О МОЁМ СТАРШИНЕ, КОТОРОГО ПОМНЮ И ЛЮБЛЮ часть третья
-Да про Юдина, про кого же ещё?!
-А-а-а... Кто про что... Ты того... завязывай это дело, угомонись. Язычок прикуси. Нагребёшь с ним у Дубины беды для своей мамки на пару похоронок.
-Утешили. Прямо, как отец родной. Спасибо, папа. -поклонился Сашка.
-На здоровье, сынок. Какие могут быть счёты в семье? -улыбнулся в ответ старшина.
-А почему две похоронки? -спросил я.
-Одна от командования, вторая от политотдела. Считается, что родственникам приятно двойное внимание. Понятно?
-Хороший вы дядька, старшина. Вам бы Брежневым работать. Или хотя бы маршалом Гречко, на худой конец. -искренне ответил я.
-Да хоть бы уж Юдиным! Голову бы никто не дурил! Мы бы с вами поладили, верно, товарищ… э-э-э… ? -подал свою идею Сашка, уже и не зная, как теперь обратиться к старшине.
-Сплюнь, поганец! -отреагировал старшина, и хлопнув ладонью по столу, официальным, служебным голосом заявил:
-Хорош п......еть. Барахло всё выложили?
-Всё, -ответил я.
-Пошли, заведу в столовую. Поедите напоследок от пуза. Нормального чего-нибудь, с кухни. Баланда на губе - вода. И даже ещё жиже. А то и наоборот-бодяга без воды.
-Ни хрена себе! Так там что, советской власти совсем нет? -удивился Сашка.
-А! Как пожрать, так вам советскую власть подавай? -засмеялся старшина.
-Наоборот, чувак. Именно там она и сохранилась, как в музее.-ответил я Сашке.
-Ох, я им, б…..ям, и наработаю там на пустой курсак! -хлопнув себя по животу, пообещал он.
-Да ладно, кочумай. Сидят же люди. И не помер ещё никто. И мы, может, проскочим.
-И то верно. Что мы, не советские люди, что ли? Не комсомольцы? Не строители коммунизма? -Сашка подмигнул нам со старшиной. - Х…. с ним, пошли берлять. Старшина пообещал же нам классного хавчика перед расстрелом… -Он первым двинулся к дверям, и,через пару шагов обернувшись, добавил: -А верзать будем завтра утром уже у Дубины. Осчастливим его вонючий сортир нашим высококалорийным говнецом… Пусть и без газетки!
-Тьфу, .… вашу, барбосов, мать! -сплюнул старшина.-Не языки, а помойки!
-Не, а всё-таки классно у них в коммунизме придумано, -подумал я вслух. -От каждого по способностям, каждому по потребностям.
-Ага. От каждого по способностям, каждому - по возможностям. -спустил меня с небес Сашка. -И век свободки не видать!
Я смотрел на него с удивлением. Обычно в нашем трёпе Сашка не залезал в высокую политику. А тут вдруг разошёлся! Видимо, Юдин перестарался.
-Да ты не ссы, -он, видимо, решил меня утешить. -Пока Брежнев жив - никакой коммунизм нам не грозит, увидишь. Это тебе не Юдин. Сразу видно, что Брежнев человек серьёзный, порядочный. И этот… «Варшавский договор стоит на страже мира и социализма!» -дурашливо процитировал он лозунг, висевший над входом в кабинет Юдина. -Ну, чего стоим, как тот е....чий Варшавский договор? Идём хавать или не идём??
-Вот же ж, б……ь, п.…...болы! Вот же балаболки! Вы оба своей смертью то-очно не умрёте.-серьёзно и невесело подытожил старшина, и мы наконец-то вышли в коридор.
VIII. ЛЕЗГИНКА НА ТРОИХ.Казарма оказалась почти безлюдной. Со спинки койки в углу, у окна, торчали подошвы огромных сапожищ. Там возлежал стокилограммовый Ваха, наш друг, водитель, и лениво жевал палочку чурчхелы. Рядом, на тумбочке, желтела горка мандариновых корок. Видимо, получил очередную посылку с Родины, из Грузии.
