УМЕР АНДРЕЙ ВОЗНЕСЕНСКИЙ. О НЁМ
Вообще-то сегодня я хотел написать о другом поэте и по другому поводу.
Но теперь - об Андрее Андреевиче Вознесенском...
Познакомились мы давно - видимо, в «Московских новостях». Но и до этого у нас был, как минимум, один контакт по телефону.
Я работал в АПН. Это, видимо, конец 70-х годов. Вознесенскому присудили французскую премию Маларме (или приняли в Академию Маларме). Естественно, мне (а я работал в редакции журнала, издаваемого во Франции) поручили взять у него интервью. Я позвонил ему. Представился. Объясняя причину своего звонка, сказал об избрании. Точно помню его ответ - настолько он был лапидарен, ироничен и полон достоинства: - Я счастлив. Я горд. Я рад.
Примерно такие слова. И всё.
По-моему, он куда-то то ли торопился, то ли уезжал. И интервью телефонного не состоялось. Встречи в тот раз не было точно.
Главное и близкое знакомство состоялось уже в «Независимой». Конечно, тут сыграла свою роль и активность Зои Богуславской.
Встречались много раз и в разных местах. Мы с женой ходили несколько лет подряд на его ежегодные вечера в зале имени Чайковского. Последний раз, помню, он уже довольно невнятно говорил. Он был на нашем первом празднике «Независимой». И, наверное, на втором. Бывал на Антибукеровских обедах.
На первом празднике «Независимой» он подарил редакции маленькую медную иконку - она у меня хранится все эти годы.
Был у него на даче - по-моему, вместе с Марьей Розановой.
Я печатал его стихи в «Независимой». С рисунками. Много. Это не всем в редакции и особенно в отделе культуры нравилось.
Когда начались активные нападки на поэтов-шестидесятников, я написал статью в «Независимую», где была примерно такая фраза (после небольшого гимна в их честь и попытки защитить их от нападок поклонников Кулика и всяческих перфомансов): Я горд, что Андрей Вознесенский попросил меня напечатать его стихи и что Евгений Евтушенко часто сам приносит свои стихи в редакцию.
Это было правдой - газеты тогда их не очень печатали. Новые журналы - тем более. Но Андрей Андреевич обиделся. При встрече (или по телефону)спросил у меня: - Когда это я просил вас напечатать мои стихи?
После этого он стал печатать свои стихи и рисунки в «Московском комсомольце». Как-то мы встретились то ли в день Пасхи, то ли сразу после нее. Я как-то робко с ним завел о чем-то разговор. Сказав, что вроде бы, не желая того, обидел его. Он сказал: - Сегодня Пасха. Я вас простил.
Когда мы с женой полетели на похороны Андрея Донатовича Синявского в Париж, то в самолете встретились с Андреем Андреевичем и Зоей Богуславской. Из Москвы на эти похороны прилетели только мы четверо.
В последние годы практически не виделись. Он уже был очень плох. И не показывался на людях. Но с Зоей иногда сталкивались. Она рассказывала о лечении.
Конечно, начиная с перестройки он как-то выпал со своей поэзией из времени. По-моему, он и не очень понимал это новое, когда-то такое желанное время. Но до 1985 года - великий поэт!
Вся их четверка - Ахмадулина, Рождественский, Евтушенко и Вознесенский - очень большие поэты. В стихах, написанных в 60-е годы, - великие. Позже - очень-очень большие.
Читали мы их постоянно. Стихи их знали наизусть. Это была одновременно и Поэзия, и Свобода, и Откровение.
Думаю, Андрей Андреевич прожил более чем счастливую для поэта жизнь. Долгую. С общенациональной почти с первых шагов в поэзии и на многие годы славой. С международной известностью. С возможностью жить в общем-то так, как он хотел. Почти постоянно издавался (в моей библиотеке - практически все его издания). Фактически - баловень судьбы. С минимально необходимой для поэтического вдохновения и вкуса жизни дозой неприятностей, которая саму-то жизнь практически не портила.
И имел - для поэта - почти идеальный характер. Не был злым, завистливым, занудным, неопрятным или неприятным.
