За другим столом - Мирослав Шкандрий из Университета Манитобы (Канада), который в настоящее время исследует ОУН; он - автор книг по украинскому национализму и по украинскому модернистскому искусству. Справа от меня сидит Сергей Плохий, один из именитейших на сегодняшний день украинских историков, гарвардский профессор. В самом углу, дальше всех от меня, сидит Сергей Билокинь, украинский историк-искусствовед и специалист по 1920-1930-м. То есть в зале я знаю практически всех читателей. Я могу не знать двух журналистов, отбирающих для фотографирования материалы из дела Василя Стуса, но я знаю, что они помогают Вахтангу Кипиани готовить его (ныне) нашумевшую книгу о деле Стуса в целом и подлейшей роли юриста Медведчука в этом деле в частности. Вот, собственно, доступ к документам - бери не хочу. Если бы у архива была возможность посадить больше людей…
(Смеются.)
- Вы начали рассказывать о документах, доступа к которым нет.Остались ли, по Вашим наблюдениям, еще какие-то категории документов,доступ к которым закрыт или ограничен?
- Мы знаем, что все службы изымают свои оперативные донесения, чтобы не раскрывать агентуру. Скажем, доносы, подписанные информаторами. Я не видел,чтобы в делах, которые я смотрел, были такие доносы, хотя иногда, по недосмотру,по чистой случайности в переписанном или полуобработанном виде они возникают. Случайно, по недосмотру, я нахожу людей - доносчиков с фамилиями.А в других случаях вижу аккуратно перенумерованные карандашиком документы,это сделано в конце 80-х - начале 90-х. Что-то изъято, уничтожено, документ перешит, перенумерованы страницы. Это делали, я так понимаю, не тогда, когда мне выдавали документы, а лет 30 назад. Поскольку я работаю с документами в промышленном масштабе, на меня должен работать целый отдел КГБ, который будет все это перечитывать перед тем, как выдать их мне, и предварительно изымать оперативную информацию. А это вряд ли возможно…
Разумеется, оперативной информации в точном смысле слова нет. И есть ли она на самом деле, я не знаю. Люди, далекие от архивного дела, журналисты всех мастей, люди старшего возраста, да просто любители википедийных истин утверждают, что эти материалы есть, что они хранятся за семью печатями и не выдаются. В то же время люди, работающие в архиве, говорят нам, что эти материалы были уничтожены вместе с карточкой-формуляром и, возможно, с другими документами, которые были изъяты и ликвидированы в 1990-91 годах.Это огромный массив документов. Я склонен доверять нынешним сотрудникам архива: возможно, эти документы где-то есть, но не у них в хранилищах.
Лист из оперативного дела. Донесение в ЦК Компартии Украины об иностранцах из капиталистических стран, находящихся на территории республики. Источник фото: архив СБУ
- Вы смогли получить все документы, которые запрашивали?
- Практически да. Кроме документов из той группы, про которую мне сказали, что их «не существует». Все, что я мог придумать в самых страшных снах, я мог заказать и получить. Ну например, Вадим Леонтьевич Скуратовский когда-то говорил мне, что человек, который написал заказной донос на выступление Дзюбы в Бабьем Яру в сентябре 1966 года, обвинив его в украинском национализме - это человек, которого я хорошо знаю. Он когда-то приглашал меня читать лекции в новооткрытой Киево-Могилянской академии. Не буду называть его имя, это известная фигура в украинском интеллигентском бомонде, мягкий, несколько запуганный философ. Разумеется, Вадим Леонтьевич знает все, но я, честно говоря, ему не поверил, и, когда я готовил английскую публикацию выступления Дзюбы вместе с текстом этого доноса, который еще до меня опубликован, я не указал, кто его автор. Почему? Потому что стопроцентных доказательств у меня не было. Когда же я работал в архиве, то в Дзюбином, а, может, еще в каком-то деле я нашел этот донос - точнее, научную экспертизу - в оригинале, с фамилией и подписью этого человека, и действительно того, о котором мне говорил Вадим Скуратовский.
Так что «нам не дано предугадать…»
- Вам довелось много работать в зарубежных архивах. Можете сравнить работу архива СБУ и западных архивов (открытость, доступность, удобство для исследователя, техническое обеспечение, диджитализация и т.д.)?
- Самый недавний архив, где я работал - это Центральный сионистский архив в Иерусалиме, частично оцифрованный. Гигантское количество цифровых копий, огромная, прекрасно обставленная зала, сравнительно новая компьютерная техника… Замечательно работающий архив. Но таких архивов очень мало на Западе.
