Cмерти Сталина: Воспоминания свидетелей 1953 года
Прощание со Сталиным в Доме Союзов. Фото: Дм. Бальтерманц и А. Гостев. Из журнала «Огонек», 15 марта 1953 г.
Самые разные люди рассказывают о том, где находились в тот мартовский день 1953 года, что делали, что думали и чувствовали. Некоторые из них были тогда в Москве (кто-то пошел прощаться со Сталиным, кто-то нет), другие - в самых разных местах (Ленинград, Горький, Баку, Киеве…), третьи - в лагерях и ссылках.
Люди понимали, кто творец системы, достигшей в этот момент некоей точки абсурда. И хотя в этих отрывках мы видим разницу в отношении к Сталину, в целом перед нами - почти монохромная картина ажиотажа больной страны: «умер Бог».
Поэт Борис Слуцкий писал - эти строки потом будут очень часто цитировать:
Мы все ходили под богом.
У бога под самым боком.
Однажды я шел Арбатом,
Бог ехал в пяти машинах.
Едва ли не каждого героя нашей подборки так или иначе коснулись репрессии. Тем парадоксальнее реакция на смерть главного вдохновителя репрессий: смесь веры в коммунизм, в революцию, с боязнью неизвестности, потому что ты - всего лишь винтик, песчинка системы, построенной так, словно все зависит от воли одного человека. И уже - надежды на перемены, особенно у тех, кто сидит в лагерях.
Это очень хорошо сформулировал поэт Наум Коржавин, в своем стихотворении на смерть Сталина, написанном в те мартовские дни 1953 года. Сам он в тот момент находился в ссылке.
Я сам не знаю, злым иль добрым роком
Так много лет он был для наших дней.
В его поступках лжи так много было,
А свет знамен их так скрывал в дыму,
Что сопоставить это все не в силах -
Мы просто слепо верили ему.
Моя страна! Неужто бестолково
Ушла, пропала вся твоя борьба?
В тяжелом, мутном взгляде Маленкова
Неужто нынче вся твоя судьба?
А может, ты поймешь сквозь муки ада,
Сквозь все свои кровавые пути,
Что слепо верить никому не надо
И к правде ложь не может привести.
Похороны Сталина. Скорбящие москвичи. Фото: Музей истории Москвы
***
Аврамов Леонид Романович, 1933 г.р. Врач, живет в Москве.
Отец репрессирован и расстрелян в 1938 г., мать как член семьи изменника родины отбыла 8-летний срок в Акмолинском лагере.
В марте 1953 года Леонид - студент московского Медицинского института.
«Самое ужасное - когда он помер, мы по-настоящему плакали. Стояли около его бюста, и - слезы у всех текли. Я был опустошен. Что теперь будет?.. Да, он такой плохой, но - как-то все уже устоялось, мы живем, все время снижения цен... Привыкли уже к мысли, что "Великий Сталин заботится"... Тетка стихи чудесные писала, помню...»
***
Андрющенко Маргарита Даниловна, 1932 г.р. Живет в Москве.
Отец репрессирован и расстрелян в 1937 г., мать отбывала 8-летний срок в Акмолинском лагере.
В марте 1953 года Маргарита - студентка экономического факультета МГУ.
«В Колонный зал я попала, поскольку дружила с венгеркой. Была делегация от венгерского посольства: они собрали своих студентов в МГУ, их было очень мало, венгров, но - были. И вот эта венгерка, с которой я дружила, она мне дала такой платочек шелковый и говорит: главное - молчи, ни единого слова. Привезли на машине. Дальше, помню, шли через площадь... Кто у нас был во главе, уже не помню. К нему подходили, проверяли...
Если скажу сейчас, что понимала тогда все окончательно, - это будет неправдой. У меня не было преклонения перед Сталиным, эта фигура в моем сознании была страшной, но и - неоднозначной... Сомнения на его счет в голове были давно, но судьбу родителей я с ним не связывала...
Моя бабушка в Оренбурге была очень умной, "готовила" меня, хотя и не любила. Когда я мыла пол в комнате, она говорила: "Маргарита, порог мой чище, а то муж будет рябой, как Сталин!". Откуда она знала, что Сталин рябой?.. Я в ответ: "Бабушка, Сталин не рябой". "Рябой, рябой, я знаю!"
