Зачем в СССР устроили индустриализацию
(В связи с многочисленными просьбами продолжу в блоге тему индустриализации. Вернее - начну с самого начала).
В конце 1920-х годов группировка большевиков, победившая в борьбе за власть после смерти Ленина, загорелась новой идеей.
Аграрную Россию с убитой промышленностью они решили сделать мировым индустриальным гигантом, причем - в считанные годы.
Почему было принято такое решение?
Как любил говорить один из моих начальников: «Концепция поменялась».
Практически все 1920-е годы Советская Россия жила ожиданием мировой революции, считая себя не более чем первой ласточкой. И это не было прекраснодушными мечтаниями, к подобным ожиданиям были серьезные основания. Ведь самым впечатляющим активом большевиков было вовсе не одно из крупнейших государств на планете.
Самым большим активом большевиков была коммунистическая идея.
С одной стороны, жители европейских стран, в кровь измочаленных Первой мировой, жили так трудно, как никогда до этого. Особенно это касалось проигравших немцев, вынужденных платить репарации кровью своей экономики. С другой стороны - беспрецедентное падение уровня жизни сделало коммунистическую идею невероятно популярной, число ее сторонников исчислялось миллионами и вовсе не случайно главным Бабайкой для европейских элит в те годы являлся Коминтерн, которого они боялись как огня.
Именно поэтому главная тактическая задача большевиков в первые годы Советской власти формулировалась кратко - выжить. Просто выжить, не упустить власть, протянуть какое-то время и дождаться того счастливого дня, когда за первой ласточкой долетит вся остальная стая. И вот тогда всем своим Коммунистическим интернационалом мы будем строить на планете рай земной.
Если говорить о конкретных персоналиях, то следующей должна была долететь Германия - некоторые большевистские вожди в этом не сомневались даже в конце 1920-х.
В 1928 году главное СМИ страны, газета «Правда» обещала: «Соединение самой могучей техники и промышленности Германии с сельским хозяйством нашей страны будет иметь неисчислимые благодетельные последствия. И та, и другая получат громадный толчок к развитию. Только тогда наше сельское хозяйство получит дешевые и лучшие машины в нужном количестве и сможет дать такое количество продуктов, что хватит накормить с избытком не только двухсотмиллионное население, но и всю Европу».
А еще через две недели Григорий Зиновьев писал в той же «Правде» о последствиях неминуемой и скорой революции в Германии:
«Союз с победоносной пролетарской революцией может быстро и радикально обезвредить опасные стороны нашего нэпа. Союз пролетарской Германии и Советской России создал бы новую фазу нэпа, ускорил бы и упрочил бы развитие нашей государственной промышленности и подрезал бы в корне тенденцию новой буржуазии занять господствующее положение в хозяйстве нашего Союза Республик».
Однако если перейти от романтики революции в область практической политики, то прагматикам уже в конце 1920-х стало понятно - мировой революции не будет, объявленный обреченным капитализм оказался весьма живучим и, очень похоже, устоял везде, кроме как в России.
Эльзасская Советская республика во французском Страссбурге, Гилянская Советская Социалистическая Республика в Персии, Тарнобжегская народная республика в Польше, Советская Венгрия и Советская Словакия - все эти государственные образования так и не удержали власть и очень быстро канули в Лету, а осуществляемые в 20-х годах Коминтерном попытки устроить революции что в Германии, что в Болгарии, что в Польше неизменно проваливались. Даже в маленькой Эстонии попытка экспорта революции обернулась лишь массовыми убийствами коммунистов и сочувствующих.
На всей планете Советскую власть удалось установить только в Монголии и в Туве, но это были явно не те достижения, на которые рассчитывали большевики Советской России.
И это - в самые смутные и голодные годы! Что уж говорить теперь, когда Европа худо-бедно начала отходить от военной контузии и жизнь понемногу налаживалась. Жизнь, кстати, вскоре подтвердила самые худшие опасения - допущенные к выборам в начале 30-х немецкие коммунисты оказались только третьими, уступив нацистам и социал-демократам. А следующие выборы лишь подтвердили, что народная поддержка коммунистической идеи становится все менее массовой - в выборе между «красным» и «коричневым» немецкий народ предпочел нацизм, который вскоре получил и полную власть в стране, причем абсолютно честно и предельно демократично.
Нет, стратегически никто не собирался отказываться от великой мечты в виде серпа и молота на всем Земном шаре, но коммунисты-прагматики уже поняли, что тактику придется менять, а с коммунистами-романтиками что-то делать.
С пронзительно ясностью приходило понимание, что Советскому Союзу придется выживать в одиночку, причем выживать в максимально враждебном окружении.
А когда речь заходит о выживании, романтика революции, политика и пафосные речи о пролетарской солидарности быстро уходят на задний план, а авансцену занимают прозаическая экономика и скучные цифры.
Какие шансы были у Советской России устоять и продержаться во враждебном окружении не пару лет до мировой революции, а при игре «вдолгую»?
Минимальные.
Потому что, повторюсь, выживание - это экономика, но экономика России была тяжело больна еще до революции, а Первая мировая и последовавшая смута Гражданской войны едва не добили ее окончательно.
Примерно со второй половины XIX века Россия все увереннее шла по пути Турции, дрейфуя из держав самого первого ряда в безнадежно отстающий второй, а то и третий эшелон. Такое периодически случается в мировой истории, та же Польша или Китай, «болевшие» пару столетий так, что над ними не глумился только ленивый, не дадут соврать.
Поэтому выбор у Советской России был совсем небогат - либо совершить невозможное и модернизировать свою экономику до уровня ведущих мировых государств, либо сдохнуть.