Другой архив, с которым я постоянно работаю в Иерусалиме - Центральный архив истории еврейского народа. Там практически все на микрофильмах, что-то второстепенное на бумаге… Мне нужно было посмотреть фонд одного киевского еврейского активиста, который, собственно, и сделал возможным появление Виктора Некрасова, Бориса Антоненко-Давыдовича и Ивана Дзюбы на 25-летии Бабьего Яра в сентябре 1966-го. Мне просто выдали два неописанных ящика документов, сказали - сиди и смотри. Не описанные, не пагинированные и не прошитые архивные документы не выдают нигде и никогда, но я в этом архиве читатель с двадцатипятилетним стажем, я регулярно присылал в этот архив данные по еврейским документам в общих фондах разных европейских архивов, которые имеет смысл перевести в микрофильм, я для этого архива не только «братель», но еще и «даватель», так что мне пошли навстречу и выдали два ящика. Все остальное выдают на микрофильмах. Микрофильмы староваты, техника слабовата, распечатывать с экрана трудно. В принципе это прекрасный архив в смысле того, что там хранится и что тебе выдают, но получать распечатку документов, которые нужны, очень трудно - прежде всего из-за низкого качества аппаратуры.
А все остальные архивы, в которых я был, в США, в Польше - слабенькие, со слабым каталогом, с труднодоступными документами. Например, архив Чарторыйских в Кракове или Главный архив древних актов в Варшаве. Приходите в архив, весь каталог рукописный, на бумажках, которые вложены в полиэтиленовые папочки, и вы все это листаете - день, два, три, поскольку опубликованные путеводители дают вам лишь малую часть того, что на самом деле есть в архиве. Сплошную обработку базы данных осуществить невозможно. Вы не можете искать по ключевому слову, а нужно смотреть все сплошь. «В грамм добыча, в год труды».
Я приехал в Варшавский Archiwum Główne Akt Dawnych (польский аналог РГАДА), посмотрел каталог. А потом сотрудники мне сказали, что это, может быть, треть, а может быть, половина, они на самом деле не знают, потому что архив полностью не описан. Описание документов сделано юродивым. Мне нужны документы, скажем, по какой-то теме, и нужно быть семи пядей, чтобы понять, что документы переписки петербургских и варшавских еврейских чиновников будут в гигантской папке, просто названной «Еврейский кагал Варшавы». 600 страниц документов, сваленных в одну кучу, абсолютно не рубрицированных, поди догадайся, что там. У меня, скажем, сработала интуиция - я заказал эту папку и не проиграл, нашел документы, о которых мне говорили «все сгорело, искать не имеет смысла», - но в других случаях могу не обратить внимания и пройду мимо ключевых для моего поиска документов.
Документы в польских архивах трудно получать. Не дают больше пяти-шести единиц хранения на руки. Вот вы заказали документы и поняли, что это все не то, что вам нужно. Вы их отдаете через полчаса после того, как вы их заказали утром. Вы хотите заказать на сегодня другие документы - ан нет, вы выполнили свою квоту на сегодня, и вам можно заказать документы только на послезавтра. Если вы объясняете, что вы «иностранец с табуреткой» и вам нужно обязательно сегодня - вам говорят: хорошо, мы вам выдадим завтра. Завтра вы открываете пять-шесть единиц хранения и через полчаса понимаете, что это не то, что вам нужно… ну и так далее. А так чтобы посмотреть вал документов и выбрать из них две папки, с которыми будешь неделю работать - этого не получается. Поэтому, если нужно ехать по архивным делам в Польшу - готовьтесь провести там два-три месяца, а то и полгода.
А в некоторые архивы и вообще не имеет смысла ехать: моя коллега несколько лет пытается получить доступ к вполне открытым делам польского Главного медицинского архива - рисункам знаменитого львовского врача-гинеколога, который, кроме всего прочего, еще и блистательный и остроумнейший акварелист. Он рисовал Вторую мировую войну, что называется, с натуры. Самодур директор на все запросы отвечает: материалы не дадим.
В Киеве и в Москве когда я работал в годы оны, мне удавалось сделать за три-четыре недели то, что люди делали за годы. Вот, скажем, в моей 600-страничной книжке «Евреи в русской армии» - тысячи, может быть, десятки тысяч обработанных документов, сотни и сотни единиц хранения из Российского государственного военно-исторического архива (РГВИА). Я все это посмотрел за четыре сравнительно коротких приезда в Москву. Но это было в 90-е годы, и Российский исторический архив работал тогда не так, как он работает сейчас.
- Наверное, нужно еще знать, как заказывать документы?