Кличка у него была «Щигец». Возникла она от искаженного для русскоязычного удобства грузинского словечка «Шевэци», обозначающего желание Вахи вступить с вами в очень близкие, интимные отношения. Ваха употреблял его каждые пять минут, по делу и без дела.
Сашка, заметив корки, хищно повёл носом, радостно заулыбался, и подмигнул мне. Мы оба знали, что мандарины в этих посылках, как правило, всегда заряжены чачей
.
- О! Авалиани, пошли, поужинаешь с нами, и отвезешь ребят… ну, сам знаешь, куда. -сказал старшина.
- Э-э! Шэвэци шени Дубина, магиз цамлат пирши шэфтесли! -это Ваха пожелал ненавистному всем Дубине всяческих проблем со здоровьем и нестандартных методов их лечения на языке своего знаменитого тёзки Вахтанга Кикабидзе.
Нехотя опустив ноги на пол, он открыл тумбочку. Старшина, не оборачиваясь, шёл к выходу. Ваха быстро набил оба кармана хэбэшных галифе мандаринами. Сашка сглотнул слюну. Внезапно раздалось:
- Авалиани, я всё вижу! -при этом старшина даже не повернул головы. За тридцать лет службы он видел нас, двадцатилетних, насквозь даже затылком.
- Э-э! Йэсли видыш, зачэм гаварыш, да? -вполне резонно отреагировал Ваха. Сашка плотоядно потёр руки, и толкнул меня локтем. Ваха обнял нас за плечи, и мы пошли догонять старшину.
В предвкушении банкета Сашка не совладал со своими эмоциями, и громко затянул любимую песню всех наших грузинов-водителей. И товарища Сталина, кстати, тоже.
-Сакварлис саплавс вэдзебди…
Мне пришлось присоединиться:
-Вер внахе дакаргулико…
Ваха мгновенно развернулся, ухитрился встать на носки своих гигантских сапог, раскинул руки в лезгинке, и последние две строчки мы заканчивали уже на три голоса:
-Гуламосквни-и-и-ли втироди,
Сада хар чемо Сулико…
Старшина остановился, и молча смотрел на нас, улыбаясь какой-то незнакомой прежде улыбкой. Когда мы втроём, всё ещё изображая лезгинку, протанцевали мимо него к выходу, мне показалось, что он что-то шепнул вслед. Вышли на улицу.
-А где все наши, старшина? -отдышавшись, спросил Сашка. -Борька с Валеркой, Иванов, Лукьянов? (Капитан Лукьянов был нашим ротным).
-Лукьянов сразу из кабинета полковника, где вас казнили, в свой гараж вертанул, третий день пытается свои новые «Жигули» завести. А ваших обоих раздолбаев я срочно в наряд запихнул от греха подальше, посыльными в штаб дивизии.
-Зачем?! Как каких-то салаг?! -удивились мы.
-Затем! Бегали тут, казарму баламутили, народ разлагали. Всё за вас горло драли. Могли тоже огрести на свои жопы приключений. Юдин на них уже глаз положил.
-А Иванов? -его отсутствие меня особенно удивляло.
-Ты же тут самым умным считаешься. Угадай с трёх раз. -засмеялся старшина.
-Так… попробую… Раз посыльные в штабе дивизии наши, значит, и дежурный тоже от нас. А дежурные там-начиная от майора, и выше. Значит… что, Шилов пошёл дежурным? А Иванов уже с его Ларисой того… кувыркается?
-Да… тебе в телевизор надо. В это… в «Следствие ведут знатоки». Ну чисто Штирлиц. -вполне серьёзно сказал старшина.
-Всё равно мог бы и проводить, конь педальный. Первый раз ведь садимся. -обиделся я.
-Э-э! Шэвэци шени Иваноф. Зарэжэт йиво Щилоф. Я бы-зарэзал… -лениво процедил Ваха.
-Не надо пока, Щигец. Подожди хоть до дембеля. -попросил Сашка.
-Как хочыш. -согласился Ваха.
-Зарэжу, зарэжу… Всё бы вам резать… Тоже мне, этот… Гамлет. -проворчал старшина. Я с уважением посмотрел на него. Гамлета знает! Хоть и не в тему.
