«Море светилось точно стекло»
«Наступила весна 1919 года. С дому получили сведения, что реки ото льда очистились. Мой товарищ Попов стал собираться домой. Сходил в Поной и нашёл там человека, которому нужно попасть на Зимнюю и с ним договорился. Вернувшись на маяк Попов заявил смотрителю расчет. Смотритель его рассчитал и Попов поехал в Золотицу. Смотритель мне говорит: «Ты пока останься. Когда кончится освещение маяка и сделаем уборку помещений на маяке, тогда я тебя постараюсь переправить на Зимнюю как лучше». Я остался. Маяк горел недолго, скоро погасили. Вычистили аппарат и всю принадлежность, в помещении произвели уборку, везде вычистили и покрасили. Тогда смотритель дал телеграмму в УБЕКО, чтобы узнать, когда пойдёт пароход по маякам. Ему ответили, что пароход по северным маякам не пойдёт долго. Смотрителю тоже нужно было попасть в Архангельск с отчётами. Он мне и говорит: «Поедем мы с тобой в карбасе». На маяке был казённый карбас, недовольно маленький. Мы стали готовиться к отправке. С нами сговорился смотритель с Сосновца ехать в Архангельск. Мы скоро приготовили карбас. Собрались и поехали.
Доехали мы до Сосновца очень скоро - в одни сутки. Ветер был попутный, и нас несло парусом. Я правил рулём, а смотритель сидел на середине. Когда мы подъехали к Сосновцу, волна стала порядочная, и я смотрителя позвал в Сосновку. Но он отказался и сказал, что на Сосновце нас встретят. И действительно на Сосновце нас встретили. Смотритель и все служащие вышли на берег. Когда мы повернули носом в берег, то они ожидали момента, когда карбас подойдёт к берегу и его с одной волной вытащить на берег. Так и сделали. Только наш карбас подкинуло волной к берегу, они захватили его и задержали. Когда ушла волна, карбас был на суше. В тот момент мы вышли из карбаса и все вместе оттянули его в безопасное место. Если бы не пришёл смотритель, то наш карбас одной волной превратило бы в щепки, и нам обоим оторвало бы головы о каменные скалы. Мы были очень довольны, что нас встретили, и все вместе пошли на маяк.
Смотритель Рожин принял нас очень ласково и сказал, что едет с нами в Архангельск с отчётами. Погостили мы у них два дня и стали собираться продолжить свой путь. С нами собрался и смотритель Рожин с женой. Нас спутников стало четверо. Когда в карбас мы сели четверо, то запасу поверх воды у карбаса оставалось очень мало, и через море ехать становилось очень опасно. От Сосновца отъехали мы 20 километров, и подул ветер с моря. Ехать дальше было невозможно, и мы заехали в речушку Бабию и тут ожидали хорошей погоды три дня. Потом перепогодилось, и мы поехали дальше.
Доехали до Пулоньги и пришли на квартиру к старому знакомому Киру Васильевичу. Он нас встретил очень ласково. Мы у него купили две доски, и я пришил их к бортам карбаса, чтобы карбас был выше. В Пулоньге мы жили одни сутки. Вечером подул попутный ветер, и мы отправились через море. До половины моря нас несло хорошо, а с половины ветер совсем стих, и мы поехали на вёслах. Время было вешнее, и в море было много сувоев, в которые свивало всё, что носило по поверхности. В сувоях вода кружилась, и мы продвигались вперёд тяжело и очень медленно. Ветра не было совсем. Море светилось точно стекло. На вёслах мы ехали с полуголомени до Зимней целые сутки без сна. Из сил все выбились, а замениться было кем. Нужно было работать без вымены. Смотритель Куковеров правил рулём и очень часто дремал. Мы над ним смеялись. Он от усталости, а притом же и от старости, нас ругал, бросал руль и говорил: «Возьмите руль, а я лучше буду грести вёслами, и не буду дремать». Но мы грести смотрителю не давали, жалея его старость.