- Да. При этом мое знание в Варшаве мне не помогает, в Кракове не помогает. А в Киеве в архиве СБУ помогает. Если сравнивать архив СБУ с архивами, в которых я работал - американских, литовских, польских, израильских - я бы сказал так: есть в мире один-единственный архив, которому, извините за патетику, подходит название-метафора «открытый архив». Действительно открытый архив в смысле доступности, возможности переснимать документы, получать цифровые копии, в смысле объема того, что вам выдается, в смысле консультаций, которые можно получить у сотрудников - это архив СБУ.
Представить себе, что вы можете там получить - трудноописуемо.
Приведу один пример. Я работаю с 16-м фондом. Он практически полностью оцифрован. Каждая страница - это отдельный файл, и, если у вас 400 страниц в отчете Федорчука Щербицкому, это 400 файлов в одной группе документов. Вы открываете документы и видите, что страницы 35-38, 128-196, 213-214 - это то, что вам нужно в работе. А законспектировать, когда материал гребешь граблями, нет физической возможности. Что вы делаете? Вы выписываете номера файлов. И в конце у вас получается цидулка вроде «Юстас-Алексу», и вы ее, исписанную пятизначными цифрами (то есть нумерация этих самых нужных вам файлов-страничек), отдаете в руки архивиста вместе со своей флешкой. Через четыре с половиной минуты все эти странички перекинуты вам на флешку! Вот так.
Разумеется, вас очень просят не вставлять свои флешки в компьютер, потому что вам не дают снять все дело. Стопроцентное копирование противоречит архивному законодательству, которого нужно хотя бы формально придерживаться. Но должен сказать, что не было случая, чтоб я попросил в качестве исключения перекинуть мне на флешку какое-нибудь дело, например, Леонида Плюща (это очень крупный украинский диссидент), поскольку, мол, я приехал в Киев ненадолго и не успеваю до него добраться. Не было случая, чтобы мне отказали. Хотя в архиве действительно работает правило - можно копировать сколько-то процентов из дела. Компьютеры, кстати, не подключены к интернету, так что украсть ничего нельзя.
На самом деле я не думаю, что за копированием строго определенного процента из выданных вам документов кто-то следит. И за этим не очень нужно следить. Если вам понадобилось какое-нибудь дело, вы же не будете его продавать румынской разведке Сигуранца, японской разведке Кукурукай или израильскому Моссаду.
- Если уж мы заговорили о сравнении, то как обстоят дела с открытостью и доступностью в других украинских архивах? Затронула ли их архивная реформа?
- Я эту открытость в других архивах не очень ощущаю. Как было трудно работать в Центральном государственном историческом архиве Украины, так и осталось. Как было холодно и зябко в двух львовских исторических архивах с их благоухающими туалетами, так и осталось.
С другой стороны, знаете, я последний человек, кто кинет камень в архивиста. Архивист выполняет чудовищно недооплачиваемый труд. Людей, которые идут работать в архив, мало, они чаще всего профессионально не подготовлены и не заинтересованы вам помочь. Им бы уменьшить количество телодвижений… Это бедные чиновники, не историки, не архивисты, большинство из них отбывает свой рабочий день как повинность. У них нет даже любви к буквочкам, как у Акакия Акакиевича.
Мне было приятно работать в Киевском областном госархиве. Там был директор, который сам собирал документы, он занимался полицией и сыском начала века, он понимал, что такое научное исследование, понимал, что такое приехать на два-три месяца из-за рубежа и работать над книгой по восемнадцатому-девятнадцатому векам, и он шел навстречу. Там можно было получить документы из фондов, которые недоступны или закрыты 50 лет назад.
Но мы до сих пор не знаем, какой объем Центрального государственного архива Украины есть в каталоге, а чего в нем нет. Описи фондов - например, «Фонд 442, Канцелярия киевского, волынского и подольского генерал-губернатора» - идут как дела («одиниці зберігання»), а если мне нужно просмотреть сотни описей этого фонда? Они считаются не каталожными единицами, а делами, такими же самыми «единицами хранения», как любое архивное дело, и это страшно неудобно. Выдали тебе пять-семь в день - и будь счастлив.
Так что я очень надеюсь, что то, что сделано в архиве СБУ, станет неким примером для других украинских архивов. Что нужно сделать сейчас - диджитализировать архивы и каталоги и сделать доступ по ключевым словам, чтоб мы знали, что есть и чего нет в каталоге, потому что до сих пор мы этого не знаем и не представляем себе, что из необходимых нам материалов присутствует в данном архиве.
- В архиве СБУ эта работа уже проделана?