Когда Сталин умер, меня охватило, скорее, любопытство - сходить, посмотреть. В Колонном зале с делегацией венгерской прошла мимо гроба, туда-обратно, молча. Было много цветов, чувствовалась торжественность обстановки. Он лежал высоко. Все шли, рыдали. Я, конечно, не плакала. Помню, беспокоил единственный вопрос: что теперь будет?.. Типично совковая психология. Настолько он нас загипнотизировал...»
***
Краузе Елена Фридриховна, 1930 г.р. Инженер-конструктор, живет в Москве.
Отец и мать арестованы в 1942 году и приговорены к 10 годам исправительно-трудовых лагерей. Мать в заключении умерла.
В марте 1953 года Елена - студентка Текстильного института.
«Моя сестрица Ирина, она, конечно, не могла, чтобы хоть одно мероприятие прошло мимо нее, и сказала: "Надо идти. Только валенки наденем". Мы жили на Солянке. Дошли, пробираясь порой между машинами, до Пушкинской площади. Потом вниз, по Тверской улице, рывками: время от времени людей вылавливали из толпы, и мы прятались в магазинчики, которые почему-то были открыты. Затем появились лошади, пролезали между ними. И наконец - прорвались, встали в хвост очереди у Националя. Но тут пришли люди в форме и весь этот хвост, вместе с нами, отрезали. Загнали нас в сад Университета, закрыли ворота и - выпустили на Никитскую. В общем-то, все.
Было удивительное ощущение. Азарт! Не какое-то там преклонение... Меня не пускают, а я пройду! К Сталину это не имело отношения. Просто - исторический момент, а значит, я должна присутствовать.
Впрочем, слезы лила... Черт его знает, почему. И совестно было: думала, у тебя же мать в лагере умерла, и ты не плакала...
Когда нас построили в институте и торжественно, размеренно зачитали известие о смерти Сталина, казалось - мир обрушился. Как теперь жить?.. Дура, конечно, была, ничего не скажешь...
Ирина не плакала, по-моему. А Юра был очень недоволен тем, что мы с Ириной ходили: "Зачем?!" Я ему: "Ну, историческое событие..." "И что?!" "И то!" Какой непонятливый, думаю!..»
Представители православного духовенства у гроба Сталина. Из книги Д. Кинга «Отретушированная история»
***
Добровольская Элла Дмитриевна, 1929 г.р. Архитектор-реставратор, живет в Москве.
В марте 1953 года Элла живет и работает в Москве.
«Смерть Сталина... Я была в Москве, с 51-го по 54-й год работала в реставрационной мастерской в Андрониковом монастыре. Все решили идти в Колонный зал, а парторг не отпускает, говорит - "сидите и работайте". Дотянул до трех-четырех часов и отпустил, я ему до сих пор благодарна - что раньше времени, мы где-то до полседьмого работали.
Из Андроникова пошли сначала к Солянке, а потом решили по бульвару идти мимо Пушкинской. Уже на первом перекрестке, еще не на Чернышевского, где-то совсем близко от Устьинского моста, перед нами стояли грузовики. И, несмотря на всю нашу молодость и прыткость, мы через них перепрыгнуть не могли, и таким образом спаслись от Трубной площади. Разошлись домой. Очень огорчались, что не попали в Колонный.
Когда я пришла домой, бабушка моя, больная, лежавшая, лично знавшая многих арестованных по "делу врачей", сказала фразу, которой я могу только гордиться: "Теперь я могу спокойно умереть. Такого больше не может быть".
Теперь я думаю, что она, возможно, ошиблась с прогнозом. Неправильно говорят, что в России надо жить долго, чтобы что-нибудь увидеть. Наоборот, в России надо жить коротко - чтобы не видеть дальнейшее».
***
Даукст Светлана Ивановна, 1927 г.р. Инженер-проектировщик, живет в Москве.
Отец репрессирован и расстрелян в 1937 году, мать отбывала 8-летний лагерный срок в Кемеровской области.
В марте 1953 года Светлана - студентка Московского инженерно-экономического института.
«В день смерти Сталина у нас в институте был немецкий, которым мне с трудом давался. Преподавательница спрашивала, но подчеркивала: "Кто сегодня не может отвечать, - простительно".
