ЗА НЕДАЛЁКОЕ БУДУЩЕЕ
Я уже приводил интересный прогноз посткризисного мира от rusanalit, по которому крупные государсва будут в боьбе с офшорами вытеснят ТНК из мелких (кипров-лихтенштейнов) в средние. Я предположил, что лучшей политической ширмой для этого станут фашистские режимы.
Глеболегович видит мир будущего сходно с тем что описал rusanalit, хотя смещает акценты в иную сторону. Что вполне понятно - его интересуют как раз "большие государсва"
Современное государство выйдет из кризиса победителем, но станет неузнаваемо. Оно укрепится, но сильно изменится...Экономическая архитектура либерального государства, пережившего кризис, будет отредактирована обществом - больше безопасности, меньше рисков, больше прозрачности и контроля. И это не просто будет принято, а общепринято - и ляжет в обязательственную основу следующего консенсуса....Граждане потребуют крайне жесткого контроля финансового сектора, сведенного к сфере финансовых услуг... Кризис ведет к накоплению легитимной мировой власти -- новых компетенций в делах контроля (транснациональной финансовой активности) и тирании прозрачности (финансовых потоков и т.п.)...Государство после кризиса захочет многое контролировать, и будет поддержано в этом стремлении другими государствами...Это неизбежный процесс. Его отличие от послевоенного миростроительства - дефицит авторитета стран-победительниц. Поэтому эта новая сфера глобальной власти станет ареной сделок и
вылазок суверенных правительств на ничью территорию.
Но так уж вышло меня больше интересуют не большие государсва, а "ничья територия". Так же как и Юрия Шевцова
Страны Восточной Европы после распада Советского Союза и восточного блока за редким исключением прошли через однотипные социально-экономические и культурные трансформации Крах крупной промышленности вымыл из их обществ значительный до того слой управленцев, специалистов, социумы, сформированные вокруг крупных заводов. Незначительные остатки крупной промышленности в этих странах больше не определяют ни культурную, ни экономическую доминанты развития. Вместе с потерей крупной промышленности восточноевропейские общества словно вернулись на уровень назад, к состоянию, которое предшествовало послевоенной индустриализации, - но уже без традиционной сильной деревни и сдерживающей роли церквей.
В результате восточноевропейская идентичность утратила преемственность. Доминировать стали традиции тех культурных групп, которые были далеки от местных гигантов социалистической индустрии: эмигрантских общин в западных странах, сельского населения не до конца урбанизированной деревни, мелкого и среднего бизнеса. Декоммунизация, уход с рынка России и выполнение условий членства в ЕС - все это прервало модернизационную линию развития, актуализировало старые идеологии и типы идентичности, в основном - радикальный национализм антикоммунистического толка. А почти у всех восточноевропейских народов этот национализм был тесно связан с героизацией коллаборации времен Второй мировой войны.
Основная часть населения Восточной Европы проживает в небольших городах и деревнях. Именно на этой части больше всего отразилась культурная политика 1990-х годов. Резкое сокращение изучения русского языка не было заменено таким же по интенсивности изучением иных распространенных иностранных языков. Средняя школа во время шоковых реформ сильно деградировала, а переход от «советской» политехнической школы к школе гуманитарной, по духу весьма националистической, сделал образование провинциальной молодежи малоконкурентоспособным на мировом рынке труда. Болонская система пришла именно в это культурно деградировавшее общество и еще не переварила последствия культурной деградации 90-х годов. Тем более что сама Болонская система во многом просто изымает из восточноевропейских обществ наиболее конкурентоспособную часть молодежи и создает условия для миграции той за пределы ВЕ.
Информационные рынки в странах Восточной Европы, как правило, невелики. Общенациональные СМИ, работающие с населением, вынужденно близки к каким-то политическим структурам. Для информирования своих аудиторий они обычно пользуются дешевыми информпакетами мировых агентств или не лучшей по качеству собственной информацией. В восточноевропейской провинции население живет не просто в местечковом информационном потоке, - там изначально опущена планка возможного социального и культурного роста. «Польский сантехник в Париже» - вот реальная норма для трудовых мигрантов из этого региона. Но и такой уровень достижим далеко не для всех.
Внутри восточноевропейских обществ образовались две мощные классовые культуры, которые принципиально различаются между собой: культура мегаполисов и столиц, где есть качественное образование в школах, знание языков, разнообразные информационные источники о ситуации в мире, и культура провинции, где произошел откат к самым причудливым, иногда мракобесным формам восприятия себя и окружающего мира. Так что склонность к ревизионизму, к героизации коллаборантов - не случайность, но естественная сторона мировосприятия восточноевропейской глубинки. Эти возвратившиеся от «социализма» к довоенным традициям общества начали воспроизводить национализм, не прошедший денацификацию. Антикоммунизм дал им своего рода моральное право отстаивать в публичной сфере именно те идейные увлечения, которые сделали возможными геноциды разных народов во время Второй мировой войны.
Однако все тот же низкий уровень образования основной части населения Восточной Европы не позволяет местному национализму вырасти до расизма. Восточноевропейский национализм, как правило, и во время Второй мировой войны «поднимался» только до апологетики геноцида некоторых особо ненавистных народов, обычно - соседей. Нынешний национализм остался провинциальным, местечковым, скорее формой примитивной ксенофобии, нежели живым националистическим интеллектуальным движением. «Свой» расизм восточноевропейские народы не производили и не производят. Их интеллектуальный максимум - симпатии к национальным формам массовых фашистских движений, но не к империалистическому по духу нацизму. Наращивание ревизионизма грозит Восточной Европе не столько переходом к расовым идеологиям, сколько своего рода трайбализацией, балканизацией, царством местечкового бескультурья и мракобесия.