- Большие фонды, самые главные, полностью диджитализированы. Не диджитализированы персональные фонды, по целому ряду причин. Во-первых, вы никогда не знаете, кто что будет заказывать и в каком количестве. А во-вторых, представьте себе папку из грубого картона, в которой подшито 200-300 страниц, прошитую нитками, и для того чтобы диджитализировать это, нужно расшивать каждое дело. Когда вы открываете его, у вас на странице с обеих сторон корешка - на сгибе разворота - остается 3-4 см читаемого текста, но его сканер не возьмет…
- Скажите, Вы когда-нибудь могли представить, что архивы КГБ откроются?
- Знаете, у нашей либеральной интеллигенции есть один общий недруг - это, разумеется, Владимир Вятрович, которого все хают, ненавидят, проклинают, и этот Институт памяти, который он первым возглавил, презирают как некую охранительную антинаучную институцию. На самом деле Вятровичу нужно поставить памятник, потому что он открыл архив КГБ. Да, ему Ющенко сказал - открывай архив, но мало ли что Ющенко сказал! Ты можешь его указания благополучно и без последствий (как мы знаем) проигнорировать или выполнить задание на 15 процентов. Вятрович открыл архив госбезопасности целиком и полностью, и Вятрович привел Андрия Когута, чтобы тот возглавил «Галузевый архив СБУ». Только за это Вятровичу можно поклониться в пояс. Человек сделал дело, на котором мы все жируем, жировали и будем жировать многие годы. Хаять его за переизбыток националистической риторики я предоставлю своим избыточно эмоциональным коллегам.
- Вас как опытного архивиста, наверное, трудно чем-то удивить. Но все же было ли что-то в работе архива СБУ, что Вас особенно зацепило или поразило? Например, какая-то неожиданная помощь со стороны сотрудников, или, наоборот, неожиданное затруднение, или предоставление каких-то новых возможностей, на которые Вы не рассчитывали?
- Я не рассчитывал найти такое количество материалов, которое нашел - раз. Я не рассчитывал, что я найду подтверждение самым своим завиральным идеям - два. Я не рассчитывал столкнуться с благожелательной, даже какой-то предупредительной помощью сотрудников архива - три.
Я не рассчитывал на то, что по моей просьбе директор архива будет искать информацию для меня об интересующих меня материалах и выходить на [сотрудника Мемориала] Никиту Петрова, для того чтобы получить нужные мне сведения о преимущественно недоступных материалах. Тут есть ощущение, что ты работаешь с историками-коллегами, а не с сотрудниками соответствующей организации. Гигантский корпус опубликованных тематических документов из архивов КГБ - подготовленных вот этими самыми сотрудниками архивов - подтверждает правоту моих слов.
Для меня это просто неслыханно. Знаете, я в Советском Союзе, до 91-го года, ходил на работу или в университет по улице Владимирской. Я проходил мимо Владимирской, 33, где стоит вот это самое громоздкое серое грандиозное здание киевского КГБ. И не было случая, чтоб я не плюнул на мостовую, проходя мимо. У меня был такой ритуал. Ты не многое можешь сделать в этой жизни… но вот «пока ты не моща и о тебе не пожалели», плюнуть перед парадным подъездом КГБ - это завсегда-пожалуйста. И вдруг тридцать лет спустя я иду по соседней улице в филиал этого же учреждения с искренним чувством благодарности людям, которые там работают… И это все - в пределах одной человеческой жизни. Такие вещи берут за горло.
И еще, когда я читаю документы на моих «подопечных» представителей украинской интеллигенции разных этнических групп, я вижу, как близко падают пули. Последний драматический момент - я читаю в 16-м фонде, что КГБ разрешает преподавателю испанской кафедры университета Наталии Алесиной поехать в Испанию, потому что она себя хорошо зарекомендовала как информатор КГБ. А это моя учительница испанского языка с факультета романо-германской филологии КГУ. И читаешь архивные документы и видишь - вот они, эти люди, вокруг тебя, и ты среди них, и ты как бы обсажен, обсижен ими… и они тебя прослушивают, и они тебя знают насквозь, и обойти их - если ты хочешь стать профессиональным филологом-зарубежником - не выйдет. Как писал поэт по совсем другому поводу - «и некуда податься, кроме них».
Вот это бьет по нервам. И превращает архивное исследование из отвлеченного экскурса в историческое прошлое в изучение своего собственного контекста, о котором ты даже не догадывался.
Автор Ольга Канунникова, опубликовано в издании «Мемориал»
Источник - argumentua.com
В архиве СБУ
- Когда Вы работали в читальном зале, там еще были читатели кроме Вас? Исследователи или родственники репрессированных? И кстати, какое впечатление произвел на Вас читальный зал архива?
- Читальный зал - это комнатка метров 27 квадратных, и это и есть читальный зал архива КГБ. В этой комнатке ютятся три-четыре книжных шкафа,забитых опубликованными в монографическом виде документами из архива; сотрудник, выписывающий документы и проверяющий «уход-расход» выданных дел; по периметру шесть столов и еще два - отдельно в середине зальчика, и все это завалено толстенными папками с документами. На пяти столах стоят компьютеры.