Мы с мамой ходили прощаться с Иосифом Виссарионовичем. Жили уже у Курского вокзала. Когда дошли до Чистых прудов, мама поняла, что дальше не может. А я: "Пойду". Ну, идейная же была, дура молодая! Пошла и попала в самую мясорубку. Это была котловина Каланчевской площади. Народ с Чистых стекался туда, и трамваи ехали, тяжкое место.
Идешь по тротуару - сюда не попасть, потому что лошади стоят, а сюда нельзя, поскольку - дом: если прижмут, то размажут тебя попросту по этому дому... Чувствую, что ничего уже не соображаю. Неуправляемая толпа меня несет. Кому-то положила голову на плечо. Смеюсь. Рядом оказался парень - видит, девка совсем уже доходит до ручки, и стал меня как бы оберегать, чтобы совсем не зажали, чтобы хоть воздух какой-то был...
И вдруг в одном месте - затор из автобусов, троллейбусов: милиция решила таким образом разъединить толпу. И нас с этим парнем - в разные стороны, я даже не успела ему сказать "спасибо".
А дальше - выпихнули в какой-то переулок, в двух шагах от Колонного, типа - "давайте домой". И в итоге я ни на какое прощание не попала.
Дома мама меня вымыла, напоила, уложила... Дотронуться до меня было нельзя: синяки буквально полосами... На следующий день в институте на меня смотрели как на сумасшедшую: такая идейная, ходила прощаться со Сталиным, вся в синяках и - не попала...»
6 марта. Толпа, движущаяся к Колонному залу. Из журнала «Огонек», 15 марта 1953 г.
***
Яблоков Юрий Евгеньевич, 1926 г.р. Гидролог, живет в Подмосковье.
Отец репрессирован в 1938 году, умер в лагере.
В марте 1953 года Юрий - студент географического факультета МГУ.
«Когда умер Сталин, я учился на геофаке. Сначала был потрясен известием, потом возникло желание посмотреть. Еле выбрался с угла Тверской. Увидев, что творится, плюнул на это дело, хотя вначале была мысль по крышам пробраться.
Затем не мог доехать до Болшево, поезда шли без остановок, и меня увезли в Пушкино. Ночью по шпалам шел от Пушкино до Болшево. За это время узнал, что из Москвы вывозят трупы, больше двух тысяч задавленных. И - такая злость меня взяла! Так стало стыдно, что поначалу отреагировал на смерть Сталина как на потерю какую-то!..
Что же касается моих близких, то они, насколько помню, никак не реагировали. Мама, по-моему, была тогда в Рязани. А Ирина, Володя никуда не ходили, это я точно знаю. Они все-таки были несколько старше, умнее меня были».
***
Выдра Феликс Рувимович, 1926 г.р. Инженер, живет в Москве.
Отец репрессирован и приговорен к высшей мере наказания, мать отбывала 8-летний лагерный срок в Темниках, в Мордовии.
В марте 1953 года Феликс работал инженером на заводе электромедицинской аппаратуры.
«Ходили прощаться, всем заводом, колонной. Шли по кольцу "А", где потом погибали люди, и кучи галош лежали.
Впереди шел секретарь парторганизации. Мы с начальником отдела труда и заработной платы Гусевым видим - дело в целом безнадежное. А по дороге - забегаловка. И он мне говорит: "Пойдем, выпьем в память о нем!". Сели, поели, может, даже выпили, не помню точно. А коллеги пошли дальше, и - что с ними было! Секретарь комсомольской организации Козырев рассказывал потом, что он буквально по плечам дошел и прошел через Колонный зал. А мы отвалили.
А когда были похороны, я воспользовался тем, что был нерабочий день и - пошел в ателье, заказал брату на день рождения бобочки зелененькие. Ужасно был доволен тем, что Москва пустая».
***
Ларьков Сергей Алексеевич, 1939 г.р. Географ, живет в Москве.
В марте 1953 года Сергей - московский школьник.
«Из запомнившихся политических событий 50-х годов на первом месте для меня, конечно, смерть Сталина. Я чуть не погиб на его похоронах, на самом деле. И второе событие - разоблачение культа личности Сталина. Я был воспитан в советском духе и, несмотря на вполне зрелый тогда возраст, чуть ли не кричал, рыдая: "Не отдам вам Сталина!". Сейчас трудно в это поверить, но - так было.
