Ритуал: привычка, превратившаяся в обычай, который нельзя нарушить без страха
Конрад Лоренц. Агрессия.
Продолжение. Начало см. http://vadimrm.livejournal.com/100565.html
5. Привычка, церемония и волшебство.
[...]
Решающая роль привычки при простом обучении маршруту у птицы может дать результат,
похожий на возникновение сложных культурных ритуалов у человека; насколько похожий - это я
понял однажды из-за случая, которого не забуду никогда. В то время основным моим занятием
было изучение молодой серой гусыни, которую я воспитывал, начиная с яйца, так что ей пришлось
перенести на мою персону все поведение, какое в нормальных условиях относилось бы к ее
родителям. Об этом замечательном процессе, который мы называем запечатленном, и о самой
гусыне Мартине подробно рассказано в одной из моих прежних книг. Мартина в самом раннем
детстве приобрела одну твердую привычку. Когда в недельном возрасте она была уже вполне в
состоянии взбираться по лестнице, я попробовал не нести ее к себе в спальню на руках, как это
бывало каждый вечер до того, а заманить, чтобы она шла сама. Серые гуси плохо реагируют на
любое прикосновение, пугаются, так что по возможности лучше их от этого беречь. В холле нашего
альтенбергского дома справа от центральной двери начинается лестница, ведущая на верхний
этаж. Напротив двери - очень большое окно. И вот, когда Мартина, послушно следуя за мной по
пятам, вошла в это помещение, - она испугалась непривычной обстановки и устремилась к свету,
как это всегда делают испуганные птицы; иными словами, она прямо от двери побежала к окну,
мимо меня, а я уже стоял на первой ступеньке лестницы. У окна она задержалась на пару секунд,
пока не успокоилась, а затем снова пошла следом - ко мне на лестницу и за мной наверх. То же
повторилось и на следующий вечер, но на этот раз ее путь к окну оказался несколько короче, и
время, за которое она успокоилась, тоже заметно сократилось. В последующие дни этот процесс
продолжался: полностью исчезла задержка у окна, а также и впечатление, что гусыня вообще
чего-то пугается. Проход к окну все больше приобретал характер привычки, - и выглядело прямо-
таки комично, когда Мартина решительным шагом подбегала к окну, там без задержки
разворачивалась, так же решительно бежала назад к лестнице и принималась взбираться на нее.
Привычный проход к окну становился все короче, а от поворота на 180o оставался поворот на все
меньший угол. Прошел год - и от всего того пути остался лишь один прямой угол: вместо того
чтобы прямо от двери подниматься на первую ступеньку лестницы у ее правого края, Мартина
проходила вдоль ступеньки до левого края и там, резко повернув вправо, начинала подъем.
В это время случилось, что однажды вечером я забыл впустить Мартину в дом и проводить ее в
свою комнату; а когда наконец вспомнил о ней, наступили уже глубокие сумерки. Я заторопился к
двери, и едва приоткрыл ее - гусыня в страхе и спешке протиснулась в дом через щель в двери,
затем у меня между ногами и, против своего обыкновения, бросилась к лестнице впереди меня. А
затем она сделала нечто такое, что тем более шло вразрез с ее привычкой: она уклонилась от
своего обычного пути и выбрала кратчайший, т.е. взобралась на первую ступеньку с ближней,
правой стороны и начала подниматься наверх, срезая закругление лестницы. Но тут произошло
нечто поистине потрясающее: добравшись до пятой ступеньки, она вдруг остановилась, вытянула
шею и расправила крылья для полета, как это делают дикие гуси при сильном испуге. Кроме того
она издала предупреждающий крик и едва не взлетела. Затем, чуть помедлив, повернула назад,
торопливо спустилась обратно вниз, очень старательно, словно выполняя чрезвычайно важную
обязанность, пробежала свой давнишний дальний путь к самому окну и обратно, снова подошла к
лестнице - на этот раз "по уставу", к самому левому краю, - и стала взбираться наверх.
Добравшись снова до пятой ступеньки, она остановилась, огляделась, затем отряхнулась и
произвела движение приветствия. Эти последние действия всегда наблюдаются у серых гусей,
когда пережитый испуг уступает место успокоению. Я едва верил своим глазам. У меня не было
никаких сомнений по поводу интерпретации этого происшествия: привычка превратилась в
обычай, который гусыня не могла нарушить без страха.
