«Нужда из всех щелей лезет»
«В Архангельске осенью 1931 г. В. И. Смирнов был принят на должность научного сотрудника в недавно организованный Северный геологоразведочный трест и проработал в нем до конца своих дней. Создал там геологический музей, занимался издательскими делами, написал ряд статей о полезных ископаемых, ездил в экспедиции по Северному краю. Пинежская экспедиция 1941 г. по исследованию минеральных источников и газирующих ключей стала последней в его жизни. Как и прежде, разлучаясь с семьей, он каждый день писал письма жене. … Война застала его, когда поездка подходила к концу».
В. И. Смирнов «Цветок клюквы и веточка карликовой березы. Судьбы краеведов» (Сергиев Посад, 2016 г., тираж 150 экз.).
Полностью все письма я не стал выкладывать, выложил отрывки, и добавил несколько фотографий.
Пароход «Курьер», ранее принадлежащий пинежским купцам братьям Володиным, на Пинеге. Фотография из фондов Пинежского краеведческого музея. Сотрудники музея считают, что фотография была сделана в начале ХХ века.
Но если присмотреться к одежде людей, то становится понятно, что это не начало ХХ века, а конец сороковых - пятидесятые.
31 мая 1941 г. 16 часов
Ползу потихоньку к Усть-Пинеге со скоростью 5 км в час. В Карпогорах буду числа 4-го июня. Может быть, там и не остановимся, так как пароход, говорят, пойдет до Суры. Значит, останется 32 км до Сульцы, конечного пункта моей поездки. Еще раз буду в Карпогорах числа 10-го и проживу там и в ближайших местах дня 2-3.
Во 2 классе едут почти исключительно военные с семьями. Сержанты из Карпогор, с Усть-Покженьги и особенно военные дамы, закупившие в Латвии и на границе с Финляндией сумочки, часики - блеснут на побывке и прическами, и костюмами.
Другая компания моряков с Пинеги, тоже семейных, перепилась и все время горланит пинежские песни. Впрочем, поют лучше хора Колотиловой, в первом ее пошибе.
В 3-м классе народ интереснее. Недаром А. П. Чехов завидовал тем, кто имеет возможность ездить в 3-м классе.
1 июня 1941 г. 9 ч.
Сижу больше на верхней палубе и смотрю на берега. Проехали вчера от Усть-Пинеги мимо берегов, сложенных известняками. Река здесь узкая. Берега покрыты хвойным хорошим лесом. На опушках вечером щелкают соловьи. Часто поднимаются утки, стайки куликов. В полном цвету ольха, разные ивы. Села с безглавыми церквями и деревеньки, вытянувшиеся на берегу. Сегодня утром мы уже ехали среди гипсовых скал. Белые и розоватые берега покрыты лесом, в котором часто видна лиственница.
Вот и все наблюдения с борта парохода.
Сейчас пристали в Вешколе, километрах в 20 от Пинеги, не доезжая последней. Пароход пристал прямо к деревне, без всякой пристани ткнулся в берег. Вижу новую деревню. Крыши раскрыты, дома без стекол, старая деревянная церквочка, очень напоминающая лявлинскую, но еще лучше, совершенно разрушается. Население не может похвастаться хорошей одеждой, а маленькие девочки и мальчишки (меньше даже Тани) босиком. Как жаль, что Варзугин, которому я поручил еще в Архангельске, не зарядил кассет.
Все пассажиры 3 класса везут с собой хлеб, хотя на пристани в Архангельске мешки с буханками у ревущих баб отбирали. Но как-то угораздились умные пронести в чемоданах и ушатах. Теперь перекладывают в мешки. В районах с хлебом плохо. Рассчитываю на свое командировочное удостоверение.
3 июня 1941 г.
Побывал в двух универмагах Пинеги. Много детских шапочек, имеются искусственные цветы, перец, галстухи, агитационная литература и черный хлеб по карточкам, несколько художественных произведений по цене 19 р. 75 к. за штуку, соленые грибы. Кажется, весь ассортимент.
Село Карпова гора. Главная улица. Начало ХХ века.
Фотография из фондов Пинежского краеведческого музея.