Первая реакция родителей на смерть Сталина - естественно, плач и все такое. Но - важная деталь: обстановку в этом смысле определял отец. Мать, когда перестала работать, больше занималась семейными, бытовыми делами, тем более - ее старшая дочь Мита была уже к тому времени достаточно серьезно больна, кроме того - появилась внучка... А отец - он был такой ортодокс, колебался вместе с партией: плачут по Сталину - и он плачет, разоблачают - и он разоблачает... Потом, в брежневские времена, новый виток сталинизма - значит, так надо...»
Ярославль. Траурные дни по случаю смерти Сталина. Почетный караул у портрета. Фото: Ярославский гос. музей
***
Кожемякина Лениния Антоновна, 1925 г.р. Школьный учитель, живет в Днепропетровске.
Отец арестован и расстрелян в 1937 году, мать как член семьи приговорена к 8-летнему сроку ИТЛ, который отбывала в Акмолинском отделении Карлага.
В марте 1953 года Лениния работала учительницей в школе Сызрани.
«Помню, все в школе плакали. И директор школы плакал. Я - нет. Потому, что моего папу расстреляли. Я связывала Сталина с тем, что произошло в моей семье. Сталин виноват».
***
Кузнецова Марина Николаевна, 1926 г.р. Библиотекарь, живет в Москве.
Отец репрессирован в 1937 году и умер в заключении.
В марте 1953 года Марина работала в библиотеке Дома ученых.
«Смерть Сталина... Помню много слез. Я работала в Доме ученых, и там была секретарь парторганизации, Шаумян, жуткая баба, и рыдала она страшно. Я не рыдала, но все-таки пошла на похороны с двумя подружками (патриоты были!).
Чуть не погибли. Попали в давку на Сретенке. Только благодаря двум нашим сотрудникам, крупным и крепким мужчинам, вылезли из толпы, которая сжимала со всех сторон. Почему-то были открыты люки, люди летели в витрины, разбивали их, падали, их засыпало стеклами... Машины, которыми были перегорожены улицы, двигались, поскольку был мощный людской напор. Спасибо мужчинам, которые нас спасли, вытащили - через крыши стоявших машин, легковых, грузовых...
А на Сретенском бульваре жили мои родственники, дядя с семьей, мамин брат... Мы - голодные, замерзшие... Говорю - пошли к дяде Лене, наверняка никто не спит. И действительно, они не спали. Отогрелись у них немножко, в частности, выпив по рюмке водки.
В общем-то, все. Второй раз, разумеется, в давку не полезли».
***
Канторович Ирина Зиновьевна, 1923 г.р. Врач-педиатр, живет в г. Аахен, Германия.
Отец репрессирован и расстрелян, мать отбывала 8-летний срок в лагерях Томска и Колымы.
В марте 1953 года Ирина работает в детской консультации в Москве.
«Пятое марта 53-го помню прекрасно. Для меня это было счастье. А мои родственники отнеслись безразлично. В общем, никто у нас не рыдал. Я говорила: "Это же замечательно, что так произошло! Бог нам послал радость"».
Украина, Днепропетровск. Траурные дни. Памятник Сталину после известия о его смерти. Фото: М. Матус
***
Иванова Делора Петровна, 1927 г.р. Микробиолог, живет в Нижнем Новгороде.
Отец арестован и расстрелян, мать отбывала 8-летний срок в Акмолинском лагере жен изменников родины.
В марте 1953 года Делора - научный сотрудник в НИИ эпидемиологии в Горьком.
«Когда сообщили о смерти Сталина, мы жили на площади Первого мая (теперь - площадь Максима Горького), и рядом с нашим домом, где сейчас банк, был Дом связи. Большая толпа собиралась в те мартовские дни в центре площади, где сегодня сквер, - слушали радио. И вот - по рупору объявили о том, что Сталин умер.
В нашем Институте эпидемиологии, где я работала, собирали средства, покупали огромное количество цветов и посылали нарочного в Москву - на похороны. В Горьком же, на площади, тоже было не пробиться... Люди плакали, и я, наверное, плакала - удержаться был невозможно».