IX. МАНДАРИНОВЫЕ ПОМИНКИПодошли к столовой. Мимо проходил худенький, совсем юный лейтенантик. Дёрнул его чёрт показать свою значимость, и сделать Вахе замечание:
-Застегнитесь, рядовой. И поправьте головной убор. Вы не в парке на прогулке, а при исполнении воинского долга.
Ваха мгновенно застегнул верхнюю пуговицу кителя, сдвинул пилотку с затылка на лоб, расправил метровые плечи, приложил ладонь к виску, и гаркнул во всё горло:
-Шэвэци, таварыш лэйтинант! Спасыба!
Лейтенант удовлетворённо кивнул, и заложив руки за спину, солидно, не торопясь зашагал дальше. Он и не подозревал, что его только что лишили невинности. А Ваха не унимался:
-Мопсма ме шентвис, таварыш лэйтинант! Служу Савэцкаму Саюзу!
Лейтенант, не останавливаясь, повернул голову, покровительственно улыбнулся, козырнул, и продолжил движение. У отвернувшегося старшины от смеха тряслись плечи. Да и мы с Сашкой уже через несколько месяцев общения с Вахой вполне прилично «тянули» в ходовых грузинских выражениях. (В данном случае лейтенанту было обещано использовать его, в случае нужды, вместо унитаза).
-Доиграешься когда-нибудь, Вахтанг. -сказал старшина.
-Э-э! Я па рускаму сказал харашо, да? А мой язык-маё дэло. Ныкаму нэ касаеца, хо?
-Хо, Щигец, хо, -с готовностью согласился Сашка. -Всё правильно. Пусть не лезет, задохлик. Пошли быстрей. Чкара, чкара, -добавил он по-грузински. Мандарины в карманах Вахи жгли его истерзанную замполитом душу.
Слово своё старшина сдержал. В маленькой комнатке за кухней нам подали действительно царский ужин на четверых. Хорош оказался номенклатурный харч! Я и не предполагал, что в нашей солдатской столовой даже теоретически могут находиться такие продукты.
Мандарины быстро таяли. Ваха вышел покурить, и вернулся снова с набитыми карманами. Стоит ли вспоминать дальше? Впрочем, стоит.
Помню, как старшина, приобняв Ваху за плечи, рассказывал ему, и нам с Сашкой тоже, про сгоревший в Берлине свой бывший экипаж, в котором было двое грузин, командир, младший лейтенант, и механик, младший сержант, тоже Вахтанг. И было всем в экипаже по 19-20 лет. Никогда, ни до, ни после, мне не доводилось видеть нашего Ваху таким серьёзным. Молча употребили по мандаринке...
А потом втроём-старшина, и мы с Сашкой, медленно, «со слезой», пели его самую любимую песню:
Не осуждай меня, Прасковья,
Что я к тебе пришёл такой,
Хотел я выпить за здоровье,
А должен пить за упокой.
Сойдутся вновь друзья подружки
Но не сойтись вовеки нам
И пил солдат из медной кружки
Вино с печалью пополам.
Хмелел солдат, слеза катилась,
Слеза несбывшихся надежд,
А на груди его светилась
Медаль за город Будапешт.
В тот вечер эта известная и официальная советская песня вдруг продрала меня до дрожи в коленках. И причём-на всю жизнь.
А затем мы всё-таки поехали на Вахином «козлике» на губу. Вскоре «козлик» стал вытанцовывать на дороге что-то типа лезгинки. Старшина чертыхнулся раз, другой, третий, потом вытащил Ваху из-за руля, и сам занял его место. Машина пошла чуть ровнее, примерно в стиле танго. Ваха буркнул «Шэвэци», и благополучно уснул.
А слева от меня дремал Сашка, улыбаясь во сне. Он был где-то далеко, и ему было хорошо. Но губы его постоянно шевелились. Наверное, материл кого-то во сне. Хотя, почему «кого-то»? Юдина, кого же ещё! Я ему позавидовал. Железные нервы были у этого парня. В гробу он видел всех Юдиных и Дубин, вместе взятых.
-Тебе кто больше нравится, Маккартни или Леннон? -вдруг пробормотал он.