Без даты
Карпогоры
На почте узнал, что пароход вверх ожидается в 12 часов дня. Сходил в РИК и в столовую. В столовой меню довольно однообразное - изо дня в день подают жареные соленые грибы и чай без сахара. Хлеба в столовой нет
Ассортимент товаров в продмаге интересный: синька, несколько насосов к велосипеду, портреты вождей, гитара, какой-то детский трикотаж, седло, соль, спички и хлеб по карточкам.
Пишу, пока П. А. Варзугин починяет чайник. Хозяева уехали в Кевролу продавать дом (за 15 тысяч). Здесь замечательная стройка. Почти все дома двухэтажные. Много шестистенков и почти сплошь крестовые избы. Дворы сзади в одном срубе с домом из того же леса в обхват. Амбары, выстроенные против домов, и особый ровный порядок, обязательно на столбах. Это затем, чтобы мыши не залезали с земли в амбар.
Река Пинега возле Верколы. 2013 год.
4 июня 1941 г.
Подъезжаем к Верколе. Несет снежок. Но все же день сегодня лучше, чем вчера, когда снег, дождь с ветром не переставали во время посадки на пароход «Курьер». Посадка длилась около 8 часов, и все время публику держали на ветру. Потом обычная история с билетами на места в каютах. Кассир по блату выдал билеты позднее севшим лаговским работникам. Еду в 3 классе.
Село Сура. 2013 год.
5 июня 1941 г.
Сура
Сура - это конгломерат ряда деревень, раскинувшихся по реке Пинеге близ впадения реки Суры. Эти отдельные деревеньки здесь зовут околотками.
Сейчас я сижу в д. Острове. Кроме пешего пути на Сульцу, куда мне надо попасть, можно добраться только на почтовых. Пароходы от Суры до Сульцы пойдут через несколько дней.
Молока в деревнях нет. Бескормица и поставки на молокозавод. Зато обещали яиц и мяса килограмма 2. Хлеб тоже отпускают. Одно дело, однако, получить разрешение, другое самый продукт.
6 июня 1941 г.
Сульца большое село. В 1918 г. две трети сгорело. Поэтому стройкой село не похвастает. Дом, в котором мы остановились здесь на 2-ю ночь, из сохранившихся во время пожара, постройки 1877 г.
Мы пришли в Сульцу ночью и постучались в первый дом. Не отвечают. Толкнулись - открыто. Стали дожидаться хозяев. Такая здесь простота и честность. На дороге раз я видел, воткнут хороший топор. Никого кругом нет. Но собаку мои хозяева держат. Заплатили за нее 80 р.
Наблюдательность населения удивительная. Я взглянул как-то на образа литые и продолжал писать письмо. Позднее хозяин спросил меня в лесу, в разговоре, между прочим: «Чего ты все пишешь? Даве образа что ли описывал?». И все выспросят: женат ли, есть ли детки (живут ли детки), сколько получаешь? Где квартируешь? И т. д.
Здесь бескормица. Только что выгнали отощавший скот. Много коров теряется. Издыхают в лесу. А так как идет еще контрактация молока, то ни за что не достанешь литра. Только в одном месте это удалось. Яйца 11 р. десяток.
Село Сульца. Церковь, потом клуб. Четыре с половиной года назад клуб медленно, т. к. денег не хватало, перестраивали в церковь. 2013 год.
8 июня 1941 г.
Сижу в Сульце. Коллектор чинит худую кривобокую лодку, которую с превеликим трудом достали.
Сюда надо ездить с запасом махорки, водки, конфет и чаю. За один тюбик махорки платили по 20 руб. Большую радость доставляет наш чай и леденцы, совершенно слипшиеся в один комок. Завариваем понемногу. «Потоне, так поболе» (будет), - говорит хозяйка. «Скуп - не глуп, добра себе хочет».
Половина церкви занята школой, в другой половине клуб.
В сельсовете в качестве пепельницы служит дискос. Книг старых и рукописей в селе нет. Один держал библию, так его выслали.
Не могу никак расплатиться за лодку. Приду в правление колхоза, стоит «сторож» - палка, прислоненная к двери, знак, что никого нет. Наконец, застал жонок с ребятами. Оказывается, председатель ушел за реку на поля, а у счетовода выходной. Жонки ушли и оставили меня одного.
