Белак
Случай, описываемый здесь, произошел на самом деле, в прошлом году, в Москве. Он банален: по статистике за одну неделю в столице регистрируется пятнадцать подобных историй…
Двери электрички закрывались, когда в вагон запрыгнул невысокий, просто одетый мужчина еще молодых лет. Голос из динамика сообщил название следующей станции, и машина быстро набрала ход. Отдышавшись, Леонид поискал глазами пустое место - везде сидели: половина пассажиров что-то читала, другая - отрешенно глядела. Он уставился в черное окно, и мысли, как стены подземки, быстро кружились в его голове.
«День опять прошел зря. Завтра дам объявление в газету. Если не поможет, позвоню Дмитрию. Если и это не поможет... А, может, рвануть в Кузьминки за результатами. Нет, уже поздно. Домой».
Он улыбнулся: Надя, наверное, заждалась его. Впрочем, в последнее время из-за нагрузок на работе она сама приходила поздно. Они перестали обсуждать семейные проблемы. А проблем хватало: вскоре после их свадьбы Леонида сократили по службе, и вот уже три месяца он пытался найти работу.
- Разрешите пройти.
Леонид обернулся: пожилая женщина с сумочкой замерла в ожидании.
Пропустив ее, он снова вернулся к своим мыслям, но, опрокинутые старушкой, словно игральные кости, они дали новый результат. Ему вспомнился прохладный сентябрьский день в городском парке, широкая аллея, идущая от магистрали глубоко в лесопарк, скамейки с облупившейся краской. Листья на земле зашуршали, и холодный воздух обдул шею. Он втянул голову в плечи и недовольно посмотрел на часы. Она утверждала, что придет вовремя. Это их первое свидание после долгого телефонного знакомства. Он встал со скамейки и ходил туда-сюда, но не уходил, потому что хорошо помнил то время, когда в дождливые дни одиночество выгоняло его из дома и он семенил за прохожими, жадно ловя взгляды людей, думающих совсем о другом, и, поздно воротясь домой, падал на кровать разбитый и опустошенный, так ничего, никого не найдя.
Она пришла не одна и заметно робела. Бойкая подруга оттеняла неловкость, но скоро, передав инициативу двусмысленной шуткой, удалилась. Вместе с ней пропала и принужденность: оставшись одни, они просто улыбнулись друг другу и пошли рядом…
В квартире гремел магнитофон, он убеждал ее в том, что поп-музыка - это чревоугодие; разливая чай, перечислял любимые сорта; включив телевизор, до слез смешил остротами над ведущим. Посторонний принял бы его за сумасшедшего: в доме Леонид был совершенно один - проводив ее, он вернулся к себе. Более того, к своему удивлению, он толком не разглядел ее как женщину, поглощенный разговором. Некоторые Надины суждения казались наивными, но так часто всплывали в памяти, что становились его собственными.
- Метро Кропоткинское.
Всюду люди: в тусклых проходах метро, на разноцветных улицах, в дворике родного микрорайона. Перепрыгивая через одну ступень, он быстро поднимался по подъездной лестнице, словно боясь, что, сновавшие весь путь руки, тела разнесли по кусочкам его счастье, и он не успеет донести его до дома, до Нади.
Дома жены не оказалось. Он отпер дверь своим ключом и вошел. Включив в комнате свет, Леонид удивился непривычному виду: вместо музыкального центра и подаренного родителями японского телевизора зияли пустые дыры. Он заметался по квартире: пропали дорогие украшения жены и даже чайный сервис...
Около полуночи он лег. В комнате по-прежнему горел свет. Ему захотелось встать и выключить его, но он этого не сделал. За стеной шумно бранились соседи-молодожены. Их ругань потеряла резкость, разлилась по комнате мелодией, потонула в нарастающей мгле.
Скорбные лица в лохмотьях, взвалив на плечи толстые ресницы, тянули огромное морское веко.
На столике рядом с пустыми упаковками снотворного и граненым стаканом лежала страница старого журнала. На ней под изображением репинских бурлаков красивым размашистым почерком было написано: «Прости, но я полюбила другого и ухожу от тебя. Н.»