-Что за вопрос, Сань? Конечно Леннон!
-Я так и знал… А почему?
-Почему, почему… Сам знаешь, почему. Потому что такой же расп….дяй по жизни, как и мы с тобой…
-Точно! -со счастливой улыбкой бормотнул Сашка, и снова ушёл в астрал.
-Живой ты там, Леннон? -подал голос через несколько минут старшина.
-Живой. -ответил я.
-Всё будет хорошо. Вернётесь, поговорим ещё. Лучок поспеет зелёный, редиска. Молока вам возьму у соседки, корову она держит. Может, и творожку. -Помолчав немного, добавил: -Песню мою споём…
Именно в этот момент я резко, как ожог, ощутил всю глубину той пропасти, которая отделяет этого простого, не слишком грамотного мужика, носящему на себе с 19-ти лет страшные шрамы войны, от всей нашей золотопогонной п……братии - командира, полковника, уделившего нам с Сашкой не более 30 секунд, майора-замполита, идиота клинического, ротного с его новыми «Жигулями», взводного с его очередной любовницей…
И как сравнение-творожок, редиска… И слово доброе… И песня его, простая и обалденная… Неожиданно для себя я сказал:
-Спасибо вам за всё, дядя Вань.
-Ну, ну, держи хвост морковкой. Главное-войны уже нет…
X. ДВЕНАДЦАТЬ ЧАСОВ СПУСТЯНедосып на голых засаленных нарах, утреннее неприятие организмом непонятной несолёной жижи, именуемой «завтрак», нервное напряжение от резкой перемены в привилегированной жизни гарнизонного «рок-звездуна», сделали своё дело.
Да и рёбра крепко побаливали после вчерашнего «крещения» двумя сержантами-мордоворотами во время приёмки на губу, и личного досмотра голышом. Я стал потихоньку отключаться на жарком, палящем солнце. В этот момент прозвучало:
-Первая шеренга! Два шага вперёд! Нале… во! На посадку, в колонну по одному, бегом… марш!
Мы, губари, дружно застучали подошвами сапог по асфальту загона к стоящему метрах в тридцати «Уралу». Я стоял третьим в строю, по росту, и пробегая мимо, скосил глаза на легендарного капитана Дубину, стоящего чуть в стороне в окружении небольшой свиты, и постукивающему стэком по начищенным до зеркального блеска сапогам.
Невысокий, худой, смуглый. Лет около сорока. Внешне ничего особенного. Заморыш. Только широко расставленные ноги, чересчур задранная вверх, по-гестаповски, тулья низко надвинутой на лоб фуражки, огромные чёрные очки, и дурацкий стэк выдавали в нём того садиста-шизофреника, о котором в гарнизоне ходили легенды.
-Бегом, твари! Бегом, я сказал! Приморю! Раз-два! Раз-два! Быстрей! Ещё быстрей! Кому сказано, псы?! Вы что, из жоп у мамок повылезали? -надрывался стоящий у откидного борта грузовика молодой, упитанный старшина-сверхсрочник. -Живей, волки! Хотите жить, или хотите сдохнуть здесь у меня? Порву на портянки! Вас уже нет, говноеды! Быстрей, быстрей! Раз-два! Раз-два! Отстающих не возьму! Шевелите жопами, гниды! Двоих последних опущу в карцер! В браслетах, чтоб не дрочили!
Тем не менее, крытый брезентом кузов «Урала» без проблем вместил всех нас, 30 обитателей военного учреждения, именуемого «Гарнизонная гауптвахта», и отправляемых этим самым «Уралом» вкалывать на некий объект «Полигон».
Последними в кузов взгромоздились двое серьёзных конвоиров, присевших у заднего борта с обнажёнными «калашами» в руках. Третий конвоир, старший, сел в кабину к водителю.
Мощный грузовик заурчал и, переваливаясь с боку набок, покатил неизвестно куда, чтобы там, на этом «Полигоне», предоставить нам возможность «искупить тяжким трудом свою безмерную вину перед Родиной», как выразился вчера наш замполит, майор Юдин, «по отечески благословляя» нас с Сашкой перед отправкой на перевоспитание в эти знаменитые казематы капитана Дубины...
