жизнь графика: евгений ухналёв
Оригинал взят у drugoi в жизнь графика: евгений ухналёв
Расскажу про интересного человека и его жизнь. Евгений Ильич Ухналёв родился в Ленинграде в 1931 г. Вместе с родителями пережил первую блокадную зиму, потом был эвакуирован на Урал. После войны вернулся в родной город и окончил Художественную школу при Институте живописи, скульптуры и архитектуры им. И. Е. Репина. Отец, который был известным изобретателем, настоял, чтобы Евгений пошел учиться «настоящей профессии» и отправил его в судостроительный техникум. Там один из студентов написал на него донос и в 1948 г. в возрасте 17 лет Евгений был арестован и осужден Военным трибуналом за то, что готовил подкоп из Ленинграда в Москву под мавзолей Ленина, где собирался совершить теракт в один из праздничных дней, чтобы убить товарища Сталина. Получил за это 25 лет лагерей и отправился в Воркутлаг.
В лагере Евгений работал на шахте кочегаром, затем чертежником-копировщиком в лагерной шарашке в Воркуте. Начальником у него в чертежке был бывший глава советской разведки в Японии Михаил Сироткин - тот самый, кто курировал группу Рихарда Зорге, но потом был осужден как японский шпион и получил 15 лет. В лагере Евгений узнал, что буквально на соседней шахте отбывает наказание его отец, который тоже получил 25 лет по «политической» статье.
Тем временем мама Евгения хлопотала о его освобождении. Сначала срок «скостили» на 15 лет, потом ещё на четыре. Видимо, пригодилось старое знакомство. Дело в том, что до революции семья Ухналёвых сдавала комнату человеку по фамилии Скрябин, который потом взял себе псевдоним Молотов.
Неизвестно, помог ли Молотов или кто-то другой, но в июне 1954 года Евгений вышел на свободу и вернулся в Ленинград. Реабилитировали его только в 1959-м. В лагере он освоил профессию архитектора и после освобождения пошел работать в проектный институт. В 1967 г. стал главным архитектором Государственного Эрмитажа, где занимался реставрацией фасадов и интерьеров, оформлением выставок. Прослужил на этой должности до 1975 г. После этого стал работать с издательствами в качестве художника-графика, выработав свой особенный, неповторимый стиль рисунка. В восьмидесятых Евгений Ухналёв участвовал в неофициальных выставках художников Ленинграда.
В 1999 г. был включен в состав Геральдического совета при Президенте РФ и занялся созданием символов новой России. Представьте, бывший чертежник в лагерной шарашке, осужденный по 58-й статье за подготовку теракта, стал автором современного Герба России, штандарта и знака Президента, знаков орденов Святого апостола Андрея Первозванного, «За заслуги перед Отечеством» и ордена Мужества.
Я хочу показать замечательные графические работы Евгения Ильича вместе с выдержками из его интервью:
Вот так потрясающе видеть Санкт-Петербург может, наверное, только человек, родившийся и выросший в нем.
«...Я всегда думал, что однажды лагерь закончится и будет какое-то другое существование. Мы все - возьму на себя смелость сказать «мы все» - были уверены, что сидение, которое назначено нам этими, простите, органами, - чушь собачья. Когда мое следствие кончилось, я спросил судебного исполнителя: из вашего опыта - сколько мне могут дать? Он спокойно ответил: «Знаете, 10 лет точно».
Меня это ошарашило! Как будто по лицу ударили, даже по рылу. Мне 17, срок 10, мама дорогая! Это было страшно. Но когда на суде мне дали 25 лет, это было уже смешно.
Конечно, все надеялись, что что-то случится. Усатого не станет, например. Хотя некоторые шутники говорили, что, когда его не станет, не станет и нас: умрем с голоду, потому что только Усатый и знает, что мы сидим, а больше никто. Тогда, конечно, бытовала легенда, что он-то не знает, а если бы узнал… Но большинство тех, кто со мной сидел, понимали, что это его дело, его идея взрастить племя послушных людей, его одного.
(...) Вернувшись в Ленинград, несколько дней сидел, не выходя, у окошка. Было лето. Даже не знаю, о чем я думал. Пока был в лагере, родители за меня переживали, хлопотали, добивались переследствия. Но думали так же, как почти все вокруг: «Дыма без огня не бывает», «Хоть теперь наберутся ума-разума». Когда вернулся домой, один из первых вопросов мамы был: «Ну что, теперь ты исправился?» Да, мамы… Винить ее нельзя: сколько лет оболванивали.
Отказаться от лагерного опыта я бы не хотел. Это было мое взросление, там я не преднамеренно, но естественно стал человеком. Нормальный человек должен был прийти к пониманию про страну, про себя на фоне этой страны, на фоне времени, на фоне всей своей внутренней организации. В лагере это было быстрее, острее, нагляднее, даже рафинированнее.