Описанное происшествие и его толкование, данное выше, многим могут показаться попросту
комичными; но я смею заверить, что знатоку высших животных подобные случаи хорошо известны.
Маргарет Альтман, которая в процессе наблюдения за оленями-вапити и лосями в течение многих
месяцев шла по следам своих объектов со старой лошадью и еще более старым мулом, сделала
чрезвычайно интересные наблюдения и над своими непарнокопытными сотрудниками. Стоило ей
лишь несколько раз разбить лагерь на одном и том же месте - и оказалось совершенно
невозможно провести через это место ее животных без того, чтобы хоть символически, короткой
остановкой со снятием вьюков, разыграть разбивку и свертывание лагеря. Существует старая
трагикомическая история о проповеднике из маленького городка на американском Западе,
который, не зная того, купил лошадь, перед тем много лет принадлежавшую пьянице. Этот
Россинант заставлял своего преподобного хозяина останавливаться перед каждым кабаком и
заходить туда хотя бы на минуту. В результате он приобрел в своем приходе дурную славу и в
конце концов на самом деле спился от отчаяния. Эта история всегда рассказывается лишь в
качестве шутки, но она может быть вполне правдива, по крайней мере в том, что касается
поведения лошади.
Воспитателю, этнологу, психологу и психиатру такое поведение высших животных должно
показаться очень знакомым. Каждый, кто имеет собственных детей - или хотя бы мало-мальски
пригоден в качестве дядюшки, - знает по собственному опыту, с какой настойчивостью маленькие
дети цепляются за каждую деталь привычного: например, как они впадают в настоящее отчаяние,
если, рассказывая им сказку, хоть немного уклониться от однажды установленного текста. А кто
способен к самонаблюдению, тот должен будет признаться себе, что и у взрослого
цивилизованного человека привычка, раз уж она закрепилась, обладает большей властью, чем мы
обычно сознаем. Однажды я внезапно осознал, что разъезжая по Вене в автомобиле, как правило
использую разные пути для движения к какой-то цели и обратно от нее. Произошло это в то время,
когда еще не было улиц с односторонним движением, вынуждающих ездить именно так. И вот я
попытался победить в себе раба привычки и решил проехать "туда" по обычной обратной дороге,
и наоборот. Поразительным результатом этого эксперимента стало несомненное чувство
боязливого беспокойства, настолько неприятное, что назад я поехал уже по привычной дороге.
Этнолог, услышав мой рассказ, сразу вспомнил бы о так называемом "магическом мышлении"
многих первобытных народов, которое вполне еще живо и у цивилизованного человека. Оно
заставляет большинство из нас прибегать к унизительному мелкому колдовству вроде "тьфу-тьфу-
тьфу!" в качестве противоядия от "сглаза" или придерживаться старого обычая бросать через
левое плечо три крупинки из просыпанной солонки и т.д., и т.п.
Наконец, психиатру и психоаналитику описанное поведение животных напомнит навязчивую
потребность повторения, которая обнаруживается при определенной форме невроза - "невроз
навязчивых состояний" - и в более или менее мягких формах наблюдается у очень многих детей.
Я отчетливо помню, как в детстве внушил себе, что будет ужасно, если я наступлю не на камень, а
на промежуток между плитами мостовой перед Венской ратушей. Как раз такую детскую фантазию
неподражаемо показал А. А. Милн в одном из своих стихотворений.
Все эти явления тесно связаны одно с другим, потому что имеют общий корень в одном и том
же механизме поведения, целесообразность которого для сохранения вида совершенно
несомненна. Для существа, лишенного понимания причинных взаимосвязей, должно быть в
высшей степени полезно придерживаться той линии поведения, которая уже - единожды или
повторно - оказывалась безопасной и ведущей к цели. Если неизвестно, какие именно детали
общей последовательности действий существенны для успеха и безопасности, то лучше всего с
рабской точностью повторять ее целиком. Принцип "как бы чего не вышло" совершенно ясно
выражается в уже упомянутых суевериях: забыв произнести заклинание, люди испытывают страх
Продолжение. Начало см. http://vadimrm.livejournal.com/100565.html
5. Привычка, церемония и волшебство.