(Продолжение следует)
-А-а-а... Кто про что... Ты того... завязывай это дело, угомонись. Язычок прикуси. Нагребёшь с ним у Дубины беды для своей мамки на пару похоронок.
-Утешили. Прямо, как отец родной. Спасибо, папа. -поклонился Сашка.
-На здоровье, сынок. Какие могут быть счёты в семье? -улыбнулся в ответ старшина.
-А почему две похоронки? -спросил я.
-Одна от командования, вторая от политотдела. Считается, что родственникам приятно двойное внимание. Понятно?
-Хороший вы дядька, старшина. Вам бы Брежневым работать. Или хотя бы маршалом Гречко, на худой конец. -искренне ответил я.
-Да хоть бы уж Юдиным! Голову бы никто не дурил! Мы бы с вами поладили, верно, товарищ… э-э-э… ? -подал свою идею Сашка, уже и не зная, как теперь обратиться к старшине.
-Сплюнь, поганец! -отреагировал старшина, и хлопнув ладонью по столу, официальным, служебным голосом заявил:
-Хорош п......еть. Барахло всё выложили?
-Всё, -ответил я.
-Пошли, заведу в столовую. Поедите напоследок от пуза. Нормального чего-нибудь, с кухни. Баланда на губе - вода. И даже ещё жиже. А то и наоборот-бодяга без воды.
-Ни хрена себе! Так там что, советской власти совсем нет? -удивился Сашка.
-А! Как пожрать, так вам советскую власть подавай? -засмеялся старшина.
-Наоборот, чувак. Именно там она и сохранилась, как в музее.-ответил я Сашке.
-Ох, я им, б…..ям, и наработаю там на пустой курсак! -хлопнув себя по животу, пообещал он.
-Да ладно, кочумай. Сидят же люди. И не помер ещё никто. И мы, может, проскочим.
-И то верно. Что мы, не советские люди, что ли? Не комсомольцы? Не строители коммунизма? -Сашка подмигнул нам со старшиной. - Х…. с ним, пошли берлять. Старшина пообещал же нам классного хавчика перед расстрелом… -Он первым двинулся к дверям, и,через пару шагов обернувшись, добавил: -А верзать будем завтра утром уже у Дубины. Осчастливим его вонючий сортир нашим высококалорийным говнецом… Пусть и без газетки!
-Тьфу, .… вашу, барбосов, мать! -сплюнул старшина.-Не языки, а помойки!
-Не, а всё-таки классно у них в коммунизме придумано, -подумал я вслух. -От каждого по способностям, каждому по потребностям.
-Ага. От каждого по способностям, каждому - по возможностям. -спустил меня с небес Сашка. -И век свободки не видать!
Я смотрел на него с удивлением. Обычно в нашем трёпе Сашка не залезал в высокую политику. А тут вдруг разошёлся! Видимо, Юдин перестарался.
-Да ты не ссы, -он, видимо, решил меня утешить. -Пока Брежнев жив - никакой коммунизм нам не грозит, увидишь. Это тебе не Юдин. Сразу видно, что Брежнев человек серьёзный, порядочный. И этот… «Варшавский договор стоит на страже мира и социализма!» -дурашливо процитировал он лозунг, висевший над входом в кабинет Юдина. -Ну, чего стоим, как тот е....чий Варшавский договор? Идём хавать или не идём??
-Вот же ж, б……ь, п.…...болы! Вот же балаболки! Вы оба своей смертью то-очно не умрёте.-серьёзно и невесело подытожил старшина, и мы наконец-то вышли в коридор.
VIII. ЛЕЗГИНКА НА ТРОИХ.Казарма оказалась почти безлюдной. Со спинки койки в углу, у окна, торчали подошвы огромных сапожищ. Там возлежал стокилограммовый Ваха, наш друг, водитель, и лениво жевал палочку чурчхелы. Рядом, на тумбочке, желтела горка мандариновых корок. Видимо, получил очередную посылку с Родины, из Грузии.