По большей части зал набит битком. Кто читатели? За одним столом сидит Ольга Бертельсен - специалистка по культурной и социальной истории Харькова 1920-1980-х годов, плодотворно разрабатывающая круг харьковских диссидентов. За другим столом - Мирослав Шкандрий из Университета Манитобы (Канада), который в настоящее время исследует ОУН; он - автор книг по украинскому национализму и по украинскому модернистскому искусству. Справа от меня сидит Сергей Плохий, один из именитейших на сегодняшний день украинских историков, гарвардский профессор. В самом углу, дальше всех от меня, сидит Сергей Билокинь, украинский историк-искусствовед и специалист по 1920-1930-м. То есть в зале я знаю практически всех читателей. Я могу не знать двух журналистов, отбирающих для фотографирования материалы из дела Василя Стуса, но я знаю, что они помогают Вахтангу Кипиани готовить его (ныне) нашумевшую книгу о деле Стуса в целом и подлейшей роли юриста Медведчука в этом деле в частности. Вот, собственно, доступ к документам - бери не хочу. Если бы у архива была возможность посадить больше людей…
(Смеются.)
- Вы начали рассказывать о документах, доступа к которым нет.Остались ли, по Вашим наблюдениям, еще какие-то категории документов,доступ к которым закрыт или ограничен?
- Мы знаем, что все службы изымают свои оперативные донесения, чтобы не раскрывать агентуру. Скажем, доносы, подписанные информаторами. Я не видел,чтобы в делах, которые я смотрел, были такие доносы, хотя иногда, по недосмотру,по чистой случайности в переписанном или полуобработанном виде они возникают. Случайно, по недосмотру, я нахожу людей - доносчиков с фамилиями.А в других случаях вижу аккуратно перенумерованные карандашиком документы,это сделано в конце 80-х - начале 90-х. Что-то изъято, уничтожено, документ перешит, перенумерованы страницы. Это делали, я так понимаю, не тогда, когда мне выдавали документы, а лет 30 назад. Поскольку я работаю с документами в промышленном масштабе, на меня должен работать целый отдел КГБ, который будет все это перечитывать перед тем, как выдать их мне, и предварительно изымать оперативную информацию. А это вряд ли возможно…
Разумеется, оперативной информации в точном смысле слова нет. И есть ли она на самом деле, я не знаю. Люди, далекие от архивного дела, журналисты всех мастей, люди старшего возраста, да просто любители википедийных истин утверждают, что эти материалы есть, что они хранятся за семью печатями и не выдаются. В то же время люди, работающие в архиве, говорят нам, что эти материалы были уничтожены вместе с карточкой-формуляром и, возможно, с другими документами, которые были изъяты и ликвидированы в 1990-91 годах.Это огромный массив документов. Я склонен доверять нынешним сотрудникам архива: возможно, эти документы где-то есть, но не у них в хранилищах.
Лист из оперативного дела. Донесение в ЦК Компартии Украины об иностранцах из капиталистических стран, находящихся на территории республики. Источник фото: архив СБУ
- Вы смогли получить все документы, которые запрашивали?
- Практически да. Кроме документов из той группы, про которую мне сказали, что их «не существует». Все, что я мог придумать в самых страшных снах, я мог заказать и получить. Ну например, Вадим Леонтьевич Скуратовский когда-то говорил мне, что человек, который написал заказной донос на выступление Дзюбы в Бабьем Яру в сентябре 1966 года, обвинив его в украинском национализме - это человек, которого я хорошо знаю. Он когда-то приглашал меня читать лекции в новооткрытой Киево-Могилянской академии. Не буду называть его имя, это известная фигура в украинском интеллигентском бомонде, мягкий, несколько запуганный философ. Разумеется, Вадим Леонтьевич знает все, но я, честно говоря, ему не поверил, и, когда я готовил английскую публикацию выступления Дзюбы вместе с текстом этого доноса, который еще до меня опубликован, я не указал, кто его автор. Почему? Потому что стопроцентных доказательств у меня не было. Когда же я работал в архиве, то в Дзюбином, а, может, еще в каком-то деле я нашел этот донос - точнее, научную экспертизу - в оригинале, с фамилией и подписью этого человека, и действительно того, о котором мне говорил Вадим Скуратовский.
Так что «нам не дано предугадать…»
- Вам довелось много работать в зарубежных архивах. Можете сравнить работу архива СБУ и западных архивов (открытость, доступность, удобство для исследователя, техническое обеспечение, диджитализация и т.д.)?