Других вариантов не было. Никаких. Ни «может рассосется», ни «да ну, кому мы нужны, отсидимся», ни даже «не всем быть чемпионами, второй дивизион тоже престижный».
Нет - только два варианта: «упереться, построить и выжить» либо «лапки и сдохнем».
«Погодите! - скажут мне любители хрустящих хлебобулочных изделий. - Что значит «экономика была тяжело больна»? Да мы ух! Да темпы развития экономики России были одними из самых высоких в мире!».
А я даже спорить не буду, а использую ачивку «звонок другу».
Был такой забытый ныне большевик, латыш Александр Петтович (Петрович) Спундэ.
До революции - пламенный большевик с баррикадами, ранениями, тюрьмами и сибирскими ссылками, после революции был отправлен служить Советской власти в финансовый сектор, одно время даже исполнял должность главного комиссара Народного банка РСФСР (так тогда именовался Центробанк). Потом - «левый коммунист», в 1931 году по здоровью вышел на пенсию.
Это его и спасло.
Правда, из партии в 1938 году его все равно исключили, но не сажать, ни стрелять не стали, хотя из Москвы выслали.
На жизнь зарабатывал сначала бухгалтером межрайонной конторы по электрификации сельского хозяйства в городе Кирове, а потом кассиром в одном из отделений Госбанка, которым когда-то руководил.
Все годы нахождения на пенсии Спундэ посвятил изучению экономической истории СССР и, отработав в кассе, вечерами писал большой научный труд на эту тему, который до сих пор целиком не опубликован. Частью этой работы являются «Очерки экономической истории русской буржуазии», где он достаточно подробно разбирает вопросы, которые до сих пор вызывают бурные дебаты в соцсетях.
А вот теперь мы возвращаемся к тому, что Александр Петтович в своем исследовании говорит про «самые высокие темпы роста».
«Иногда для доказательства быстрого капиталистического развития предреволюционной России указывают на высокие темпы роста ее промышленности. В период от 1860 до 1913 года среднегодовой прирост выплавки чугуна составил 5,1%, добычи каменного угля - 9,2%, нефти - 14%, протяженности железных дорог - 7,4%.
Но при анализе этих цифр надо принимать во внимание не только чрезвычайно низкий начальный уровень отсчета. С точки зрения оценки того, насколько и как возрастала сила русской буржуазии, не менее важно и другое.
Темпы роста русской промышленности в том случае, если она имела целью догнать Запад или хотя бы перестать отставать от него, должны были многие годы непрерывно возрастать. Условия для этого (территория, население, дешевые рабочие руки) были. На самом деле имело место обратное.
Если разбить все пореформенное время на два периода: 1860-1880 и 1880-1913 годы, то обнаруживается, что ускоряют свой среднегодовой рост только выплавка чугуна (1,4% в первый период и 7,35% во второй) и производство хлопка (3,5% и 4,7%).
Остальные отрасли замедляют свой рост (добыча золота - 2,9% и 0,4%, добыча угля-12,7% и 8%, добыча нефти-19,7% и 3,2%, производство сахара- 11,7% и 5,5%). В результате к 1913 году разрыв в промышленном развитии Европы и России не уменьшился, а увеличился».
Вот что «не уменьшился, а увеличился» - Александр Петтович совершенно прав. Я не буду пытаться объять необъятное, а проиллюстрирую тогдашнее состояние российской экономики на примере только одного сектора - горно-металлургического.
Почему металлургия?
Во-первых, эта отрасль напрямую и теснейшим образом связана с судьбой моих героев, выпускников металлургического факультета Горной академии. И без рассказа о металлургии мне все равно не обойтись.
А во-вторых… Чтобы раскрыть это «во-вторых», приведу одну цитату. В 1929 году в газете «Правда» вышла историческая статья под названием «Год великого перелома». Написал ее главный сторонник варианта «упереться, построить и выжить» Иосиф Сталин. В ней он, в частности, сказал следующее:
«Мы добились за истекший год в основном благоприятного разрешения проблемы накопления для капитального строительства тяжелой промышленности, взяли ускоренный темп развития производства средств производства и создали предпосылки для превращения нашей страны в страну металлическую. В этом наше второе и основное достижение за истекший год».
Почему так важно было создать «страну металлическую»?
Потому что без этого все остальное было бессмысленно.
Как мы все учили в школе, сначала на Земле был каменный век, потом бронзовый, затем железный.
Так вот - ничего не изменилось. Не знаю, в курсе ли вы, но мы все до сих пор живем в железном веке.
Железо и сегодня, в двадцать первом веке, является самым активно используемым человечеством материалом. Да, конечно, в последние десятилетия его доминирование перестало быть тотальным, и доля в общем раскладе существенно снизилась из-за массового распространения пластика и все более широкого использования алюминия.
Но первое место по широте применения оно за собой сохранило. И перспективы его вытеснения оттуда пока не просматриваются - еще никто и близко не подобрался.
Человечество пока так и не смогло найти равноценную замену чугуну и стали, поэтому на планете Земля железо до сих пор «намба ван».
Это сегодня. Что уж говорить про начало двадцатого века, когда из железа производилось приблизительно все.
Поэтому все было просто - или у тебя есть собственная металлургия, или можно даже не начинать. Ты ничего не слепишь за неимением пластилина.
Чтобы стало понятно - в какой ситуации оказались мои герои на стыке двадцатых и тридцатых, мне придется хотя бы коротко рассказать, как отечественная металлургия дошла до жизни такой.
Сейчас будет немножко скучно, потерпите...
(это глава из моей книги "Двинулись земли низы-2". Продолжение - завтра)