(...) У нас на Воркуте… До сих пор говорю «у нас», здесь для меня все чужое… Несколько лет назад съездил туда и поразился. От 90% шахт не осталось и следа. Там, где поднимались огромные терриконы, - голая тундра. Стоят совершенно мертвые вольные поселки, одни кирпичные остовы. И даты на фронтонах: 1953 год, 1954-й… Мы в нашей шарашке их проектировали, а теперь я увидел их в натуре - но уже мертвыми.
Зачем все это было нужно? Те жертвы, те выспренные слова - страдания людей? Зачем даже вольных надо было заставлять жить в жутких условиях 10-месячной зимы? Осталось ощущение бессмысленности всего: этого угля - сколько его там давали? - того, как работали заключенные, как они его добывали - в пять раз меньше, чем можно. Везде была туфта, бессмысленность и туфта.
За что мне любить эту страну? Что мне прощать? Прощать, конечно, нельзя и не надо. Если зло - большое и маленькое - уже было, какое может быть прощение? Бессмысленно, рассудку вопреки...
(...) Если быть оголтело религиозным, можно думать, что Ему будет предоставлено право прощать. Но мы не знаем, какие у Него законы, за что он простит, за что накажет. Под следствием, на Шпалерке, я сидел в одиночке, камере в девять шагов. И вот поздний вечер. Курить хочется - с ума сойти! Табака нет. Вытянул из матраса какую-то полутраву-полувату, зажег ее. Запах пошел, боже мой! Сразу стук в дверь: «Прекратить сейчас же!»
Стучал дежурный. Такой пожилой, маленький, коренастый, по углам ноги, что называется. Ну, думаю, от этого неприятности будут. Подумал-подумал, походил-походил. Вдруг в двери тихонько открывается кормушка, в камеру мгновенно бросается какой-то ком, падает на пол - и кормушка закрывается.
Я даже подойти боюсь! Смотрю: газета, в газете махорка, спички и кусок от фанерной чиркалки. Боже мой! Это он, дежурный, бросил.
Это я к чему… Когда он Там окажется, может, все грехи ему будут сняты. За одну только эту махорку».
Отсюда: http://www.novayagazeta.ru/apps/gulag/51967.html
В 2002 году Евгений Ухналёв и Юлий Рыбаков, депутат Госдумы, тоже в прошлом узник сталинских лагерей, за свой счёт установили в Петербурге памятник жертвам политических репрессий - огромный 10-тонный валун, найденный на Соловецких островах.
2 сентября 2015 года Евгения Ильича Ухналёва не стало.
Светлая память художнику.
- - - - - - - - - - - -
Расскажу про интересного человека и его жизнь. Евгений Ильич Ухналёв родился в Ленинграде в 1931 г. Вместе с родителями пережил первую блокадную зиму, потом был эвакуирован на Урал. После войны вернулся в родной город и окончил Художественную школу при Институте живописи, скульптуры и архитектуры им. И. Е. Репина. Отец, который был известным изобретателем, настоял, чтобы Евгений пошел учиться «настоящей профессии» и отправил его в судостроительный техникум. Там один из студентов написал на него донос и в 1948 г. в возрасте 17 лет Евгений был арестован и осужден Военным трибуналом за то, что готовил подкоп из Ленинграда в Москву под мавзолей Ленина, где собирался совершить теракт в один из праздничных дней, чтобы убить товарища Сталина. Получил за это 25 лет лагерей и отправился в Воркутлаг.
В лагере Евгений работал на шахте кочегаром, затем чертежником-копировщиком в лагерной шарашке в Воркуте. Начальником у него в чертежке был бывший глава советской разведки в Японии Михаил Сироткин - тот самый, кто курировал группу Рихарда Зорге, но потом был осужден как японский шпион и получил 15 лет. В лагере Евгений узнал, что буквально на соседней шахте отбывает наказание его отец, который тоже получил 25 лет по «политической» статье.
Тем временем мама Евгения хлопотала о его освобождении. Сначала срок «скостили» на 15 лет, потом ещё на четыре. Видимо, пригодилось старое знакомство. Дело в том, что до революции семья Ухналёвых сдавала комнату человеку по фамилии Скрябин, который потом взял себе псевдоним Молотов.
Неизвестно, помог ли Молотов или кто-то другой, но в июне 1954 года Евгений вышел на свободу и вернулся в Ленинград. Реабилитировали его только в 1959-м. В лагере он освоил профессию архитектора и после освобождения пошел работать в проектный институт. В 1967 г. стал главным архитектором Государственного Эрмитажа, где занимался реставрацией фасадов и интерьеров, оформлением выставок. Прослужил на этой должности до 1975 г. После этого стал работать с издательствами в качестве художника-графика, выработав свой особенный, неповторимый стиль рисунка. В восьмидесятых Евгений Ухналёв участвовал в неофициальных выставках художников Ленинграда.