- Самый недавний архив, где я работал - это Центральный сионистский архив в Иерусалиме, частично оцифрованный. Гигантское количество цифровых копий, огромная, прекрасно обставленная зала, сравнительно новая компьютерная техника… Замечательно работающий архив. Но таких архивов очень мало на Западе.
Другой архив, с которым я постоянно работаю в Иерусалиме - Центральный архив истории еврейского народа. Там практически все на микрофильмах, что-то второстепенное на бумаге… Мне нужно было посмотреть фонд одного киевского еврейского активиста, который, собственно, и сделал возможным появление Виктора Некрасова, Бориса Антоненко-Давыдовича и Ивана Дзюбы на 25-летии Бабьего Яра в сентябре 1966-го. Мне просто выдали два неописанных ящика документов, сказали - сиди и смотри. Не описанные, не пагинированные и не прошитые архивные документы не выдают нигде и никогда, но я в этом архиве читатель с двадцатипятилетним стажем, я регулярно присылал в этот архив данные по еврейским документам в общих фондах разных европейских архивов, которые имеет смысл перевести в микрофильм, я для этого архива не только «братель», но еще и «даватель», так что мне пошли навстречу и выдали два ящика. Все остальное выдают на микрофильмах. Микрофильмы староваты, техника слабовата, распечатывать с экрана трудно. В принципе это прекрасный архив в смысле того, что там хранится и что тебе выдают, но получать распечатку документов, которые нужны, очень трудно - прежде всего из-за низкого качества аппаратуры.
А все остальные архивы, в которых я был, в США, в Польше - слабенькие, со слабым каталогом, с труднодоступными документами. Например, архив Чарторыйских в Кракове или Главный архив древних актов в Варшаве. Приходите в архив, весь каталог рукописный, на бумажках, которые вложены в полиэтиленовые папочки, и вы все это листаете - день, два, три, поскольку опубликованные путеводители дают вам лишь малую часть того, что на самом деле есть в архиве. Сплошную обработку базы данных осуществить невозможно. Вы не можете искать по ключевому слову, а нужно смотреть все сплошь. «В грамм добыча, в год труды».
Я приехал в Варшавский Archiwum Główne Akt Dawnych (польский аналог РГАДА), посмотрел каталог. А потом сотрудники мне сказали, что это, может быть, треть, а может быть, половина, они на самом деле не знают, потому что архив полностью не описан. Описание документов сделано юродивым. Мне нужны документы, скажем, по какой-то теме, и нужно быть семи пядей, чтобы понять, что документы переписки петербургских и варшавских еврейских чиновников будут в гигантской папке, просто названной «Еврейский кагал Варшавы». 600 страниц документов, сваленных в одну кучу, абсолютно не рубрицированных, поди догадайся, что там. У меня, скажем, сработала интуиция - я заказал эту папку и не проиграл, нашел документы, о которых мне говорили «все сгорело, искать не имеет смысла», - но в других случаях могу не обратить внимания и пройду мимо ключевых для моего поиска документов.
Документы в польских архивах трудно получать. Не дают больше пяти-шести единиц хранения на руки. Вот вы заказали документы и поняли, что это все не то, что вам нужно. Вы их отдаете через полчаса после того, как вы их заказали утром. Вы хотите заказать на сегодня другие документы - ан нет, вы выполнили свою квоту на сегодня, и вам можно заказать документы только на послезавтра. Если вы объясняете, что вы «иностранец с табуреткой» и вам нужно обязательно сегодня - вам говорят: хорошо, мы вам выдадим завтра. Завтра вы открываете пять-шесть единиц хранения и через полчаса понимаете, что это не то, что вам нужно… ну и так далее. А так чтобы посмотреть вал документов и выбрать из них две папки, с которыми будешь неделю работать - этого не получается. Поэтому, если нужно ехать по архивным делам в Польшу - готовьтесь провести там два-три месяца, а то и полгода.
А в некоторые архивы и вообще не имеет смысла ехать: моя коллега несколько лет пытается получить доступ к вполне открытым делам польского Главного медицинского архива - рисункам знаменитого львовского врача-гинеколога, который, кроме всего прочего, еще и блистательный и остроумнейший акварелист. Он рисовал Вторую мировую войну, что называется, с натуры. Самодур директор на все запросы отвечает: материалы не дадим.
В Киеве и в Москве когда я работал в годы оны, мне удавалось сделать за три-четыре недели то, что люди делали за годы. Вот, скажем, в моей 600-страничной книжке «Евреи в русской армии» - тысячи, может быть, десятки тысяч обработанных документов, сотни и сотни единиц хранения из Российского государственного военно-исторического архива (РГВИА). Я все это посмотрел за четыре сравнительно коротких приезда в Москву. Но это было в 90-е годы, и Российский исторический архив работал тогда не так, как он работает сейчас.