Я его стихи 60-70-х любил, люблю и буду любить. И буду перечитывать их на старости лет.
Но теперь - об Андрее Андреевиче Вознесенском...
Познакомились мы давно - видимо, в «Московских новостях». Но и до этого у нас был, как минимум, один контакт по телефону.
Я работал в АПН. Это, видимо, конец 70-х годов. Вознесенскому присудили французскую премию Маларме (или приняли в Академию Маларме). Естественно, мне (а я работал в редакции журнала, издаваемого во Франции) поручили взять у него интервью. Я позвонил ему. Представился. Объясняя причину своего звонка, сказал об избрании. Точно помню его ответ - настолько он был лапидарен, ироничен и полон достоинства: - Я счастлив. Я горд. Я рад.
Примерно такие слова. И всё.
По-моему, он куда-то то ли торопился, то ли уезжал. И интервью телефонного не состоялось. Встречи в тот раз не было точно.
Главное и близкое знакомство состоялось уже в «Независимой». Конечно, тут сыграла свою роль и активность Зои Богуславской.
Встречались много раз и в разных местах. Мы с женой ходили несколько лет подряд на его ежегодные вечера в зале имени Чайковского. Последний раз, помню, он уже довольно невнятно говорил. Он был на нашем первом празднике «Независимой». И, наверное, на втором. Бывал на Антибукеровских обедах.
На первом празднике «Независимой» он подарил редакции маленькую медную иконку - она у меня хранится все эти годы.
Был у него на даче - по-моему, вместе с Марьей Розановой.
Я печатал его стихи в «Независимой». С рисунками. Много. Это не всем в редакции и особенно в отделе культуры нравилось.
Когда начались активные нападки на поэтов-шестидесятников, я написал статью в «Независимую», где была примерно такая фраза (после небольшого гимна в их честь и попытки защитить их от нападок поклонников Кулика и всяческих перфомансов): Я горд, что Андрей Вознесенский попросил меня напечатать его стихи и что Евгений Евтушенко часто сам приносит свои стихи в редакцию.
Это было правдой - газеты тогда их не очень печатали. Новые журналы - тем более. Но Андрей Андреевич обиделся. При встрече (или по телефону)спросил у меня: - Когда это я просил вас напечатать мои стихи?
После этого он стал печатать свои стихи и рисунки в «Московском комсомольце». Как-то мы встретились то ли в день Пасхи, то ли сразу после нее. Я как-то робко с ним завел о чем-то разговор. Сказав, что вроде бы, не желая того, обидел его. Он сказал: - Сегодня Пасха. Я вас простил.
Когда мы с женой полетели на похороны Андрея Донатовича Синявского в Париж, то в самолете встретились с Андреем Андреевичем и Зоей Богуславской. Из Москвы на эти похороны прилетели только мы четверо.
В последние годы практически не виделись. Он уже был очень плох. И не показывался на людях. Но с Зоей иногда сталкивались. Она рассказывала о лечении.
Конечно, начиная с перестройки он как-то выпал со своей поэзией из времени. По-моему, он и не очень понимал это новое, когда-то такое желанное время. Но до 1985 года - великий поэт!
Вся их четверка - Ахмадулина, Рождественский, Евтушенко и Вознесенский - очень большие поэты. В стихах, написанных в 60-е годы, - великие. Позже - очень-очень большие.
Читали мы их постоянно. Стихи их знали наизусть. Это была одновременно и Поэзия, и Свобода, и Откровение.
Думаю, Андрей Андреевич прожил более чем счастливую для поэта жизнь. Долгую. С общенациональной почти с первых шагов в поэзии и на многие годы славой. С международной известностью. С возможностью жить в общем-то так, как он хотел. Почти постоянно издавался (в моей библиотеке - практически все его издания). Фактически - баловень судьбы. С минимально необходимой для поэтического вдохновения и вкуса жизни дозой неприятностей, которая саму-то жизнь практически не портила.
И имел - для поэта - почти идеальный характер. Не был злым, завистливым, занудным, неопрятным или неприятным.
Я его стихи 60-70-х любил, люблю и буду любить. И буду перечитывать их на старости лет.