[...]
Решающая роль привычки при простом обучении маршруту у птицы может дать результат,
похожий на возникновение сложных культурных ритуалов у человека; насколько похожий - это я
понял однажды из-за случая, которого не забуду никогда. В то время основным моим занятием
было изучение молодой серой гусыни, которую я воспитывал, начиная с яйца, так что ей пришлось
перенести на мою персону все поведение, какое в нормальных условиях относилось бы к ее
родителям. Об этом замечательном процессе, который мы называем запечатленном, и о самой
гусыне Мартине подробно рассказано в одной из моих прежних книг. Мартина в самом раннем
детстве приобрела одну твердую привычку. Когда в недельном возрасте она была уже вполне в
состоянии взбираться по лестнице, я попробовал не нести ее к себе в спальню на руках, как это
бывало каждый вечер до того, а заманить, чтобы она шла сама. Серые гуси плохо реагируют на
любое прикосновение, пугаются, так что по возможности лучше их от этого беречь. В холле нашего
альтенбергского дома справа от центральной двери начинается лестница, ведущая на верхний
этаж. Напротив двери - очень большое окно. И вот, когда Мартина, послушно следуя за мной по
пятам, вошла в это помещение, - она испугалась непривычной обстановки и устремилась к свету,
как это всегда делают испуганные птицы; иными словами, она прямо от двери побежала к окну,
мимо меня, а я уже стоял на первой ступеньке лестницы. У окна она задержалась на пару секунд,
пока не успокоилась, а затем снова пошла следом - ко мне на лестницу и за мной наверх. То же
повторилось и на следующий вечер, но на этот раз ее путь к окну оказался несколько короче, и
время, за которое она успокоилась, тоже заметно сократилось. В последующие дни этот процесс
продолжался: полностью исчезла задержка у окна, а также и впечатление, что гусыня вообще
чего-то пугается. Проход к окну все больше приобретал характер привычки, - и выглядело прямо-
таки комично, когда Мартина решительным шагом подбегала к окну, там без задержки
разворачивалась, так же решительно бежала назад к лестнице и принималась взбираться на нее.
Привычный проход к окну становился все короче, а от поворота на 180o оставался поворот на все
меньший угол. Прошел год - и от всего того пути остался лишь один прямой угол: вместо того
чтобы прямо от двери подниматься на первую ступеньку лестницы у ее правого края, Мартина
проходила вдоль ступеньки до левого края и там, резко повернув вправо, начинала подъем.
В это время случилось, что однажды вечером я забыл впустить Мартину в дом и проводить ее в
свою комнату; а когда наконец вспомнил о ней, наступили уже глубокие сумерки. Я заторопился к
двери, и едва приоткрыл ее - гусыня в страхе и спешке протиснулась в дом через щель в двери,
затем у меня между ногами и, против своего обыкновения, бросилась к лестнице впереди меня. А
затем она сделала нечто такое, что тем более шло вразрез с ее привычкой: она уклонилась от
своего обычного пути и выбрала кратчайший, т.е. взобралась на первую ступеньку с ближней,
правой стороны и начала подниматься наверх, срезая закругление лестницы. Но тут произошло
нечто поистине потрясающее: добравшись до пятой ступеньки, она вдруг остановилась, вытянула
шею и расправила крылья для полета, как это делают дикие гуси при сильном испуге. Кроме того
она издала предупреждающий крик и едва не взлетела. Затем, чуть помедлив, повернула назад,
торопливо спустилась обратно вниз, очень старательно, словно выполняя чрезвычайно важную
обязанность, пробежала свой давнишний дальний путь к самому окну и обратно, снова подошла к
лестнице - на этот раз "по уставу", к самому левому краю, - и стала взбираться наверх.
Добравшись снова до пятой ступеньки, она остановилась, огляделась, затем отряхнулась и
произвела движение приветствия. Эти последние действия всегда наблюдаются у серых гусей,
когда пережитый испуг уступает место успокоению. Я едва верил своим глазам. У меня не было
никаких сомнений по поводу интерпретации этого происшествия: привычка превратилась в
обычай, который гусыня не могла нарушить без страха.
