Вниз по Пинеге-6. Осяткино
Когда вдали показались крыши домов, я сначала обрадовался - вот и Осяткино, но потом засомневался, не похожа была эта деревушка на бывший леспромхозовский поселок.
Но места были обжитые, т. к. и на берегу, и возле домов стояли стожки сена. Увидев, что на берегу мужчина моет УАЗ-«буханку», подплыл к нему, и выяснилось, что это Осяткино, но не то, что мне нужно. Это старая деревенька Осяткино, а леспромхозовский поселок Осяткино находится за поворотом и плыть до него надо еще километр.
Решил подняться на берег, и пробежаться по деревне. Хотя, какая там деревня! Домов меньше, чем пальцев на одной руке. Усадьба, с небольшим домиком на два окна, где или живут постоянно, или бывают часто, всего одна. В одном домике окна не заколочены, в другом заколочены, а два домика совсем развалились. Деревня… Правильнее сказать - бывшая деревня. Как говорится, был конь, да изъездился.
За этой избушкой в небольшом огородике копошилась женщина лет сорока. Поговорили. Сама живет в поселке, а сюда приходит поработать на огороде. Дом дедовский, дед раньше жил на Вые, потом переехал сюда.
- Почему дед уехал с Выи? - спросил я.
- Не знаю. Дед умер, когда отцу моему было двенадцать лет, я думаю, и отец этого не знает.
Здесь и трава выкошена, и стожок поставлен, и картошка посажена, а окна почему-то заколочены. Место красивое, берег высокий, а вот, поди же ты, чего-то, видимо, боятся люди.
Недалеко от изгороди до сих пор стоит скамья, сделанная из толстой плахи лет тридцать назад. Красивое место было выбрано в давние времена для деревни Осяткино.
Бывший леспромхозовский поселок Осяткино на высокий крутой берег Пинеги выходит только краешком.
Переправа? Какой смысл людям переправляться на левый берег Пинеги, я не понял. Там кроме леса ничего нет. Дорога из Верхней Тоймы к Выйскому «кусту» деревень идет по правому берегу, и на левый берег машины переезжают Пинегу возле деревни Демьяново, где есть брод. Надо было спросить в поселке, для чего этот катер, но я забыл, и сейчас уже не спросить.
Пристал к глинистому и сырому берегу, осмотрелся.
Народ в верховьях Пинеги живет небогатый. Самый распространенный лодочный мотор - старый советский слабосильный «Ветерок». «Вихри» и «Нептуны» встречаются реже, а «Ямах» я там вообще не видел. Но как до сих пор работают «Ветерки» - не пойму. Понятно, что перебраны не один раз, но столько времени металл просто не может выдержать.
Вытащил лодку на берег, поднялся наверх, и сразу столкнулся со стадом коров. Хорошо, что бык ходил где-то в стороне. Потом узнал, что хозяева коров в Осяткино решили пастуха коров не нанимать (то ли человека не нашлось, то ли дорого показалось), и по утрам просто выгоняют коров и телят из дворов, и они сами пасутся неподалеку от поселка.
Дошел до центра поселка, застроенного хаотично и несуразно. Справа почта, слева автобусная остановка, за остановкой остатки непонятного кирпичного сооружения.
И кругом песок, песок, песок, как будто находишься в заброшенной мексиканской деревне возле американской границы, а не на Севере России. Народу - никого. Потом появился упитанный мальчик лет одиннадцати-двенадцати, которого я спросил, что было раньше в непонятной кирпичной коробке рядом с почтой. Оказалось, это был поселковый кинотеатр. Понятно, из кирпича в целях пожарной безопасности сделали будку киномеханика, а остальное здание - из бруса.
- А куда остальное здание подевалась?
Мальчик пожал плечами.
- Не знаю, я не местный, я сюда на каникулы приехал.
Впрочем, и так все понятно. Деревянное здание разобрали на дрова, а кирпичную будку разбирать не стали. Кирпич в Осяткино никому не нужен.
Там же, в центре поселка, лежит груда ржавого железа. Корпуса и кабины железных катеров, плашкоуты, разные рычаги и пружины. Видимо, в этом месте хранили свою технику сплавщики, а когда в начале девяностых все рухнуло, нужное растащили, а ненужное оставили лежать. Так и лежит это железо уже двадцать лет.
Перед поездкой на Пинегу начал читать последнюю книгу Леонида Невзорова «Бродяжьей следью», изданную в 2012 году в Архангельске тиражом 500 экземпляров. Есть в книге и глава про поселок Осяткино.