Кличка у него была «Щигец». Возникла она от искаженного для русскоязычного удобства грузинского словечка «Шевэци», обозначающего желание Вахи вступить с вами в очень близкие, интимные отношения. Ваха употреблял его каждые пять минут, по делу и без дела.
Сашка, заметив корки, хищно повёл носом, радостно заулыбался, и подмигнул мне. Мы оба знали, что мандарины в этих посылках, как правило, всегда заряжены чачей
.
- О! Авалиани, пошли, поужинаешь с нами, и отвезешь ребят… ну, сам знаешь, куда. -сказал старшина.
- Э-э! Шэвэци шени Дубина, магиз цамлат пирши шэфтесли! -это Ваха пожелал ненавистному всем Дубине всяческих проблем со здоровьем и нестандартных методов их лечения на языке своего знаменитого тёзки Вахтанга Кикабидзе.
Нехотя опустив ноги на пол, он открыл тумбочку. Старшина, не оборачиваясь, шёл к выходу. Ваха быстро набил оба кармана хэбэшных галифе мандаринами. Сашка сглотнул слюну. Внезапно раздалось:
- Авалиани, я всё вижу! -при этом старшина даже не повернул головы. За тридцать лет службы он видел нас, двадцатилетних, насквозь даже затылком.
- Э-э! Йэсли видыш, зачэм гаварыш, да? -вполне резонно отреагировал Ваха. Сашка плотоядно потёр руки, и толкнул меня локтем. Ваха обнял нас за плечи, и мы пошли догонять старшину.
В предвкушении банкета Сашка не совладал со своими эмоциями, и громко затянул любимую песню всех наших грузинов-водителей. И товарища Сталина, кстати, тоже.
-Сакварлис саплавс вэдзебди…
Мне пришлось присоединиться:
-Вер внахе дакаргулико…
Ваха мгновенно развернулся, ухитрился встать на носки своих гигантских сапог, раскинул руки в лезгинке, и последние две строчки мы заканчивали уже на три голоса:
-Гуламосквни-и-и-ли втироди,
Сада хар чемо Сулико…
Старшина остановился, и молча смотрел на нас, улыбаясь какой-то незнакомой прежде улыбкой. Когда мы втроём, всё ещё изображая лезгинку, протанцевали мимо него к выходу, мне показалось, что он что-то шепнул вслед. Вышли на улицу.
-А где все наши, старшина? -отдышавшись, спросил Сашка. -Борька с Валеркой, Иванов, Лукьянов? (Капитан Лукьянов был нашим ротным).
-Лукьянов сразу из кабинета полковника, где вас казнили, в свой гараж вертанул, третий день пытается свои новые «Жигули» завести. А ваших обоих раздолбаев я срочно в наряд запихнул от греха подальше, посыльными в штаб дивизии.
-Зачем?! Как каких-то салаг?! -удивились мы.
-Затем! Бегали тут, казарму баламутили, народ разлагали. Всё за вас горло драли. Могли тоже огрести на свои жопы приключений. Юдин на них уже глаз положил.
-А Иванов? -его отсутствие меня особенно удивляло.
-Ты же тут самым умным считаешься. Угадай с трёх раз. -засмеялся старшина.
-Так… попробую… Раз посыльные в штабе дивизии наши, значит, и дежурный тоже от нас. А дежурные там-начиная от майора, и выше. Значит… что, Шилов пошёл дежурным? А Иванов уже с его Ларисой того… кувыркается?
-Да… тебе в телевизор надо. В это… в «Следствие ведут знатоки». Ну чисто Штирлиц. -вполне серьёзно сказал старшина.
-Всё равно мог бы и проводить, конь педальный. Первый раз ведь садимся. -обиделся я.
-Э-э! Шэвэци шени Иваноф. Зарэжэт йиво Щилоф. Я бы-зарэзал… -лениво процедил Ваха.
-Не надо пока, Щигец. Подожди хоть до дембеля. -попросил Сашка.
-Как хочыш. -согласился Ваха.
-Зарэжу, зарэжу… Всё бы вам резать… Тоже мне, этот… Гамлет. -проворчал старшина. Я с уважением посмотрел на него. Гамлета знает! Хоть и не в тему.