- Наверное, нужно еще знать, как заказывать документы?
- Да. При этом мое знание в Варшаве мне не помогает, в Кракове не помогает. А в Киеве в архиве СБУ помогает. Если сравнивать архив СБУ с архивами, в которых я работал - американских, литовских, польских, израильских - я бы сказал так: есть в мире один-единственный архив, которому, извините за патетику, подходит название-метафора «открытый архив». Действительно открытый архив в смысле доступности, возможности переснимать документы, получать цифровые копии, в смысле объема того, что вам выдается, в смысле консультаций, которые можно получить у сотрудников - это архив СБУ.
Представить себе, что вы можете там получить - трудноописуемо.
Приведу один пример. Я работаю с 16-м фондом. Он практически полностью оцифрован. Каждая страница - это отдельный файл, и, если у вас 400 страниц в отчете Федорчука Щербицкому, это 400 файлов в одной группе документов. Вы открываете документы и видите, что страницы 35-38, 128-196, 213-214 - это то, что вам нужно в работе. А законспектировать, когда материал гребешь граблями, нет физической возможности. Что вы делаете? Вы выписываете номера файлов. И в конце у вас получается цидулка вроде «Юстас-Алексу», и вы ее, исписанную пятизначными цифрами (то есть нумерация этих самых нужных вам файлов-страничек), отдаете в руки архивиста вместе со своей флешкой. Через четыре с половиной минуты все эти странички перекинуты вам на флешку! Вот так.
Разумеется, вас очень просят не вставлять свои флешки в компьютер, потому что вам не дают снять все дело. Стопроцентное копирование противоречит архивному законодательству, которого нужно хотя бы формально придерживаться. Но должен сказать, что не было случая, чтоб я попросил в качестве исключения перекинуть мне на флешку какое-нибудь дело, например, Леонида Плюща (это очень крупный украинский диссидент), поскольку, мол, я приехал в Киев ненадолго и не успеваю до него добраться. Не было случая, чтобы мне отказали. Хотя в архиве действительно работает правило - можно копировать сколько-то процентов из дела. Компьютеры, кстати, не подключены к интернету, так что украсть ничего нельзя.
На самом деле я не думаю, что за копированием строго определенного процента из выданных вам документов кто-то следит. И за этим не очень нужно следить. Если вам понадобилось какое-нибудь дело, вы же не будете его продавать румынской разведке Сигуранца, японской разведке Кукурукай или израильскому Моссаду.
- Если уж мы заговорили о сравнении, то как обстоят дела с открытостью и доступностью в других украинских архивах? Затронула ли их архивная реформа?
- Я эту открытость в других архивах не очень ощущаю. Как было трудно работать в Центральном государственном историческом архиве Украины, так и осталось. Как было холодно и зябко в двух львовских исторических архивах с их благоухающими туалетами, так и осталось.
С другой стороны, знаете, я последний человек, кто кинет камень в архивиста. Архивист выполняет чудовищно недооплачиваемый труд. Людей, которые идут работать в архив, мало, они чаще всего профессионально не подготовлены и не заинтересованы вам помочь. Им бы уменьшить количество телодвижений… Это бедные чиновники, не историки, не архивисты, большинство из них отбывает свой рабочий день как повинность. У них нет даже любви к буквочкам, как у Акакия Акакиевича.
Мне было приятно работать в Киевском областном госархиве. Там был директор, который сам собирал документы, он занимался полицией и сыском начала века, он понимал, что такое научное исследование, понимал, что такое приехать на два-три месяца из-за рубежа и работать над книгой по восемнадцатому-девятнадцатому векам, и он шел навстречу. Там можно было получить документы из фондов, которые недоступны или закрыты 50 лет назад.
Но мы до сих пор не знаем, какой объем Центрального государственного архива Украины есть в каталоге, а чего в нем нет. Описи фондов - например, «Фонд 442, Канцелярия киевского, волынского и подольского генерал-губернатора» - идут как дела («одиниці зберігання»), а если мне нужно просмотреть сотни описей этого фонда? Они считаются не каталожными единицами, а делами, такими же самыми «единицами хранения», как любое архивное дело, и это страшно неудобно. Выдали тебе пять-семь в день - и будь счастлив.
Так что я очень надеюсь, что то, что сделано в архиве СБУ, станет неким примером для других украинских архивов. Что нужно сделать сейчас - диджитализировать архивы и каталоги и сделать доступ по ключевым словам, чтоб мы знали, что есть и чего нет в каталоге, потому что до сих пор мы этого не знаем и не представляем себе, что из необходимых нам материалов присутствует в данном архиве.