Наутро солнце всходило очень ясно и пригревало путников. Сон слеплял глаза, но всё-таки нужно было добраться до Зимнего берега, который был от нас километров в двух. Часам к девяти мы подъехали к самому берегу, к промусловой избушке Горбова. Тут мы насбирали кольев и по колью вытащили карбас на берег. Сварили чаю и около огонька на зелёной травке расположились отдохнуть. От утомления заснули так крепко и сладко, что проспали целый день. Когда проснулись, солнышко было на западе и показывало шесть часов вечера. Вода шла нам по пути, то есть прибывала. Мы наскоро собрались, спихнули карбас и поехали. Ветерок дул тихонький, но попутный. Направили парус. Я стал править рулём, а смотрители сидели на средине карбаса и любовались весенней растительностью и зеленеющей травой. Они меня расспрашивали, как называется место, к которому мы подъезжаем. Я им всё объяснял и рассказывал про каждый ручеёк и каждую избушку. Когда мы поравнялись с избушкой Конь-камень, они спросили, почему она так зовётся. Я им пояснил, что в море есть большой камень, поэтому старики и назвали место так. За разговорами время шло весело, и скоро мы подъехали к Колотихе.
Вода начала кротеть*, и мы пристали к берегу обжидать воду, когда она пойдёт нам попутно. В избушке на Колотихе наварили чаю, закусили и легли спать. Я спал очень крепко. Как только вода скротела и стала поворачивать нам по пути, я разбудил своих спутников - была охота скорее попасть домой. Мы поехали дальше. До Золотицы было уже недалеко - всего семь километров. С течением воды мы быстро добрались до места. В Нижней Золотице пришли на квартиру к Дмитрию Пахолову. Попили чаю, и я пошёл в Верхнюю деревню домой, а мои спутники остались в Нижней передохнуть, чтобы потом двигаться дальше. Дома я пожил недолго. Вместе с женой мы пошли на Товские озёра ловить рыбу для личного потребления. После этого я занимался сенокосом.
Осенью смотритель Куковеров переехал (видимо перевели) с Орлова на Мудьюжские створные башни смотрителем. Он дал мне телеграмму, чтобы я шёл к нему работать служащим. Я согласился и пошёл пешком. Когда я пришёл на маяк, то на другой день меня определили и поручили следить за огнём на лесной башне. Там горели фонари керосинокалпильные*. К ним было очень трудно приспособиться. Вся внутренность их была закопчена, так как их давно не чистили. Питание керосином было плохое, и они часто гасли. Смотритель требовал, чтобы из УБЕКО прислали монтёра. Мне надоело смотреть на грязные фонари. Я один разобрал и всю внутренность прочистил. Вечером этот фонарь зажёг, и он загорел превосходно. После этого я почистил и направил второй фонарь. Смотритель дал телеграмму в УБЕКО, что нам не нужен монтёр. У нас есть свой. И меня зачислили монтёром.
Время шло быстро и весело, но невдолги я получил печальную телеграмму с дома, что скончался отец. Мне смертельно хотелось проводить отца в последний путь и в последний раз с ним проститься, хотя и с мёртвым. Я попросил смотрителя, чтобы он отпустил меня на неделю сходить и похоронить своего родителя. Моя просьба была удовлетворена. Смотритель отпустил, и я с печалью пошёл домой пешком. Перед этим дал телеграмму, чтобы не хоронили, пока я не приду. Когда я пришёл домой, тело было приготовлено, и на другой день мы его похоронили, как полагалось по обряду. После этого мне нужно было возвращаться на службу. Дома оставалась одна жена. На третий день я запряг коня, и жена довезла меня до Нижней Золотицы, а далее я пошёл пешком. Как раз к концу недельного отпуска я вернулся на маяк.
Так прошла зима, наступила весна 1920 года. Освещение маяков прекратилось. Ко мне приехала жена и стала звать меня домой. Я долго не соглашался. Она сказала: «Одна дома жить не буду. Запирай дом и продавай корову и коня». Распускать хозяйство мне не хотелось, и я поехал домой. Дома я занялся сенокосом. После него сел на тоню ловить сёмгу. Сёмга ловилась хорошо. Только та была беда, что на месте её никто не брал, и мы солили её сами. Так прошла осень, и наступила зима. С хлебом в то время в нашем крае было плохо. Я повёз сёмгу в город и наменял два мешка ячменной муки и с ними вернулся домой. На зимний промусел почти никто не ходил из-за недостатка хлеба».
УБЕКО - управление по обеспечению безопасности кораблевождения
кротеть - остановка движения воды при смене течений
керосинокалпильные- лампы постоянного горения, заправляемые керосином, применялись на маяках