«Если бы не Павел Михайлович Богданов, то пришлось бы мне туда помесить тридцативерстную дорожку. Ночевал я в пустой избе на Усть-Илешё. Замок на дверях висел, но не закрытый, без ключа, так что я снял его и зашел. Еще и подумал: для чего он тут, коли обманка. Но вышло, что этот нехитрый запор оказал мне неоценимую услугу, иначе бы топать и топать мне по безлюдному проселку десятки километров. Не успел я как следует проснуться, в помещение зашел мужчина. Это и был Богданов.
- Вижу, замка нет, значит, внутри люди. Вот и заглянул чайку попить. Незнакомых здесь обычно не бывает. Куда путь держишь?
-В Осяткино.
- Я туда еду, благодари Бога. Здесь сутками не дождешься попуток. Легковым не пройти, а только таким тягачам, как мой «Урал». Садись, а чай мы у меня дома попьем.
Да уж, потрясся я, пока добирались до Осяткино часа четыре. В одну канаву заехали - по колеса в воде. Мне показалось, что одолели ее чудом, но мой шофер лишь снисходительно улыбнулся:
- Сейчас-то лафа еще. Болота подсушило. Посмотрел бы, что творится здесь в распутицы.
…
Как я в Усть-Илеше с тобой столкнулся? В Согру катался, попросили. Подняли в два часа ночи. В Кирове у знакомых родственник помер. Срочно пришлось собираться. А в таких случаях всегда ко мне идут, больше не к кому. Я безотказный. Как людям не помочь, особенно если они в беде? Да и у нас в поселке не принято от просьб отворачиваться. Сегодня ты окажешь услугу, завтра сам к кому-то обратишься за помощью. В тайге невозможно единолично жить. Соседу удружил - и сам на плаву. Сто шестьдесят два километра до райцентра, рейсовый автобус идет лишь дважды в неделю. А если прижало человека? Почему-то там, в верхах, чиновники всего этого не учитывают. У них-то таких проблем нет, вот они и не вникают. За паршивой бумажкой валяй за сто верст, да еще не одним днем управишься - бюрократ тебя заторкает. У меня тут от отца дом остался, почти новый. Я еще кое-что к нему пристроил. А вот оформлять на себя, честно скажу, страшусь. Боюсь этой волокиты. Говорят, надо только через суд. Это от родного-то отца подворье? У нас тут один мужик по такому же поводу года два таскался по разным инстанциям. Денег одних кучу перевел. А теперь еще нужные службы из Тоймы в Котлас перевели. Туда отправляйся за бумажкой. Вот какой дурью нас, работяг, пичкают. Запереть их хотя бы на полгода в Осяткино либо в Коду, вот тогда они, может, и расчухали бы, как надобно к простому народу относиться. В телевизоре красивые, гладкие речи, а жизнь - как у бегуна с препятствиями. А если, не дай Бог, падет на тебя хворь? У нас в Осяткино так и говорят: «Лучше попасть на Сафрониху, чем заболеть». (Сафрониха - это наше местное кладбище.) С нашей-то попажей лучше никуда не соваться. В худые времена, особенно в весенний разлив, вообще труба. Лодки только спасают в большую воду. На них и почту доставляют с Согры. И в межсезонье тоже несладко. Даже рейсовый автобус ходит с сопровождением, иногда меня просят. Через Ябу, сам видел, как переправлялись. На горку лезешь, как на стену. Глина сумасшедшая. Влип - без второй тяги не обойтись. Вот и держат на такой случай «дублера».
…
Еще спасибо моему «Уралу». Меня поднимают и днем и ночью. Тягач ведь не мой личный, а в собственности Выйской администрации, он у меня в свободной аренде. Стар, как леший. Развалюха, если сказать прямо. До меня, наверное, побывал в десяти руках. Ремонты постоянные. Бывает, всем поселком запчасти ищем. Горючее достаем в Согре по заказу. Многие его в бочки запасают, в сараях держат. Как приспичит, идут ко мне: «Солярку дадим свою, только отвези». Я вроде палочки-выручалочки. С этого «бизнеса» много не имею, на квас, не больше. Со своих драть не будешь, да и с чужих - тоже по-божески... Чайник этот вот, из которого я тебя чаем угощаю, заметил? Вишь, какой форсистый, весь в узорах-завитках. Не из нашего магазина, а московской прописки. Мне его один москвич подарил. Встретил его так же, как и тебя, в дороге. Он в Нюхчу на велосипеде попадал. Распарился, что тебе репа в чугунке, в песках завяз. Я ему удружил: «Кидай велик в кузов!» Привез к себе домой, он у меня отдыхал от дорожных мытарств. Сам в институте московском работает, путешественник, вроде тебя. С картой ездит. Фотографирует. Ночевал под открытым небом в палатке. В общем, мы сдружились, расстались тепло, он мой адрес записал. Вдруг мне посылка приходит. Читаю откуда: Москва. В посылке вот этот чайник, причем полный конфет. Кипа фотографий. Хороший человек, сердечный».