- В архиве СБУ эта работа уже проделана?
- Большие фонды, самые главные, полностью диджитализированы. Не диджитализированы персональные фонды, по целому ряду причин. Во-первых, вы никогда не знаете, кто что будет заказывать и в каком количестве. А во-вторых, представьте себе папку из грубого картона, в которой подшито 200-300 страниц, прошитую нитками, и для того чтобы диджитализировать это, нужно расшивать каждое дело. Когда вы открываете его, у вас на странице с обеих сторон корешка - на сгибе разворота - остается 3-4 см читаемого текста, но его сканер не возьмет…
- Скажите, Вы когда-нибудь могли представить, что архивы КГБ откроются?
- Знаете, у нашей либеральной интеллигенции есть один общий недруг - это, разумеется, Владимир Вятрович, которого все хают, ненавидят, проклинают, и этот Институт памяти, который он первым возглавил, презирают как некую охранительную антинаучную институцию. На самом деле Вятровичу нужно поставить памятник, потому что он открыл архив КГБ. Да, ему Ющенко сказал - открывай архив, но мало ли что Ющенко сказал! Ты можешь его указания благополучно и без последствий (как мы знаем) проигнорировать или выполнить задание на 15 процентов. Вятрович открыл архив госбезопасности целиком и полностью, и Вятрович привел Андрия Когута, чтобы тот возглавил «Галузевый архив СБУ». Только за это Вятровичу можно поклониться в пояс. Человек сделал дело, на котором мы все жируем, жировали и будем жировать многие годы. Хаять его за переизбыток националистической риторики я предоставлю своим избыточно эмоциональным коллегам.
- Вас как опытного архивиста, наверное, трудно чем-то удивить. Но все же было ли что-то в работе архива СБУ, что Вас особенно зацепило или поразило? Например, какая-то неожиданная помощь со стороны сотрудников, или, наоборот, неожиданное затруднение, или предоставление каких-то новых возможностей, на которые Вы не рассчитывали?
- Я не рассчитывал найти такое количество материалов, которое нашел - раз. Я не рассчитывал, что я найду подтверждение самым своим завиральным идеям - два. Я не рассчитывал столкнуться с благожелательной, даже какой-то предупредительной помощью сотрудников архива - три.
Я не рассчитывал на то, что по моей просьбе директор архива будет искать информацию для меня об интересующих меня материалах и выходить на [сотрудника Мемориала] Никиту Петрова, для того чтобы получить нужные мне сведения о преимущественно недоступных материалах. Тут есть ощущение, что ты работаешь с историками-коллегами, а не с сотрудниками соответствующей организации. Гигантский корпус опубликованных тематических документов из архивов КГБ - подготовленных вот этими самыми сотрудниками архивов - подтверждает правоту моих слов.
Для меня это просто неслыханно. Знаете, я в Советском Союзе, до 91-го года, ходил на работу или в университет по улице Владимирской. Я проходил мимо Владимирской, 33, где стоит вот это самое громоздкое серое грандиозное здание киевского КГБ. И не было случая, чтоб я не плюнул на мостовую, проходя мимо. У меня был такой ритуал. Ты не многое можешь сделать в этой жизни… но вот «пока ты не моща и о тебе не пожалели», плюнуть перед парадным подъездом КГБ - это завсегда-пожалуйста. И вдруг тридцать лет спустя я иду по соседней улице в филиал этого же учреждения с искренним чувством благодарности людям, которые там работают… И это все - в пределах одной человеческой жизни. Такие вещи берут за горло.
И еще, когда я читаю документы на моих «подопечных» представителей украинской интеллигенции разных этнических групп, я вижу, как близко падают пули. Последний драматический момент - я читаю в 16-м фонде, что КГБ разрешает преподавателю испанской кафедры университета Наталии Алесиной поехать в Испанию, потому что она себя хорошо зарекомендовала как информатор КГБ. А это моя учительница испанского языка с факультета романо-германской филологии КГУ. И читаешь архивные документы и видишь - вот они, эти люди, вокруг тебя, и ты среди них, и ты как бы обсажен, обсижен ими… и они тебя прослушивают, и они тебя знают насквозь, и обойти их - если ты хочешь стать профессиональным филологом-зарубежником - не выйдет. Как писал поэт по совсем другому поводу - «и некуда податься, кроме них».
Вот это бьет по нервам. И превращает архивное исследование из отвлеченного экскурса в историческое прошлое в изучение своего собственного контекста, о котором ты даже не догадывался.
Автор Ольга Канунникова, опубликовано в издании «Мемориал»
Источник - argumentua.com