IX. МАНДАРИНОВЫЕ ПОМИНКИПодошли к столовой. Мимо проходил худенький, совсем юный лейтенантик. Дёрнул его чёрт показать свою значимость, и сделать Вахе замечание:
-Застегнитесь, рядовой. И поправьте головной убор. Вы не в парке на прогулке, а при исполнении воинского долга.
Ваха мгновенно застегнул верхнюю пуговицу кителя, сдвинул пилотку с затылка на лоб, расправил метровые плечи, приложил ладонь к виску, и гаркнул во всё горло:
-Шэвэци, таварыш лэйтинант! Спасыба!
Лейтенант удовлетворённо кивнул, и заложив руки за спину, солидно, не торопясь зашагал дальше. Он и не подозревал, что его только что лишили невинности. А Ваха не унимался:
-Мопсма ме шентвис, таварыш лэйтинант! Служу Савэцкаму Саюзу!
Лейтенант, не останавливаясь, повернул голову, покровительственно улыбнулся, козырнул, и продолжил движение. У отвернувшегося старшины от смеха тряслись плечи. Да и мы с Сашкой уже через несколько месяцев общения с Вахой вполне прилично «тянули» в ходовых грузинских выражениях. (В данном случае лейтенанту было обещано использовать его, в случае нужды, вместо унитаза).
-Доиграешься когда-нибудь, Вахтанг. -сказал старшина.
-Э-э! Я па рускаму сказал харашо, да? А мой язык-маё дэло. Ныкаму нэ касаеца, хо?
-Хо, Щигец, хо, -с готовностью согласился Сашка. -Всё правильно. Пусть не лезет, задохлик. Пошли быстрей. Чкара, чкара, -добавил он по-грузински. Мандарины в карманах Вахи жгли его истерзанную замполитом душу.
Слово своё старшина сдержал. В маленькой комнатке за кухней нам подали действительно царский ужин на четверых. Хорош оказался номенклатурный харч! Я и не предполагал, что в нашей солдатской столовой даже теоретически могут находиться такие продукты.
Мандарины быстро таяли. Ваха вышел покурить, и вернулся снова с набитыми карманами. Стоит ли вспоминать дальше? Впрочем, стоит.
Помню, как старшина, приобняв Ваху за плечи, рассказывал ему, и нам с Сашкой тоже, про сгоревший в Берлине свой бывший экипаж, в котором было двое грузин, командир, младший лейтенант, и механик, младший сержант, тоже Вахтанг. И было всем в экипаже по 19-20 лет. Никогда, ни до, ни после, мне не доводилось видеть нашего Ваху таким серьёзным. Молча употребили по мандаринке...
А потом втроём-старшина, и мы с Сашкой, медленно, «со слезой», пели его самую любимую песню:
Не осуждай меня, Прасковья,
Что я к тебе пришёл такой,
Хотел я выпить за здоровье,
А должен пить за упокой.
Сойдутся вновь друзья подружки
Но не сойтись вовеки нам
И пил солдат из медной кружки
Вино с печалью пополам.
Хмелел солдат, слеза катилась,
Слеза несбывшихся надежд,
А на груди его светилась
Медаль за город Будапешт.
В тот вечер эта известная и официальная советская песня вдруг продрала меня до дрожи в коленках. И причём-на всю жизнь.
А затем мы всё-таки поехали на Вахином «козлике» на губу. Вскоре «козлик» стал вытанцовывать на дороге что-то типа лезгинки. Старшина чертыхнулся раз, другой, третий, потом вытащил Ваху из-за руля, и сам занял его место. Машина пошла чуть ровнее, примерно в стиле танго. Ваха буркнул «Шэвэци», и благополучно уснул.
А слева от меня дремал Сашка, улыбаясь во сне. Он был где-то далеко, и ему было хорошо. Но губы его постоянно шевелились. Наверное, материл кого-то во сне. Хотя, почему «кого-то»? Юдина, кого же ещё! Я ему позавидовал. Железные нервы были у этого парня. В гробу он видел всех Юдиных и Дубин, вместе взятых.
-Тебе кто больше нравится, Маккартни или Леннон? -вдруг пробормотал он.
-Что за вопрос, Сань? Конечно Леннон!