Увидев на краю «площади» магазин и доску объявлений возле крыльца, я пошел туда. Люблю читать объявления, вывешенные возле деревенских магазинов.
На другом конце «площади» находился еще один магазин.
По ступеням крыльца магазина было видно, что его лучшие времена давно позади.
Сзади, с аккуратно уложенными возле крыльца дровами, магазин смотрелся гораздо веселее.
Там же была еще одна местная достопримечательность - бар-закусочная «Виктория». На вывеске было написано «Время работы: с 21 до 03 час.».
И только обойдя всю «площадь», я заметил в центре… Э-э-э… Рындой ее, пожалуй, не назовешь… Устройство для подачи сигналов тревоги?
Всем хорошо устройство, но надо было покрасить в какой-нибудь яркий цвет, чтобы было лучше видно.
Есть в Осяткино несколько заброшенных построек, но много и жилых домов, правда, абсолютно неинтересных, построенных в шестидесятые семидесятые года. Живут в них пенсионеры, бывшие леспромхозовские рабочие и сплавщики. Большинство молодежи из поселка уезжает, потому что работы нет, перебираются в поселки побольше, Согру или Карпогоры.
Из книги Леонида Невзорова «Бродяжьей следью».
«Василий Александрович Поварницын из Осяткино - собеседник интересный. О своем крае знает много. Хотя память поблекла. Возраст - 83 года.
“В пяидесятом году рекой в Осяткино завезли щитовые домики. Их, помнится, выгружали вручную, на берег панели вытаскивали веревками. Так вырастало Осяткино, крепло, увели¬чивало заготовки зеленого золота.
Лесу рассчитано было на семьдесят лет, а свернули участок, далеко не исчерпав возможности лесфонда. Все жалеют. Еще бы лет двадцать тянули лесозаготовки. Да тут перестройка пала на наши головы, все и нарушилось. Прекратили заготовку - люди и поехали в разные стороны. Школа на сто шестьдесят мест теперь пустая, садик на сто двадцать ребятишек - тихо и там. А сколько души вкладывали строители в свое дело! Всё основательно делали, а ныне "поруха на наше брюхо"... Записали всю Выю в неперспективные деревни, и пошел разор. Взять Хорнему. Сорок три дома было, лесопункт там же, скотный двор. Пущено под нож. Демьяново поблизости - вся деревня стоит пустая, без единого жителя. Такие хоромы люди побросали. Та же судьба у Мутокорья, Бабинова, Чудинова, В Заборье чудом уцелел один дом, сгорела вся деревня.
А что роптать без толку? Вся жизнь в глубинке палом пошла... Скоро и Пинегу саму песками зароет. Больше не бороздят ее по весне пароходы. Нынешние дети видят их только по телевизору. А какие были времена! Вот я тебе расскажу про Пинегу, у меня в альбоме много снимков тех лет, когда еще пристани у нас были”.
Он выкладывает мне свои записи, хронику давних времен.
В Выю (т. е. в Выйско-Ильинскую волость) по Пинеге первые суда начали ходить еще в 1909 году. Самая верхняя пристань стояла в Демьяново. Там находились береговые склады. Завозили разный груз, больше продовольственный - муку, сахар, крупы, сладости и т. д. А с этой базы складские запасы доставлялись по участкам - в Илешу, Вадюгу, Согру, Великую, Ламбас, Красную, Коду. В основном на лошадях, летом - на телегах, зимой - на санях. На Коду, например, была специально прорублена летняя дорога, за которой следили и поддерживали в нормальном состоянии (ныне там только зимник). В тридцатые годы, когда активно создавались колхозы, речной поток увеличился. Из колесников-паровиков наиболее известен на Пинеге «Быстров». Для флота, который ходил на дровах, создавались на берегу лесосечные бригады, они и занимались заготовкой топлива. В эти годы выгрузку осуществляли у деревни Устье. Всю доставку стремились провести по большой воде. Спешить приходилось еще и потому, что нельзя было задерживать молевой сплав, которому также требовались высокие горизонты. Лес заготовлял и штабелевал вдоль речной полосы Выйский леспромхоз, который имел пять лесопунктов - Горковский, Паловский, Илешский, Гавриловский и Выйский. До пятидесятого года - несколько мастерских участков - это Турдово, Выманец, Шоча, Широкая, Улеша, Старое Осяткино, Василёво на Вые.
Сплав - ответственная пора. Река забивалась лесом от самых верховьев до Усть-Пинеги. Следом за сплавом шла караванка, она подчищала остатки моля. Люди трудились практически сутками, ведь задача стояла важная: провести зачистку как можно быстрее, чтобы река вновь стала доступна судам и пассажирскому сообщению. Пароходы обычно встречали всей деревней. Парни и девчата собирались на высоких угорах под гармошку, пели, плясали. Кто покрепче из молодых, тут же записывался в бригады на выгрузку судов и барж. С сорок девятого года появились уже дизельные пароходы, береговые работы механизировались - дрова, ручной труд постепенно отпадали.