А ниже стояли слова Леонида Белака:
«Ну и сука ты, Надя»
Двери электрички закрывались, когда в вагон запрыгнул невысокий, просто одетый мужчина еще молодых лет. Голос из динамика сообщил название следующей станции, и машина быстро набрала ход. Отдышавшись, Леонид поискал глазами пустое место - везде сидели: половина пассажиров что-то читала, другая - отрешенно глядела. Он уставился в черное окно, и мысли, как стены подземки, быстро кружились в его голове.
«День опять прошел зря. Завтра дам объявление в газету. Если не поможет, позвоню Дмитрию. Если и это не поможет... А, может, рвануть в Кузьминки за результатами. Нет, уже поздно. Домой».
Он улыбнулся: Надя, наверное, заждалась его. Впрочем, в последнее время из-за нагрузок на работе она сама приходила поздно. Они перестали обсуждать семейные проблемы. А проблем хватало: вскоре после их свадьбы Леонида сократили по службе, и вот уже три месяца он пытался найти работу.
- Разрешите пройти.
Леонид обернулся: пожилая женщина с сумочкой замерла в ожидании.
Пропустив ее, он снова вернулся к своим мыслям, но, опрокинутые старушкой, словно игральные кости, они дали новый результат. Ему вспомнился прохладный сентябрьский день в городском парке, широкая аллея, идущая от магистрали глубоко в лесопарк, скамейки с облупившейся краской. Листья на земле зашуршали, и холодный воздух обдул шею. Он втянул голову в плечи и недовольно посмотрел на часы. Она утверждала, что придет вовремя. Это их первое свидание после долгого телефонного знакомства. Он встал со скамейки и ходил туда-сюда, но не уходил, потому что хорошо помнил то время, когда в дождливые дни одиночество выгоняло его из дома и он семенил за прохожими, жадно ловя взгляды людей, думающих совсем о другом, и, поздно воротясь домой, падал на кровать разбитый и опустошенный, так ничего, никого не найдя.
Она пришла не одна и заметно робела. Бойкая подруга оттеняла неловкость, но скоро, передав инициативу двусмысленной шуткой, удалилась. Вместе с ней пропала и принужденность: оставшись одни, они просто улыбнулись друг другу и пошли рядом…
В квартире гремел магнитофон, он убеждал ее в том, что поп-музыка - это чревоугодие; разливая чай, перечислял любимые сорта; включив телевизор, до слез смешил остротами над ведущим. Посторонний принял бы его за сумасшедшего: в доме Леонид был совершенно один - проводив ее, он вернулся к себе. Более того, к своему удивлению, он толком не разглядел ее как женщину, поглощенный разговором. Некоторые Надины суждения казались наивными, но так часто всплывали в памяти, что становились его собственными.
- Метро Кропоткинское.
Всюду люди: в тусклых проходах метро, на разноцветных улицах, в дворике родного микрорайона. Перепрыгивая через одну ступень, он быстро поднимался по подъездной лестнице, словно боясь, что, сновавшие весь путь руки, тела разнесли по кусочкам его счастье, и он не успеет донести его до дома, до Нади.
Дома жены не оказалось. Он отпер дверь своим ключом и вошел. Включив в комнате свет, Леонид удивился непривычному виду: вместо музыкального центра и подаренного родителями японского телевизора зияли пустые дыры. Он заметался по квартире: пропали дорогие украшения жены и даже чайный сервис...
Около полуночи он лег. В комнате по-прежнему горел свет. Ему захотелось встать и выключить его, но он этого не сделал. За стеной шумно бранились соседи-молодожены. Их ругань потеряла резкость, разлилась по комнате мелодией, потонула в нарастающей мгле.
Скорбные лица в лохмотьях, взвалив на плечи толстые ресницы, тянули огромное морское веко.
На столике рядом с пустыми упаковками снотворного и граненым стаканом лежала страница старого журнала. На ней под изображением репинских бурлаков красивым размашистым почерком было написано: «Прости, но я полюбила другого и ухожу от тебя. Н.»
А ниже стояли слова Леонида Белака:
«Ну и сука ты, Надя»