Мой Путин дядя Вова.

Mar 19, 2014 04:13

"Ну, может, всё же правильнее его называть Владимир Владимирович?", - стеснительно произнесла из своей столично-патриархальной Москвы моя Леночка, - моя крёстная и она же моя ближайшая подруга. "Нет, - сказала я твёрдо, глотнув в Питере свежую рюмочку водки, и неторопливо пережёвывая закуску, - вот теперь уже он для меня точно только дядя Вова, совсем по-тёплому и окончательно по-семейному". Мы с Леной сегодня обмываем наш Крым.

В семье у нас уже лет двадцать не говорят о политике. Разговоры эти всегда бессмысленны и по-русски беспощадны. Мой дядя ярый коммунист. И костыль, необходимый ему после перенесённого инсульта, в споре за правое дело мгновенно помогает пожилому родственнику устанавливать гегемонию. Мои племянники в свои молодые школьные годы носят под белыми рубашками полосатые тельники и подыскивают в какой нацбол им поинтереснее вступить. Впрочем, это юношеское, наносное, это в нашей семье всегда быстро проходит. Папа слушает новости только по радио "Эхо Москвы" и отрицает всё, что не одобрено кудрявым Венедиктовым. Ну, а мы с Леночкой, довольный жизнью средний класс, постоянно шастающий по заграницам, и потому сами про себя периодически думаем, что мы те самые верные запутинцы, только не всегда можем это понятие правильно определить.

"Ты там следи за обстановкой, - сказал мне Лена в день, когда стало окончательно понятно, что в Киеве наступает смута, - я на учёбе, мне некогда". "Не волнуйся, - ответила я, дожёвывая обед, - мне кажется, что во всей этой неразберихе, мы ещё и Крым отожмём". Да, да, я именно так и произнесла "Отожмём", и можете упрекать меня за цинизм, но слов из песни не выкинешь. А через сутки, когда яйценосная хунта объявила, что пришла к власти, мой папа, во время ежедневных наших телефонных переговоров, трагически произнёс: "Ну, вот и всё". "Спокойно, родители, - ответила я, закусывая болгарский кагор финскими колбасками, - там всё только начинается. У наших нет пути к отступлению. Или они должны встать и сопротивляться, или их всех вырежут в ближайшее время". Потом я ещё пожевала и добавила: "Вырежут в прямом смысле этого слова".

Их не вырезали. И сегодня я плакала, когда смотрела телевизор. Я не включала этот чёрный ящик уже несколько лет. Точнее включала, но использовала как осветительно-шумовой фон, ведь новости я узнаю из интернета, кино я смотрю по интернету, весточки друзьям отправляю через интернет. А сегодня я включила телевизор. И слушала Путина дядю Вову, и плакала, и понимала, что счастлива, и была влюблена в красавцев Чалого и Константинова, и видела, что они радуются как пятилетние дети, и радовалась ещё и за них. В Аксёнова я почему-то не влюблена, но, видимо, просто не мой типаж. И я поняла, что у меня есть ещё повод жить.

Я сознаюсь, что не всегда была честна с вами. И мои оптимистичные репортажи о лечении не всегда были полны. Я не писала, как перед шестой химией плакала Свете по телефону: "Я не пойду. Я лучше сдохну. Я не смогу это снова вынести. Я не пойду". И она трое суток уговаривала меня пройти и через это. А перед седьмой химией уговаривала её я. И каждый раз мы придумывали поводы, чтобы дальше жить. Нельзя умереть, пока живы предки, нельзя не помочь воспитать потомков, а ещё нужно посмотреть новый, заявленный в анонсе на сентябрь, фильм. Мелкие и крупные факты, большие и малые стимулы, и среди них, внезапный фейерверк, Крым! 

Дневник немножко больного, Остров Крым, День в истории, Мои города, Для меня это важно

Up