В магазине Леспромторга, куда, я вижу, пошел коллектор за белым хлебом, ассортимент товаров довольно странный: шесть коробок с зубными щетками, 5 велосипедных насосов (в деревне нет ни одного велосипеда. Велосипедист приезжал в деревню только один раз), щипцы для завивки волос и несколько светилен для ламп. Перец. В соседнем магазине сельпо, кроме того, имеется большая, в рост человека, балалайка.
Все ждут парохода снизу. Это будет последний пароход, который забросит сюда товары, так как завтра поставят 7 запаней, и пароходы уже не будут подниматься вверх. Что завезет, то и будет болтаться в магазинах до новой весенней навигации.
Деревня Остров. 2013 год.
9 июня 1941 г.
д. Остров
Мы приехали сюда, когда только что встало солнце, толкнулись в дом, где оставили свой багаж. Оказался не заперт, достали из кладовушки [спальные ]мешки и устроились на повети. Хозяева не слыхали. Утром покрыли нас одеялом своим.
Честность, как и полагается ей быть у всех малокультурных народов. А культуры немного. Бабы и мужики самым откровенным образом выполняют свои естественные потребности, вроде, как наш Дружок в очередях.
У перевозчицы девочка Анюта лет 13-ти, кончила 4-х классную школу. Отличница по всем предметам, хочется ехать учиться дальше, да мама не хочет. Говорю матери - надо везти Анюту в Нюхчу в школу. Тут при всех и при дочери она мне отвечает: «Не на што везти, я ведь их (ребят) в девках наносила, зауголыши».
Мужика взяли в армию. Бабенка за это время прижила ребеночка. Возвратился муж, зауголышка очень бы хотел записать под своим именем. Но баба настояла на том, чтобы он носил имя действительного отца. Последующее издание трудов носит уже фамилию отца. Чувство ревности, к счастью, неизвестно. Все это естественно и просто.
Первое впечатление от деревни - нужда из всех щелей лезет. Не говорю о стройке, она совершенно опустилась. Трудно себе представить, как плохо одеты в обычное время. Только обувь хорошая. Дает лесосплав. В праздники на половине баб такие же ватные куртки, как у меня, и сапоги такие же. Старухи в шуйках с борами, повойники. Молодежь в праздник одета по-городски. Ходят с гармониями по улице рядами. Поют песни. Деньжонки у населения, говорят, есть, но купить нечего. Мануфактуры нет - вытащили станы. Ткут.
Поля еще не запаханы (пашут бабы) и не засеяны. Поголовье лошадей в некоторых местах сократилось на 75 %. Коров не в колхозном стаде, а своих, немного. И кормить нечем. Старые чащобы, где ставили тысячи стогов сена, скосить не успевают, зарастают лесом.
Здесь сушат снопы на пряслах, которые устроены на всех полях. Районный председатель колхоза, украинец. Нашел, что это лишнее. Сломали и истопили прясла. Теперь, после горького опыта, строят новые.
10 июня 1941 г.
Северный, противный нам ветер с дождем и снегом. В неподвижном состоянии на лодке положительно коченеешь. Отсиживаемся в деревне. Слушаешь бесконечный рассказ и удивляешься памяти рассказчика, до мельчайшей подробности восстанавливающей картину прошлого. Он назовет имена самых второстепенных героев рассказа, их занятие, одежу, как пили чай. Все это к основной теме не относится. Если терпеливо слушать, рассказ длится часами.
А в деревне, чем больше я присматриваюсь, тем больше вижу нищеты полной. Столько нищих, побирающихся христовым именем, я не запомню даже в царское время. Не говоря о том, что здесь плохо с хлебом, с картофелем тоже неважно. Что было лишнего, скормили скоту. Зиму прожили на картофеле и на грибах. Сахару не видали с марта месяца. Молока вследствие бескормицы нет. Между тем, надо выставить с каждой коровы 220 литров по контрактации...
И ничего нельзя купить, хотя у населения деньги есть. Река Пинега - рукав, зашитый у плеча запанями на все лето. Поэтому нет подвоза.
Веркольский монастырь с правого берега Пинеги. 2013 год.
13 июня 1941 г.
Пока едем без особых приключений. Позавчера в деревне Карпове старик позвал меня ночевать. Ночь была светлая, коллектор остался в палатке у лодки, а я соблазнился, пошел. И не уснул: старик всю ночь во сне стонал, а старуха громко портила воздух. Напали клопы. Я думаю, что достаточный запас их я вывезу в своем спальном мешке в Архангельск.