Описанное происшествие и его толкование, данное выше, многим могут показаться попросту
комичными; но я смею заверить, что знатоку высших животных подобные случаи хорошо известны.
Маргарет Альтман, которая в процессе наблюдения за оленями-вапити и лосями в течение многих
месяцев шла по следам своих объектов со старой лошадью и еще более старым мулом, сделала
чрезвычайно интересные наблюдения и над своими непарнокопытными сотрудниками. Стоило ей
лишь несколько раз разбить лагерь на одном и том же месте - и оказалось совершенно
невозможно провести через это место ее животных без того, чтобы хоть символически, короткой
остановкой со снятием вьюков, разыграть разбивку и свертывание лагеря. Существует старая
трагикомическая история о проповеднике из маленького городка на американском Западе,
который, не зная того, купил лошадь, перед тем много лет принадлежавшую пьянице. Этот
Россинант заставлял своего преподобного хозяина останавливаться перед каждым кабаком и
заходить туда хотя бы на минуту. В результате он приобрел в своем приходе дурную славу и в
конце концов на самом деле спился от отчаяния. Эта история всегда рассказывается лишь в
качестве шутки, но она может быть вполне правдива, по крайней мере в том, что касается
поведения лошади.
Воспитателю, этнологу, психологу и психиатру такое поведение высших животных должно
показаться очень знакомым. Каждый, кто имеет собственных детей - или хотя бы мало-мальски
пригоден в качестве дядюшки, - знает по собственному опыту, с какой настойчивостью маленькие
дети цепляются за каждую деталь привычного: например, как они впадают в настоящее отчаяние,
если, рассказывая им сказку, хоть немного уклониться от однажды установленного текста. А кто
способен к самонаблюдению, тот должен будет признаться себе, что и у взрослого
цивилизованного человека привычка, раз уж она закрепилась, обладает большей властью, чем мы
обычно сознаем. Однажды я внезапно осознал, что разъезжая по Вене в автомобиле, как правило
использую разные пути для движения к какой-то цели и обратно от нее. Произошло это в то время,
когда еще не было улиц с односторонним движением, вынуждающих ездить именно так. И вот я
попытался победить в себе раба привычки и решил проехать "туда" по обычной обратной дороге,
и наоборот. Поразительным результатом этого эксперимента стало несомненное чувство
боязливого беспокойства, настолько неприятное, что назад я поехал уже по привычной дороге.
Этнолог, услышав мой рассказ, сразу вспомнил бы о так называемом "магическом мышлении"
многих первобытных народов, которое вполне еще живо и у цивилизованного человека. Оно
заставляет большинство из нас прибегать к унизительному мелкому колдовству вроде "тьфу-тьфу-
тьфу!" в качестве противоядия от "сглаза" или придерживаться старого обычая бросать через
левое плечо три крупинки из просыпанной солонки и т.д., и т.п.
Наконец, психиатру и психоаналитику описанное поведение животных напомнит навязчивую
потребность повторения, которая обнаруживается при определенной форме невроза - "невроз
навязчивых состояний" - и в более или менее мягких формах наблюдается у очень многих детей.
Я отчетливо помню, как в детстве внушил себе, что будет ужасно, если я наступлю не на камень, а
на промежуток между плитами мостовой перед Венской ратушей. Как раз такую детскую фантазию
неподражаемо показал А. А. Милн в одном из своих стихотворений.
Все эти явления тесно связаны одно с другим, потому что имеют общий корень в одном и том
же механизме поведения, целесообразность которого для сохранения вида совершенно
несомненна. Для существа, лишенного понимания причинных взаимосвязей, должно быть в
высшей степени полезно придерживаться той линии поведения, которая уже - единожды или
повторно - оказывалась безопасной и ведущей к цели. Если неизвестно, какие именно детали
общей последовательности действий существенны для успеха и безопасности, то лучше всего с
рабской точностью повторять ее целиком. Принцип "как бы чего не вышло" совершенно ясно
выражается в уже упомянутых суевериях: забыв произнести заклинание, люди испытывают страх