Похороны Сталина. На переднем плане - Берия, Ворошилов, Хрущев. Из кн. К. Столярова «Игры в правосудие». М., 2000 г.
***
Ямполский Анатолий Лазаревич, 1929 г.р. Инженер-торфяник.
Отец репрессирован и расстрелян, мать как член семьи изменника родины отбывала 8-летний срок в лагерях Караганды.
В марте 1953 года Анатолий - техник-электрик института «Гипроторф».
«Помню, я и мой товарищ Димка Муравьев, мы очень хотели пойти в Колонный зал. Вышли во двор - я тоже жил на Горького, - потом в следующий двор и по двору с тыла дошли до внутренней стены того дома, который нам надо было пройти. И у этой стены стоял милиционер - специально для нас и нам подобных (был еще один мальчишка, который нас и провел через этот двор). Помаялись мы около этого милиционера, и он помаялся вместе с нами - кто кого, - потом пропустил через дом, и мы вышли прямо к очереди. А когда заходили внутрь, увидели, как мужик кого-то отчитывает за то, что, якобы, лезет без очереди - как будто это очередь за картошкой...
Внутри страшно не было. Пока он стоит, машет с Мавзолея - одно ощущение, а когда бездыханно лежит - совсем другое.
Страшное творилось в тот же день на Трубной площади, куда я решил пойти по Садовому кольцу. И по дороге мне встречался валивший оттуда народ - говорили на Трубную не ходить, и в итоге я последовал совету. Там стояли машины, преграждавшие путь, бывшие тем, обо что разбивалась толпа. Безжалостно все это было...»
Свидетельство о смерти Шута Арона Исааковича, раздавленного в день прощания со Сталиным 6 марта 1953 г. А. И. жил на Цветном бульваре. Прощаться с "вождем" не ходил. Просто хотел перейти дорогу, возвращаясь домой. /Документ из Архива Международного Мемориала/
***
Левтонов Петр Петрович, 1936 г.р. Инженер-конструктор, живет в Москве.
Отец арестован и расстрелян в 1937 году, мать как член семьи изменника родины приговорена к 5-летнему лагерному сроку, который отбывала в Карлаге.
В марте 1953 года Петр - ученик московской школы.
«Когда умер Сталин, я был начальником радиоузла моей девятой школы. И должен был подключить все тумблеры, чтобы наш директор на всю школу объявляла: "Сегодня умер товарищ Сталин". Со слезами на глазах. Она старая партийка.
В тот же день, пятого марта, Барышников пригласил меня на день рождения - с выпивкой, с закуской, с девчатами. Я ему: "Да ты чего?! Сталин умер". "А-а", - протянул он, аполитичный человек. А я был не такой, я еще ничего не знал, что все репрессированы, мой папа... И тут бы радоваться, а я - нет: "Ты что, это же святыня!".
И пошел на похороны. А жили мы уже на Даниловском. Вышел на Садовое кольцо в районе Калужской, ныне Октябрьской, площади. Толпа. Люди движутся вдоль Крымского моста по направлению к Смоленской. Толпа все прибывает, но - не пускают. Все радиальные улицы - Кропоткинская, Метростроевская, Арбат - перегорожены грузовиками и военными.
Дошли до улицы Горького. Тоже, вроде, не пускают. Потом какие-то перепутья, до улицы Обуха, и тут пустили внутрь. Помню, на Трубной - идти совсем уже невозможно. Меня чудом не затоптали. Я ноги поднял, а толпа меня несла. Потом ноги опустил - что-то мягкое, думаю, шапку кто-то уронил, наверное, а оказалось - человека задавили.
Потом уже все эти переулочки в районе Петровки - опять не пускают, чего-то перегорожено, а сбоку - грузовики. Помню, как под задними мостами пролезали, потом залезали на крыши, прыгали, снова пролезали...
И вот - уже по Петровке продвигается регламентированная очередь, и менты через каждые три метра. Мы - раз, шнырь, и в толпу втерлись. И уже идем, и тут скоро, ясно - Дом Союзов. Подходит очередь, все организованно, траурные ленты, креп, Реквием Моцарта, море цветов...
И лежит Сталин - почему-то рыжий и конопатый. Как так? Перед выходом я проявил комсомольскую смекалку, поменял поток и - опять на вход: не обмануло ли зрение?.. Нет, действительно, рыжий и конопатый. Позднее прочитал, что, оказывается, он был поражен оспой...»