Грустно моему собеседнику. Ныне Пинега еще с весны вся мелеет. Осталась в прошлом ее бурная речная жизнь».
Но кто-то из молодежи остается, заводит коров, заготавливает сено, только молоко можно продавать летом, когда в поселок приезжают «дачники», и люди привозят к дедушкам и бабушкам детей, а все остальное время молоко не продать.
Из беседы Леонида Невзорова с Ангелиной Николаевной Порывкиной.
«Жизнь на перине не пролежишь. О себе красно не скажешь. Выпала карта, да не та. В девках-то не до гулянок было, хотя и хотелось подролиться. В Чаке маслозавод находился, туда меня и взяли с подружками - с Альбиной Грязных и Идой Первуниной. Меня к сепаратору приставили, их на сбойку. Вечером-то пробродим с парнями до петухов, только головы на подушки, а бабка уже трясет:
- Девки, вставайте. Скоро молоко с дойки привезут.
Сонные-то и вертимся на работе. А молока навезут много, с пяти бригад - Петрухино, Гора, Окулово, Устье, Хорнема. Крутишь и крутишь сепаратор, едва с ног не валишься. А мастер, Зинка, она вредная была. Не понравится - переделай, а то накажет. Руки в плечах вот и болят теперь, на старости, все и сказывается. Старалась не перечить, выслуживалась и перед Зинкой.
Меня нигде не хулили, ни на какой работе. Мы казеин готовили, сушили, посылали в Верхнюю Тойму. Масло сбивали только экстру. Нам постоянно премии начисляли. Тогда наш Выйский пункт все время - на Доске почета в маслопроме. Зимой новые заботы. Лед на реке кололи, сами возили, чтоб к весне ледник забить для охлаждения молока.
А с мужем своим, Афанасием Александровичем Порывкиным, познакомилась в клубе в Окулово. Нравился мне Афанасий, сошлись. Он в сельпо заготовителем работал, я на пекарне хлеб пекла. А с деньгами туго. Какая денежка на пол упадет, так готова половицу вывернуть, чтоб пятак поднять. Афанасий получал всего двадцать восемь рублей. Потом Гришка из лесничества позвал его к себе. Пилу дал, в лес отправил на заготовки. Приносил домой уже по сто десять рублей в месяц. Зашелестело в кошельке, лучше зажилось. Я поваром устроилась, уборщицей, детей завели. (У меня сын, Виталий Афанасьевич Порывкин, в Амдерме, учитель, а дочь, Любовь Афанасьевна Шульгина, в Верхней Тойме.)
Детей-то поднимать надобно. Я трудилась без передыху, с утра до вечера. Ставки везде маленькие, теперь и пенсия: масла на хлеб не намазать. Двадцать семь годов без Афанасия, сорока семи вдовой осталась. Муж-то попивал, все в разъездах, в лодке на холоду валялся, простыл, видать. Заболел легкими, делали операцию, не помогло. Рак признали, недолго и пожил после операции. Так одна и живу. У детей свои семьи и заботы, да они и не со мной. Зовут, да не еду. По душе мне Осяткино.
Одной-то тяжко жить. Зимой особенно. Вода, дрова, все самой таскать, тяжело. Дети далеко, помощи не от кого ждать. Старые люди никому не нужны. Одно время у нас всё позакрывали в Осяткино. Бери дрова невесть откуда. Дак в Ламбас ездили. Мужиков подряжала. За машину заплати, да за дрова еще больше. А с деньгами трясучка. Так и живу - с куса на кус. Парень, сын-то, помогает. А скотинку держала, не прерывалась. Опять же заботы, надобно сена для хлева запасти. Пожня на Боброве, дальний сенокос. Опять кого-либо наймешь. Доставка корма трудная. Сено на лодках плавим. Две лодки соединят, шестами укрепят и на них корейцами (вязанцами) сено уложат - и поехали. Платить приходится. Молоко продам - вот и денежка.
На Вые-то давно не бывала, бат, годов десять. В последний приезд там не задержались. Посмотрели да уехали. Ничего не осталось от прежнего, деревни обнищали, пропадают, обезлюдели. В Новинках-то ныне одна Пима Федоровна Соснина живет. Кирпичные скотные стояли на Вые, все разрушены. Ни одной коровы не осталось. Зато свободы слова сколь хошь. Перестройка зовется. Кресты на кладбище и те скоро падут... А богато на Вые-то жили...»
Я зашел в ближайший от «площади» дом, спросил, где можно купить молоко, купил полтора литра (литр - 35 рублей), вернулся на берег, и поплыл дальше.