Сегодня ночевал первый раз в палатке. Внутри нарубили хвои и прекрасно проспали в своих спальных мешках.
Был в Веркольском монастыре. Разрушен. Стекла у прекрасных зданий, которые можно было бы подо что-нибудь приспособить, выбиты начисто. Растут молодые кедры. Воспитанники детдома их обломали и т. д.
Подъезжаем к Карпогорам. Напротив с. Немнюга с красивой старой деревянной церковью под охраной Главнауки. Однако два придела уже «раскопали», как говорят здесь.
В Веркольском монастыре. 2015 год.
14 июня 1941 г.
В Карпогорах все дела обделал. Только не заверил один счет на 5 руб. Прасковьи Ивановны Макаровой за то, что стерегла лодку, пока мы уходили. Если не примут его, не стану жалеть: она принесла нам тарелку грибов и спела одну песню. Славилась по Нюхче как лучшая певица. Голос у нее «нетолстый», «повороты не так полого делаю, пою в проход». Ей 51 год, неграмотна. Выселили ее в 35 г. за то, что поля не засеяла, и дали полгода принудработ, «обсудили». Принудработы «жила» только 4 месяца, 2 скостили за хорошую работу. Теперь живет дородно, хлебец есть. «В колхоз не хоцу, больно плохо работают. Кто переробит на людей, кто недоробит в колхозах. Страдой робим, рыбу ловим, а они (колхозники) на пожнях повалятся. Одна поеду, больше наставлю».
Фотографируем только геологические сюжеты. По понятным соображениям в Шатовой горе не сняли две билибинские церквушки, еще не раскопанные.
17 июня 1941 г.
В лодке.
Едем под парусом к Чаколе. Ночевал один в палатке. Вечером дождь и ветер поутихли. Коллектор предложил переночевать в деревне на высокой горе, куда перетаскать вещи не представлялось возможным. Хотя народ здесь, по собственно¬му их выражению, «кроткий», все же оставить вещи я не рискнул. Два спальных мешка, два плаща и ватированная одежда вполне меня обеспечили теплом.
Приходили мальчик с девочкой, лет по 7, просили снять их на карточку. Дивились, что я хочу ночевать один: «Придет гопник, обидит, в той деревне девку увел». Ну, я не девка.
Проехали с. Пиринемь, с деревянной церковкой без креста. Летает аэроплан. На берегу тощий колхозный скот. Лежит дохлая корова. По словам мальчиков, которым мы сказали о корове, каждый день падает две-три коровы. После бескормицы набросились на зелень, и расплачиваются.
18 июня 1941 г.
с. Чакола
Устроились мы очень хорошо у некоей Анны Петровны Брагиной. Муж выслан (осужон) на семь лет. Живет эта дама 53 лет со старушкой и всяких путников призревает. Ели кашу на молоке, и молоком, хоть облейся.
21 июня 1941 г.
Мы на новой квартире, в какой-то избушке бакенщика, где отсиживаемся от дождя со снежком. Доедаем вчерашнюю уху (рыбу наловили сами), и, кроме того, я сварил чудесную вермишель. Хлеб у нас сейчас вышел, но есть сухари, и мы всего в 2-х км от Ежуги, где есть сельпо, только оно открывается в разных деревнях в разные часы и закрывается также произвольно, как почта в Чаколе.
22 июня 1941 г.
Ночевал в Труфаногорской на станции, а коллега в шалаше караульщика у лодки. У меня такая примета: где есть гитара, там обязательно есть и клопы. Впрочем, по Пинеге они в каждом почти обитаемом доме. А здесь, на станции, смотрю, висят и гитара без струн, и балалайка с тараканами. Лег на полу. Когда подползали клопы, дул на них, и они уходили в направлении к кровати, на которой покоилась член президиума облполитпросвета, высадившаяся вместе с вином с парохода.
23 июня 1941 г.
Утром, еще не было 4-х часов, пришла с почты служащая и разбудила рядом с политпросветчицей спавшую бабу с той стороны реки, чтобы она передала спешную телеграмму о войне с Германией.