-Я так и знал… А почему?
-Почему, почему… Сам знаешь, почему. Потому что такой же расп….дяй по жизни, как и мы с тобой…
-Точно! -со счастливой улыбкой бормотнул Сашка, и снова ушёл в астрал.
-Живой ты там, Леннон? -подал голос через несколько минут старшина.
-Живой. -ответил я.
-Всё будет хорошо. Вернётесь, поговорим ещё. Лучок поспеет зелёный, редиска. Молока вам возьму у соседки, корову она держит. Может, и творожку. -Помолчав немного, добавил: -Песню мою споём…
Именно в этот момент я резко, как ожог, ощутил всю глубину той пропасти, которая отделяет этого простого, не слишком грамотного мужика, носящему на себе с 19-ти лет страшные шрамы войны, от всей нашей золотопогонной п……братии - командира, полковника, уделившего нам с Сашкой не более 30 секунд, майора-замполита, идиота клинического, ротного с его новыми «Жигулями», взводного с его очередной любовницей…
И как сравнение-творожок, редиска… И слово доброе… И песня его, простая и обалденная… Неожиданно для себя я сказал:
-Спасибо вам за всё, дядя Вань.
-Ну, ну, держи хвост морковкой. Главное-войны уже нет…
X. ДВЕНАДЦАТЬ ЧАСОВ СПУСТЯНедосып на голых засаленных нарах, утреннее неприятие организмом непонятной несолёной жижи, именуемой «завтрак», нервное напряжение от резкой перемены в привилегированной жизни гарнизонного «рок-звездуна», сделали своё дело.
Да и рёбра крепко побаливали после вчерашнего «крещения» двумя сержантами-мордоворотами во время приёмки на губу, и личного досмотра голышом. Я стал потихоньку отключаться на жарком, палящем солнце. В этот момент прозвучало:
-Первая шеренга! Два шага вперёд! Нале… во! На посадку, в колонну по одному, бегом… марш!
Мы, губари, дружно застучали подошвами сапог по асфальту загона к стоящему метрах в тридцати «Уралу». Я стоял третьим в строю, по росту, и пробегая мимо, скосил глаза на легендарного капитана Дубину, стоящего чуть в стороне в окружении небольшой свиты, и постукивающему стэком по начищенным до зеркального блеска сапогам.
Невысокий, худой, смуглый. Лет около сорока. Внешне ничего особенного. Заморыш. Только широко расставленные ноги, чересчур задранная вверх, по-гестаповски, тулья низко надвинутой на лоб фуражки, огромные чёрные очки, и дурацкий стэк выдавали в нём того садиста-шизофреника, о котором в гарнизоне ходили легенды.
-Бегом, твари! Бегом, я сказал! Приморю! Раз-два! Раз-два! Быстрей! Ещё быстрей! Кому сказано, псы?! Вы что, из жоп у мамок повылезали? -надрывался стоящий у откидного борта грузовика молодой, упитанный старшина-сверхсрочник. -Живей, волки! Хотите жить, или хотите сдохнуть здесь у меня? Порву на портянки! Вас уже нет, говноеды! Быстрей, быстрей! Раз-два! Раз-два! Отстающих не возьму! Шевелите жопами, гниды! Двоих последних опущу в карцер! В браслетах, чтоб не дрочили!
Тем не менее, крытый брезентом кузов «Урала» без проблем вместил всех нас, 30 обитателей военного учреждения, именуемого «Гарнизонная гауптвахта», и отправляемых этим самым «Уралом» вкалывать на некий объект «Полигон».
Последними в кузов взгромоздились двое серьёзных конвоиров, присевших у заднего борта с обнажёнными «калашами» в руках. Третий конвоир, старший, сел в кабину к водителю.
Мощный грузовик заурчал и, переваливаясь с боку набок, покатил неизвестно куда, чтобы там, на этом «Полигоне», предоставить нам возможность «искупить тяжким трудом свою безмерную вину перед Родиной», как выразился вчера наш замполит, майор Юдин, «по отечески благословляя» нас с Сашкой перед отправкой на перевоспитание в эти знаменитые казематы капитана Дубины...
(Продолжение следует)