Девочка с цветами у гроба Сталина. Из журнала «Огонек», 15 марта 1953 г.
***
Алферов Владимир Владимирович, 1932 г.р. Инженер-электрик, живет в Москве.
Отец - расстрелян в 1938 году, мать как ЧСИР приговорена к 5-летнему сроку, который отбывала в Акмолинском лагере жен изменников родины.
В марте 1953 года Владимир - студент Московского энергетического института.
«В день похорон Сталина жена моя сдуру пошла в очередь - посмотреть на него. Где-то в районе Покровки очередь кончалась, а жили мы в Потаповском переулке... Так вот, встала она в эту очередь, простояла там сколько-то и, э-э-э, говорит: "Не могу". Меня рядом не было, поэтому в больницу жену повез ее брат. И в этот же день, немного раньше срока, у нас родилась дочка».
***
Николова Лидия Захаровна, 1934 г.р. Инженер-механик, живет в Москве.
Отец репрессирован и расстрелян в 1937 году, мать как член семьи изменника родины приговорена к 5-ти годам ИТЛ, которые отбывала в лагерях Казахстана и Саратовской области.
В марте 1953 года Лидия - студентка Московского института химического машиностроения.
«Март 53-го помню очень хорошо. Мы были на втором курсе. Нам всем сказали прийти в институт, чтобы оттуда пойти прощаться с вождем. Мы пришли, а тут это организованное прощание отменили. Сказали - можете идти домой. Но мы домой не пошли, а, напротив, стройными рядами проследовали на ту самую Трубную площадь, где был весь этот кошмар, описанный потом, в частности, в евтушенковском фильме.
Повезло, что не растоптали. У нас мужчины, в основном, в группе были, и две или три девочки. Они как-то сумели встать плотным кругом, когда вот эта вот "Ходынка" повторялась на Трубной.
К утру мы уже подошли к Колонному... Причем лезли через какие-то поставленные машины, просто пройти было нельзя. Это был азарт. Никакого прощания, ничего этого в наших головах, по-моему, не было. Был спортивный азарт: дойти до Колонного зала. И мы все время перелезали через какие-то заборы, пролезали через какие-то дворы, поскольку сами улицы были перегорожены. И вот - доползли до этого Дома Союзов, после чего, по-моему, нам все это надоело. Оттуда, уже, наверное, мы разъехались по домам.
Может, и попали бы внутрь, но - цели такой не было, по-моему. Хотя сама смерть Сталина была для меня значимой. В голове крутилось: что же теперь будет? Жалости не было, а вот эта глупость настолько была вбита... Настолько все было замкнуто на эту фигуру, несмотря на все ужасы моей жизни... У многих и сегодня забиты головы примерно тем же».
***
Родькина Нина Ивановна, 1928 г.р. Техник-плановик, живет в Москве.
Отец репрессирован и расстрелян, мать с детьми выслана из Ленинграда в Красноярский край.
В марте 1953 года Нина Ивановна работала бухгалтером в жилищно-коммунальном отделе в Подмосковье.
«Когда умер Сталин, я ходила со своими сотрудниками его хоронить. Меня там чуть не раздавили... По улице Горького, когда спускались к Телеграфу, была давка страшная... Я галоши там потеряла от валенок... Хорошо, меня солдаты вытащили, положили на крыло машины...»
***
Вертман Александр Абрамович, 1926 г.р. Научный сотрудник, доктор технических наук.
В марте 1953 году Александр - научный сотрудник Института металлургии АН СССР.
«Смерть Сталина мы восприняли спокойно, будучи взрослыми людьми, и хоронить его, конечно, не ходили. Но на наших глазах разыгрывались жуткие страсти. Помню собрание, посвященное смерти Сталина. Огромный конференц-зал. Выступает вполне разумная научная сотрудница и вдруг заходится в истерике, падает на трибуне. Это невозможно сыграть.
Впрочем, дома тоже был траур... И Сима, и Петр Григорьевич, они искренне считали, что это невосполнимая потеря».
***
Прусс Галина Иосифовна, 1922 г.р. Художник по тканям, москвичка.
