Именем Сандрильона (от французского слова cendre - пепел, зола) Золушку наградил великий Шарль Перро.
Именно так звали угнетенную мачехой девушку во французской сказке (англоязычная Синдерелла - всего лишь калька с французского оригинала) и это слово разошлось по всему миру. В России оно вообще было в двух шагах от того, чтобы войти в русский язык, и навсегда в нем остаться.
Достаточно вспомнить экспромт Баратынского, написанный в альбом Лутковской в 1824 году:
Мила, как грация, скромна,
Как Сандрильона;
Подобно ей, красой она
Достойна трона.
Приятна лира ей моя;
Но что мне в этом?
Быть королем желал бы я,
А не поэтом.
Или стихотворение Анны Ахматовой из сборника "Четки".
…И на ступеньки встретить
Не вышли с фонарем.
В неровном лунном свете
Вошла я в тихий дом.
Под лампою зеленой,
С улыбкой неживой,
Друг шепчет: «Сандрильона,
Как странен голос твой…»
В камине гаснет пламя;
Томя, трещит сверчок.
Ах! кто-то взял на память
Мой белый башмачок.
И даже уже в советское время Лев Кассиль включил в свою лучшую повесть "Кондуит и Швамбрания" главу про "Покровскую Сандрильону" - о том, как горничная Марфуша анонимно посетила бал-маскарад для избранного общества в Коммерческом Собрании.
Популярность этого имени неудивительна - ведь именно вариант сказки, предложенный Перро, стал каноническим.
Его мы помним с детства, его экранизации мы видим в мультфильмах и художественных фильмах, в общем, без сомнений, Сандрильона - самый популярный вариант Золушки.
Мне даже сюжет этой сказки пересказывать смысла нет - все и так его прекрасно знают. Разве что какие-нибудь мелочи не помнят.
Вроде того, что фея-крестная, превращая тыкву в карету, предварительно вручную удаляла мякоть из тыквы. Честное слово, так и было:
Волшебница выдолбила тыкву до самой корки, потом прикоснулась к ней волшебной палочкой, и тыква мигом превратилась в золочёную карету.
У меня и подтверждение есть - гравюра Гюстава Доре.
Еще мне очень нравятся сборы сестер на бал. А вы думали, девушек только сейчас калории заботили?
"Дня два они ничего не ели, так все радовались. Когда надевали корсеты, изорвали больше дюжины шнурков, - до такой степени их затягивали, чтобы сделать талию потоньше. И все время они торчали перед зеркалом".
Как говорится в известном афоризме: "У женщины два врага - весы и зеркало. Еще паспорт, но его хотя бы потерять можно".
Не все читатели также помнят то, что балов у Перро на самом деле было два. С первого Золушка ушла вовремя, а вот на втором увлеклась принцем и проворонила дедлайн - потому и пришлось бежать по лестнице, теряя обувь.
И вот туфелька, пожалуй, заслуживает отдельного разговора.
Есть такое расхожее разоблачительное мнение, что хрустальная туфелька Золушки на самом деле была не хрустальной, а меховой. Переводчики, дескать, перепутали французское слово verre - «стекло», с устаревшим термином vair - так назывался мех особой выделки.
Перепутать действительно немудрено, благо оба слова звучат совершенно одинаково - но версия с мехом почти наверняка ошибочна.
Ее живучесть объясняется тем, что версию про мех запустил другой великий французский классик - Оноре де Бальзак:
Некоторые редкостные меха, как, например, vair имели право носить одни только короли, герцоги и занимающие определённые должности вельможи. Слово это уже лет сто как вышло из употребления и до такой степени забылось всеми, что даже в бесчисленных переизданиях «Сказок» Перро про знаменитую туфельку Золушки, которая первоначально была, по-видимому, из мелкого vair, в настоящее время говорится, что она хрустальная (verre).
Но версия Бальзака про меховые тапочки с самого начала вызывала большие сомнения практически. Еще один французский классик, Анатоль Франс, не без ехидства заметил, что "в меховых башмачках ножки Золушки были бы похожи на мохнатые голубиные лапки. Надо быть без ума от танцев, чтобы плясать в меховых туфельках".
Другие дело - хрустальные туфельки.
Во-первых, в отличие от меховых, они периодически встречаются в сказках, в том числе у тех народов, где слова "мех" и "стекло" звучат совершенно по-разному, например, шотландских или ирландских. А провансальская сказка о Золушке так вообще заканчивается словами: "Крик-крак! Моя сказка кончилась. У меня был стеклянный башмачок. Если бы я его не разбила, я бы показала его вам".
Вторую и главную особенность хрустальных башмачков отметил четвертый в этой главе французский писатель, Эмиль Дешанель: "Пойти на бал танцевать, обутой в стекло! Именно то, что это невозможно, особенно поражает воображение и кажется волшебным… И возможно, Перро пошел на это сознательно".
И это, на мой взгляд, очень точное замечание. Гениальность Перро всегда была в деталях. Каждому из своих героев он придумал необычную фишку, которая врезается в память так, что извлечению не подлежит.
Кот, обутый в сапоги.
Маньяк с синей бородой.
Красавица с веретеном.
Девочка в красной шапке.
Мальчик с белыми камешками в кармане.
Все эти детали не имеют никакого значения для сюжета - красный цвет головного убора или наличие сапог у кота так ни разу и не "сыграли" - но именно они делают сказку незабываемой.
Хрустальные туфельки Золушки вписываются в этот перечень идеально, без зазора.
Как патрон в патронник.
Ну а мы переходит к третьему имени и третьей сказке - уже без хрустальных башмачков.