В Печгоре праздновали вчера «Обсевную» (9-е воскресенье после Пасхи), сегодня празднование продолжается. Председатель сельсовета с утра ушел в Труфаногоры отгащивать (труфаногорцы вчера у него были в гостях). Председатель колхоза то же самое. Во всех домах поют или плачут, а в иных и плачут, и поют. Это в 8-м часу утра. Мы уезжали в 10 ч. Деревня еще не приступала к работе. У сельпо выходной день, но оно открыто с 6 часов утра для продажи водки.
В деревне осталось 38 домохозяйств. 70 взрослых ушли. Заколоченные дома, все опущено, как в Труфанове. У скотных дворов горы невывезенного навоза. Прошлогодний лен в снопах гниет под горой. Дороги представляют сплошной ужас, в самой деревне непролазная грязь.
Я с трудом разыскал бригадира, Сем. Андр. Кривоносова, которому на всякий случай доложил, что вот мы будем брать из колодца газы и воду. На всякий случай, чтобы не подумали, что отравляем воду, как это где-то еще недавно было. Он нам помог и, кроме того, угостил домашним пивом. Так как сахара нет, оно представляет собою квас.
Пассажиров на единственный пароход, который здесь ходит, не берут. Везут призывников. К нам в лодку попросилась политпросветработница, на которую я насылал клопов. Пока мы брали газ, она вскипятила чайник и сварила вермишель с картошкой.
Теперь мы продолжаем сидеть в плену у ветра целых 7 часов. Пинега совершенно разболталась, побелела, шумит. Ехать немыслимо. А я утром мечтал, что сегодня будем в Пинеге. По берегу уже бредут слухи о мобилизации с 1905 по 1919г. Сердце сжимается. Что-то будет?
Хочется поскорее домой. Я думаю, что благодаря войне по независящим от меня обстоятельствам археологическая экспедиция не состоится. Значит, проведем июль - август вместе. Не представляю, где можно теперь прожить в деревне. Очень уж у меня последние впечатления от деревни нерадостные.
24 июня 1941 г.
Вчера мы просидели не 7, а 11 часов, пережидая, когда стихнет ветер. Ночью проехали 8 км и пристали ниже деревни Вихтово к баракам медпункта, где имеется столовая и все прочее, по рассказам. Было уже поздно, и мы, войдя в барак, повалились на 3 свободные койки (клопы). Утром оказалось, что хлеба нет, его привезут только в 12 ч. дня, и вообще ничего, кроме кипятка, нет. Пошли, закусив парой яичек, в Усть-Почу. Сейчас спутники отправились искать хлеб, а я сижу на берегу приличной речки и размышляю. Нам осталось до Пинеги 45 км, а ветер по-вчерашнему все крепчает и крепчает. Не пришлось бы опять отсиживаться. У меня нет уверенности, что сегодня при таких обстоятельствах попадем в Пинегу.
Как огнепоклонники непрерывно топим костер. Делать нечего. Строгаю дочке куколку. Капитан делает «плитку» из бревен. План такой: прицепиться к ней и ехать.
Как теперь ничтожны эти газы и пески, когда надвинулась война, когда кругом нужда и бескультурье. Особенно больно смотреть на женщин и детей. Женщина в 25 лет здесь часто выглядит старухой. Горя, дети, непосильная работа, грязь, плохое питание - иссушают их. А живали лучше и с сахаром, и с маслом, и работу тяжелую, как пашня, дрова и прочее делал муж, а теперь он на каторжной лесной работе. Сын перешел в 10-й класс, отличник. Район по разверстке посылает на курсы ФЗУ (будто бы нет кончивших 7 классов, берут на курсы и кончивших 5 классов). Вся семья плачет. Это факт, в Карпогорском районе. Другого послали кончившего 10-тилетку. Им надо отработать по окончании 2 года, и из столяров потом не выкрутятся.
Едем среди леса, прицепившись к плитке. Полтора миллиона кубометров древесины движется по Пинеге, и в этой гуще, где нас не бьет так жестоко ветер, тащимся медленно и мы. На плитке костер, греется чайник и варится картошка. Отчаянно холодный ветер заставляет меня, кроме летнего костюма, напялить ватный плащ, укрыть ноги спасительным спальным мешком и плечи парусом. Но так можно согреться только на минуту, потому что надо отталкивать налезающие на корму бревна. Утром в 5 ч. приехали в Пинегу. Здесь имеем белый хлеб, консервы, конфеты. Одним словом, пируем.