Отец репрессирован и расстрелян, мать как член семьи изменника родины отбывала 8-летний срок в лагерях Карелии и Мордовии.
В марте 1953 года Галина работала в московской артели по росписи тканей.
«В день смерти Сталина в моей семье все было прелестно. Ни я, ни муж слез не лили. Напротив, было радостно.
При всем при этом - муж решил пойти на похороны, да еще и ребенка с собой прихватил, десяти лет. И оба попали в "мясорубку", спускаясь к Трубной. Но - дошли до самого конца.
А мы жили около Склифосовского, рядом с моргом, и в это время везли трупы, машинами... Весь Грохольский был залит кровью.
И вот уже дело к двенадцати ночи, а их - нет... Что со мной было! Мы с соседками бегали на улицу: узнать, привезли их - не привезли, погибли - не погибли...
В 12 часов появились. Довольные: посмотрели...»
***
Эрбель Янина Адамовна, 1923 г.р. Инженер, живет в Варшаве.
Отец репрессирован и расстрелян в 1937 году, мачеха как член семьи изменника родины отбывала 8-летний срок в Акмолинском отделении Карлага.
В марте 1953 года Янина - технолог на московском заводе Строммашина.
«Когда умер Сталин, я ревела белугой. Моя подруга мне говорит: "Как тебе не стыдно! Он же сгноил твою семью! А ты ревешь..." Такой был психоз. Я пошла на похороны, еле вырвалась из толпы в районе Трубной, у меня болели ребра, ботинок, по-моему, потеряла, вообще что-то ужасное...»
***
Краевский Карл Борисович, 1935 г.р. Макетчик в мастерских Политехнического музея.
Отец репрессирован и расстрелян в 1938 году, мать как член семьи приговорена к 5-ти годам ИТЛ, которые отбывала в Карлаге.
В марте 1953 года Борис - московский школьник.
«В 53-м, когда умер Сталин, я учился в десятом классе 82-й школы, на улице Дзержинского. Все пришли тогда в школу с черными повязками. А я - без повязки. Был большой шум. Мне сказали, что надо надеть повязку, а я отказался, мотивировав это тем, что не мой отец умер.
Меня хотели исключить из школы, но - время было сложное, спустили на тормозах, поскольку никто не знал, чем вообще дело кончится, кто придет к власти...»
***
Гальперштейн Леонид Яковлевич, 1918 г.р. Инженер, москвич.
Отец репрессирован и расстрелян в 1938 году, мать как член семьи изменника родины отбывала 5-летний срок в лагерях Карелии, Мордовии и Казахстана.
В марте 1953 года Леонид - учитель физики в школе рабочей молодежи.
С похоронами был фокус: редакторша моя тогда в Детгизе, Малькова Галина Владимировна, она даже ногу сломала там. Была, рыдала.
Когда его хоронили, загудел весь транспорт, заводы загудели, остановилось движение. Мы с женой переходили Садово-Спасскую, на середине улицы нас это застало, и мы остановились. Мужчины все обнажили головы, а я стою в шляпе. Жена меня дергает: "Сними".
- Не сниму. Живому не кланялся и мертвому не поклонюсь.
- На тебя все смотрят.
- Ничего, пусть смотрят.
И под ненавидящими взглядами прохожих так и выстоял в шляпе.
Кстати, в 53-м я сочинил стихотвореньице, положил его на бумагу лишь несколько лет спустя, тогда не рискнул:
"На смерть вождя"
Мы скорбим, от нас ушел он
Гениален и велик,
Диалектикою полон,
Он как Янус был двулик.
Помесь Цезаря и Брута,
Помесь Маркса и Фуше.
Мы скорбим, но почему-то
Стало легче на душе».
***
Беленкина Лора Борисовна, 1923 г.р. (Берлин), ум. в 1999 г. (Москва). Преподаватель английского языка.
В марте 1953 года Лора - преподаватель-почасовик (в 1950-м, в связи с нарастающей волной антисемитизма, она была уволена с должности преподавателя английского в Институте Востоковедения).
«В марте вдруг умер Сталин. Помню, как в институте, в коридоре перед кафедрой все стояли со слезами на глазах и слушали по радио бюллетень о его состоянии. Дома мама тоже всплакнула: "Что же теперь будет? Он же был для народа как отец".