В 1999 г. был включен в состав Геральдического совета при Президенте РФ и занялся созданием символов новой России. Представьте, бывший чертежник в лагерной шарашке, осужденный по 58-й статье за подготовку теракта, стал автором современного Герба России, штандарта и знака Президента, знаков орденов Святого апостола Андрея Первозванного, «За заслуги перед Отечеством» и ордена Мужества.
Я хочу показать замечательные графические работы Евгения Ильича вместе с выдержками из его интервью:
Вот так потрясающе видеть Санкт-Петербург может, наверное, только человек, родившийся и выросший в нем.
«...Я всегда думал, что однажды лагерь закончится и будет какое-то другое существование. Мы все - возьму на себя смелость сказать «мы все» - были уверены, что сидение, которое назначено нам этими, простите, органами, - чушь собачья. Когда мое следствие кончилось, я спросил судебного исполнителя: из вашего опыта - сколько мне могут дать? Он спокойно ответил: «Знаете, 10 лет точно».
Меня это ошарашило! Как будто по лицу ударили, даже по рылу. Мне 17, срок 10, мама дорогая! Это было страшно. Но когда на суде мне дали 25 лет, это было уже смешно.
Конечно, все надеялись, что что-то случится. Усатого не станет, например. Хотя некоторые шутники говорили, что, когда его не станет, не станет и нас: умрем с голоду, потому что только Усатый и знает, что мы сидим, а больше никто. Тогда, конечно, бытовала легенда, что он-то не знает, а если бы узнал… Но большинство тех, кто со мной сидел, понимали, что это его дело, его идея взрастить племя послушных людей, его одного.
(...) Вернувшись в Ленинград, несколько дней сидел, не выходя, у окошка. Было лето. Даже не знаю, о чем я думал. Пока был в лагере, родители за меня переживали, хлопотали, добивались переследствия. Но думали так же, как почти все вокруг: «Дыма без огня не бывает», «Хоть теперь наберутся ума-разума». Когда вернулся домой, один из первых вопросов мамы был: «Ну что, теперь ты исправился?» Да, мамы… Винить ее нельзя: сколько лет оболванивали.
Отказаться от лагерного опыта я бы не хотел. Это было мое взросление, там я не преднамеренно, но естественно стал человеком. Нормальный человек должен был прийти к пониманию про страну, про себя на фоне этой страны, на фоне времени, на фоне всей своей внутренней организации. В лагере это было быстрее, острее, нагляднее, даже рафинированнее.
(...) У нас на Воркуте… До сих пор говорю «у нас», здесь для меня все чужое… Несколько лет назад съездил туда и поразился. От 90% шахт не осталось и следа. Там, где поднимались огромные терриконы, - голая тундра. Стоят совершенно мертвые вольные поселки, одни кирпичные остовы. И даты на фронтонах: 1953 год, 1954-й… Мы в нашей шарашке их проектировали, а теперь я увидел их в натуре - но уже мертвыми.
Зачем все это было нужно? Те жертвы, те выспренные слова - страдания людей? Зачем даже вольных надо было заставлять жить в жутких условиях 10-месячной зимы? Осталось ощущение бессмысленности всего: этого угля - сколько его там давали? - того, как работали заключенные, как они его добывали - в пять раз меньше, чем можно. Везде была туфта, бессмысленность и туфта.
За что мне любить эту страну? Что мне прощать? Прощать, конечно, нельзя и не надо. Если зло - большое и маленькое - уже было, какое может быть прощение? Бессмысленно, рассудку вопреки...
(...) Если быть оголтело религиозным, можно думать, что Ему будет предоставлено право прощать. Но мы не знаем, какие у Него законы, за что он простит, за что накажет. Под следствием, на Шпалерке, я сидел в одиночке, камере в девять шагов. И вот поздний вечер. Курить хочется - с ума сойти! Табака нет. Вытянул из матраса какую-то полутраву-полувату, зажег ее. Запах пошел, боже мой! Сразу стук в дверь: «Прекратить сейчас же!»
Стучал дежурный. Такой пожилой, маленький, коренастый, по углам ноги, что называется. Ну, думаю, от этого неприятности будут. Подумал-подумал, походил-походил. Вдруг в двери тихонько открывается кормушка, в камеру мгновенно бросается какой-то ком, падает на пол - и кормушка закрывается.
Я даже подойти боюсь! Смотрю: газета, в газете махорка, спички и кусок от фанерной чиркалки. Боже мой! Это он, дежурный, бросил.
Это я к чему… Когда он Там окажется, может, все грехи ему будут сняты. За одну только эту махорку».
Отсюда: http://www.novayagazeta.ru/apps/gulag/51967.html
В 2002 году Евгений Ухналёв и Юлий Рыбаков, депутат Госдумы, тоже в прошлом узник сталинских лагерей, за свой счёт установили в Петербурге памятник жертвам политических репрессий - огромный 10-тонный валун, найденный на Соловецких островах.
2 сентября 2015 года Евгения Ильича Ухналёва не стало.
Светлая память художнику.
- - - - - - - - - - - -