Глеболегович видит мир будущего сходно с тем что описал rusanalit, хотя смещает акценты в иную сторону. Что вполне понятно - его интересуют как раз "большие государсва"
Современное государство выйдет из кризиса победителем, но станет неузнаваемо. Оно укрепится, но сильно изменится...Экономическая архитектура либерального государства, пережившего кризис, будет отредактирована обществом - больше безопасности, меньше рисков, больше прозрачности и контроля. И это не просто будет принято, а общепринято - и ляжет в обязательственную основу следующего консенсуса....Граждане потребуют крайне жесткого контроля финансового сектора, сведенного к сфере финансовых услуг... Кризис ведет к накоплению легитимной мировой власти -- новых компетенций в делах контроля (транснациональной финансовой активности) и тирании прозрачности (финансовых потоков и т.п.)...Государство после кризиса захочет многое контролировать, и будет поддержано в этом стремлении другими государствами...Это неизбежный процесс. Его отличие от послевоенного миростроительства - дефицит авторитета стран-победительниц. Поэтому эта новая сфера глобальной власти станет ареной сделок и
вылазок суверенных правительств на ничью территорию.
Но так уж вышло меня больше интересуют не большие государсва, а "ничья територия". Так же как и Юрия Шевцова
Страны Восточной Европы после распада Советского Союза и восточного блока за редким исключением прошли через однотипные социально-экономические и культурные трансформации Крах крупной промышленности вымыл из их обществ значительный до того слой управленцев, специалистов, социумы, сформированные вокруг крупных заводов. Незначительные остатки крупной промышленности в этих странах больше не определяют ни культурную, ни экономическую доминанты развития. Вместе с потерей крупной промышленности восточноевропейские общества словно вернулись на уровень назад, к состоянию, которое предшествовало послевоенной индустриализации, - но уже без традиционной сильной деревни и сдерживающей роли церквей.
В результате восточноевропейская идентичность утратила преемственность. Доминировать стали традиции тех культурных групп, которые были далеки от местных гигантов социалистической индустрии: эмигрантских общин в западных странах, сельского населения не до конца урбанизированной деревни, мелкого и среднего бизнеса. Декоммунизация, уход с рынка России и выполнение условий членства в ЕС - все это прервало модернизационную линию развития, актуализировало старые идеологии и типы идентичности, в основном - радикальный национализм антикоммунистического толка. А почти у всех восточноевропейских народов этот национализм был тесно связан с героизацией коллаборации времен Второй мировой войны.
Основная часть населения Восточной Европы проживает в небольших городах и деревнях. Именно на этой части больше всего отразилась культурная политика 1990-х годов. Резкое сокращение изучения русского языка не было заменено таким же по интенсивности изучением иных распространенных иностранных языков. Средняя школа во время шоковых реформ сильно деградировала, а переход от «советской» политехнической школы к школе гуманитарной, по духу весьма националистической, сделал образование провинциальной молодежи малоконкурентоспособным на мировом рынке труда. Болонская система пришла именно в это культурно деградировавшее общество и еще не переварила последствия культурной деградации 90-х годов. Тем более что сама Болонская система во многом просто изымает из восточноевропейских обществ наиболее конкурентоспособную часть молодежи и создает условия для миграции той за пределы ВЕ.
Информационные рынки в странах Восточной Европы, как правило, невелики. Общенациональные СМИ, работающие с населением, вынужденно близки к каким-то политическим структурам. Для информирования своих аудиторий они обычно пользуются дешевыми информпакетами мировых агентств или не лучшей по качеству собственной информацией. В восточноевропейской провинции население живет не просто в местечковом информационном потоке, - там изначально опущена планка возможного социального и культурного роста. «Польский сантехник в Париже» - вот реальная норма для трудовых мигрантов из этого региона. Но и такой уровень достижим далеко не для всех.
Внутри восточноевропейских обществ образовались две мощные классовые культуры, которые принципиально различаются между собой: культура мегаполисов и столиц, где есть качественное образование в школах, знание языков, разнообразные информационные источники о ситуации в мире, и культура провинции, где произошел откат к самым причудливым, иногда мракобесным формам восприятия себя и окружающего мира. Так что склонность к ревизионизму, к героизации коллаборантов - не случайность, но естественная сторона мировосприятия восточноевропейской глубинки. Эти возвратившиеся от «социализма» к довоенным традициям общества начали воспроизводить национализм, не прошедший денацификацию. Антикоммунизм дал им своего рода моральное право отстаивать в публичной сфере именно те идейные увлечения, которые сделали возможными геноциды разных народов во время Второй мировой войны.
Однако все тот же низкий уровень образования основной части населения Восточной Европы не позволяет местному национализму вырасти до расизма. Восточноевропейский национализм, как правило, и во время Второй мировой войны «поднимался» только до апологетики геноцида некоторых особо ненавистных народов, обычно - соседей. Нынешний национализм остался провинциальным, местечковым, скорее формой примитивной ксенофобии, нежели живым националистическим интеллектуальным движением. «Свой» расизм восточноевропейские народы не производили и не производят. Их интеллектуальный максимум - симпатии к национальным формам массовых фашистских движений, но не к империалистическому по духу нацизму. Наращивание ревизионизма грозит Восточной Европе не столько переходом к расовым идеологиям, сколько своего рода трайбализацией, балканизацией, царством местечкового бескультурья и мракобесия.