Тысячи людей побежали прощаться с его телом; я дошла до Сретенских Ворот - дальше к центру не пускали - и свернула на Рождественский бульвар, но внизу, на Трубной площади я увидела настоящее столпотворение: там была давка, оттуда доносились крики; я пошла обратно домой. По радио объявили, что на следующий день будет организованное прощание населения, и доступ в Колонный зал будет открыт с утра до - не помню точно - пяти или шести часов. Мы с Исаем попросили маму посидеть с Маринкой и встали в хвост очереди на Колхозной площади. Было холодно и шел мокрый снег, а двигалась колонна чрезвычайно медленно.
"Слышали?! - крикнула недалеко от нас какая-то женщина, - Сталина-то, оказывается, врачи убили, евреи подлые, жиды!" "Конечно, евреи - врачи, - подхватили другие, - горе какое, и никто за ними не следил!"
За два часа мы дошли только до Лихова переулка, и стало ясно, что до Дома Союзов мы не успеем дойти до закрытия такими темпами. Мы продрогли до костей и пошли обратно домой».
***
Кузьмич Вадим Дмитриевич, 1928 г.р. Заведующий кафедрой Московского института инженеров транспорта, доктор технических наук.
Отец репрессирован и расстрелян в 1938 году, мать как член семьи изменника родины приговорена к 8-ми годам ИТЛ, которые отбывала в Карлаге.
В марте 1953 года Вадим работал в Московском проектно-изыскательском институте Министерства путей сообщения.
«Март 53-го. Я, как и все другие шальные, бегал и пытался попасть в этот Колонный зал. И вот помню: толпы на Трубной площади, потому что народ там с одной стороны идет, потом говорят, что идут через Петровку или Пушкинскую... Туда-сюда. Общий такой психоз. Никаких мыслей глубоких не было, но - ощущение какого-то краха что ли... Потому как все зиждилось на том, что - великий и могучий, как Гудвин. И вдруг это. Что будет?.. Самое главное. Вроде как вселенная распалась, такое ощущение... Ситуация-то была стабильной, мы везде писали "Сталину слава!", все это считалось как бы частью нашей атмосферы... И вот - какая-то неожиданная неопределенность...»
***
Шамборант Георгий Георгиевич, 1914 г.р. Инженер-механик, живет в Москве.
Отец много раз был арестован и в 1938 году расстрелян, мать в 1927 году арестована и выслана из Москвы.
В марте 1953 г. Георгий - проектировщик дизельных установок для Гипрохлопкопрома.
«Когда Сталин умер, мы неделю не выходили из дома. Чтобы морды наши не светились. Мы тогда жили на площади Восстания. Когда он умер, дура Лялька пришла зареванная из школы. А Верочкина сестра сводная была замужем на Аликом, он был как раз коммунист. Лялька пришла зареванная, и они с Аликом стояли, обнявшись, и плакали. А мы не могли скрыть радости на своих лицах, совершенно. Никто!»
Похороны Сталина
***
Смирнова Евгения Владимировна, 1927 г.р. Физик, живет в Москве.
Мать репрессирована и приговорена к 5 годам тюремного заключения, а после отбывала лагерный срок на Колыме. Отец арестован и расстрелян в 1939 году.
В марте 1953 года Евгения - младший научный сотрудник в лаборатории Всесоюзного теплотехнического института.
«Когда умер Сталин, мы жили на Русаковской, в моей комнате, сын Мишка был маленький совсем, и я помню ощущение какого-то страха: что же будет дальше? Не могу сказать, что я очень жалела, но - потрясение сильное.
Муж рассказывал мне потом, что, когда он решился на мне жениться, он думал: ну, сдохнет ведь Сталин когда-нибудь - как иначе!? А они, там, между собой перегрызутся и будет легче: им станет не до нас. У меня таких "предвидений" не было, вместо этого, как уже сказала, - ощущение страха, неизвестности.
Помню, когда загудели все гудки, я взяла сына на руки, стояла с ним и слушала... А моя тетя Маня, которая потеряла брата, первого мужа, второго мужа, хотела идти на похороны Сталина... Представляете?! Мы ее еле удержали. Вот что это такое?..»
Источники - urokiistorii.ru, old.memo.ru_1 и old.memo.ru_2