советский котлован
Мариэтта Чудакова ругает меня на Эхе Москвы:
М.ЧУДАКОВА: Для того, чтобы понять, роем мы котлован, и помешать, если роем, то надо прежде всего знать, что такое котлован. У нас на глазах, как из перевернувшейся лодки с пробоиной уходит воздух, у нас уходит это знание. В газете «Время новостей» молодой человек, которого я заметила еще в «Экслибрисе». Василий Шевцов - неглупый, способный, - пишет на три книги рецензии, - на Пайпса всего лишь - «Русский консерватизм», «История советского инакомыслия» А.Шубина, дисседента-неформала и свободы в СССР» и еще - он сейчас будет думать, что я его пиарю - чем хуже о нем скажу, тем будет ему лучше - так он думает сейчас, возможно, и не ошибается. Он почитал книжку Шубина «Диссиденты-неформалы и свободы в СССР», и пишет: «Целью и задачей автора это как раз и было - продемонстрировать наличие в советской действительности разных степеней свободы» - тот рассказывает, сколько людей бились за свободы - не все из них сели в тюрьму, - подумаешь. Сахарова всего лишь сослали в Горький, не посадили и не кончил свои дни на гильотине, и дальше замечательные слова: «вряд ли кто-то, кроме особо-экспрессивных либералов на грани невменяемости полагает, что мы жили в тоталитарной казарме». Вот я, г-н Шевцов, как раз на грани невменяемости заявляю вам, что, во-первых, все три книги, которые вы рецензируете, никогда бы не вышли в советской стране. Во-вторых, если вы написали рецензии на самиздатовские книги, это было бы еще пущий самиздат, и скорее всего, вы попали бы в лагерь.
Глупо, конечно, в ответ вставать в ностальгическую позу и говорить, что Советский Союз для меня - это если и котлован, то вполне конкретный, который вырыли в соседнем дворе и куда я свалился, а потом, еле выбравшись и не утонув в грязной жиже, впервые, лет в пять, задыхался от радости жизни. Или ощущение чуда, когда в темной комнате на погруженной в раствор с проявителем фотобумаге появлялись буквы дореволюционного издания ницшевского "Заратустры", а на стену режиссерского кабинета кулебакского ДК проецировались слайды с картинами Сальвадора Дали - тогда, года в четыре, я решил, что вырасту сюрреалистом. Или поездка в Краснодарский край, неподалеку от Анапы, на сбор помидоров: мне было уже двенадцать, и первые свои заработанные деньги я потратил, помимо прочего, на книги и пластинки.
Так же в точности глупо напоминать глубоко мною почитаемой Мариэтте Омаровне о том, что лагеря - это характерная примета сталинской эпохи, но уж никак не хрущевско-брежневской (о которой и идет речь в невзрачной вообще-то книжке Шубина). И что корпоративный тоталитаризм ломает судьбы не хуже государственного, а все разговоры о том, что никто никого сдаваться в корпоративное рабство не принуждает - это рудимент давно дискредитированного метафизического принципа "свободы воли". Принуждает, еще как - жизнь своей тяжелой лапой принуждает. Не менее бессмысленно напоминать, что политические преследования существуют везде и всегда, и при любой разлиберальнейшей демократии тоже: выглядят только они, в зависимости от историко-географической специфики, по-разному.
А ответить, наверное, надо вот что: каждому дню своя злоба, и каждому поколению - свои жупелы. Но, возможно, главный критерий здоровья общества - такая мысль сейчас пришла мне в голову - это процент самоубийств. То есть процент граждан, отказавшихся существовать здесь и сейчас, не увидевших совсем никакого выхода - ни внутри, ни, что существенно, снаружи.
Сравнить уровень совершенных самоубийств в СССР и РФ с 1965 по 1996 годы можно здесь.
М.ЧУДАКОВА: Для того, чтобы понять, роем мы котлован, и помешать, если роем, то надо прежде всего знать, что такое котлован. У нас на глазах, как из перевернувшейся лодки с пробоиной уходит воздух, у нас уходит это знание. В газете «Время новостей» молодой человек, которого я заметила еще в «Экслибрисе». Василий Шевцов - неглупый, способный, - пишет на три книги рецензии, - на Пайпса всего лишь - «Русский консерватизм», «История советского инакомыслия» А.Шубина, дисседента-неформала и свободы в СССР» и еще - он сейчас будет думать, что я его пиарю - чем хуже о нем скажу, тем будет ему лучше - так он думает сейчас, возможно, и не ошибается. Он почитал книжку Шубина «Диссиденты-неформалы и свободы в СССР», и пишет: «Целью и задачей автора это как раз и было - продемонстрировать наличие в советской действительности разных степеней свободы» - тот рассказывает, сколько людей бились за свободы - не все из них сели в тюрьму, - подумаешь. Сахарова всего лишь сослали в Горький, не посадили и не кончил свои дни на гильотине, и дальше замечательные слова: «вряд ли кто-то, кроме особо-экспрессивных либералов на грани невменяемости полагает, что мы жили в тоталитарной казарме». Вот я, г-н Шевцов, как раз на грани невменяемости заявляю вам, что, во-первых, все три книги, которые вы рецензируете, никогда бы не вышли в советской стране. Во-вторых, если вы написали рецензии на самиздатовские книги, это было бы еще пущий самиздат, и скорее всего, вы попали бы в лагерь.
Глупо, конечно, в ответ вставать в ностальгическую позу и говорить, что Советский Союз для меня - это если и котлован, то вполне конкретный, который вырыли в соседнем дворе и куда я свалился, а потом, еле выбравшись и не утонув в грязной жиже, впервые, лет в пять, задыхался от радости жизни. Или ощущение чуда, когда в темной комнате на погруженной в раствор с проявителем фотобумаге появлялись буквы дореволюционного издания ницшевского "Заратустры", а на стену режиссерского кабинета кулебакского ДК проецировались слайды с картинами Сальвадора Дали - тогда, года в четыре, я решил, что вырасту сюрреалистом. Или поездка в Краснодарский край, неподалеку от Анапы, на сбор помидоров: мне было уже двенадцать, и первые свои заработанные деньги я потратил, помимо прочего, на книги и пластинки.
Так же в точности глупо напоминать глубоко мною почитаемой Мариэтте Омаровне о том, что лагеря - это характерная примета сталинской эпохи, но уж никак не хрущевско-брежневской (о которой и идет речь в невзрачной вообще-то книжке Шубина). И что корпоративный тоталитаризм ломает судьбы не хуже государственного, а все разговоры о том, что никто никого сдаваться в корпоративное рабство не принуждает - это рудимент давно дискредитированного метафизического принципа "свободы воли". Принуждает, еще как - жизнь своей тяжелой лапой принуждает. Не менее бессмысленно напоминать, что политические преследования существуют везде и всегда, и при любой разлиберальнейшей демократии тоже: выглядят только они, в зависимости от историко-географической специфики, по-разному.
А ответить, наверное, надо вот что: каждому дню своя злоба, и каждому поколению - свои жупелы. Но, возможно, главный критерий здоровья общества - такая мысль сейчас пришла мне в голову - это процент самоубийств. То есть процент граждан, отказавшихся существовать здесь и сейчас, не увидевших совсем никакого выхода - ни внутри, ни, что существенно, снаружи.
Сравнить уровень совершенных самоубийств в СССР и РФ с 1965 по 1996 годы можно здесь.